Стокгольмский синдром

      В тот день в доме тихо. Эрика давно подозревает, что Салли продолжает посещать колледж, и это выводит её из себя — несправедливо лишать её этой же жизни, а самому делать вид, что ничего из ряда вон выходящего не происходит, и не в колледже дело. Дыра в стене увеличивается до размеров небольшого глобуса, ножка стула чуть погнулась, но этого не видно (девушка надеялась). Внизу слышится хлопок двери. Эрика спешно толкает диван обратно, неуклюже скользя ногами по ковру — эта зараза тяжёлая, как вагон кирпичей. Скрыв место преступления, она хватает первую попавшуюся книгу и делает вид, что крайне увлечена литературой.       Салливан совершенно точно вернулся в дом, но его долго нет. Обычно он первым делом идёт проверять пленницу, однако в этот раз Томпсон и вправду начинает читать, устав притворяться, как вдруг он всё же появляется на пороге.       Эрика не сразу заметила, что взгляд за протезом какой-то дикий. Её больше волнует, что привычка говорить «привет!» никак не успокоится, и приходится прикусывать язык каждый раз, чтобы не ляпнуть это недоразумение вслух. Хотя больше уже стоит беспокоиться, что она, как марионетка экспериментов Павлова на рефлексах, послушно откладывает книгу, встаёт и, не глядя, протягивает руку для оков, чтобы спуститься со своим похитителем вниз.       Замочек щёлкнул, вот только держащие стальной браслет руки не исчезли, натягивая цепь и уводя в гостиную, как обычно. Салливан продолжает держать запястье девушки за наручник, и тут Эрика перестаёт витать у себя в голове, сосредотачиваясь на парне и ощущении, что что-то идёт не так. Салли смотрит на неё. Стеклянным взглядом, как будто вскользь. Томпсон неуверенно переступила с ноги на ногу, но задать вопроса не успела, как юноша вдруг шагнул ближе и одной рукой потянулся к лицу девушки.       Как и в первый раз от этого странного жеста, Эрика сначала зачарованно смотрела на чужую ладонь, а потом вдруг опомнилась, отшатнувшись на инстинктах.       — Что ты… ай!       Лёгкие прикосновения сменились стальной хваткой на запястье, девушка вздрогнула, застыв. Парень держал руку пленницы и сжимал всё сильнее и сильнее, не больно. Но это пока.       — Что происходит? — она нахмурилась.       Сжимать руку прекратили, а вот глаза цвета растрескавшегося льда на холодном озере смотрели не мигая из-под пластика. Когда девушка дёрнулась, пальцы, которыми он тянулся к её лицу, замерли в воздухе возле скулы и теперь так же неподвижно остановились, словно парализованные.       Фишер всё ещё молчит. Эрика сглотнула, ощутив тревогу.       — Сал..?       И вдруг эта замершая ладонь гадюкой метнулась к горлу девушки, а руку в наручнике дёрнули вбок, чуть не вывернув. Вскрикнув, девушка споткнулась, влетая спиной в стену возле столика у заколоченного окна, а юноша с голубыми волосами приблизился угрожающе, вдавливая сильнее.       Вот тут Эрика испугалась уже по-настоящему, а потому оцепенела, сжав кулачок в хватке и вцепившись в его руку на своём горле. Только не это!.. Пожалуйста, только не то, что она так ярко представляла себе в самый первый день своего плена, нет-нет-нет-нет!.. Всё в Эрике кричало сопротивляться, бежать, истерить, но девушка словно оцепенела, глядя в пустые глаза своего похитителя, и не могла совладать с собой.       Она чувствовала, как он тяжело дышал, а ещё медленно поглаживал большим пальцем шею, не ослабляя хватку, и, хоть на горло уже не давили, дышать получалось с трудом.        — М-мне больно!.. — пискнула девушка хрипло.       — Больно? — совсем не по-человечески склонив протез набок, переспросил Салли. Его ладонь разжалась, отпуская шею, но не исчезла с тела, медленно переместившись на щёку девушки, и по спине Эрики ссыпались мурашки ужаса. Прикосновения отдают током, и кажется, кожа сейчас расплавится, губы вмиг одеревенели, когда по ним скользнули кончиками подушечек чужие пальцы, словно слепцы, пытающиеся прочесть шрифт Брайля. — Я не думаю, что ты знаешь, что такое по-настоящему больно.       Эрика вроде и слышит, что говорит юноша, но не может ответить. Воспротивиться. Только чувствовать, как он водит по её лицу, будто она какая-то диковинная вещица на заморском прилавке.       — Ни одной царапины, надо же, — задумчиво продолжает говорить Фишер. — Красиво. И как просто быть таким, да? Идеальным… улыбаться для фото. Было бы здорово, если бы у лиц была гарантия, как думаешь?       Даже если бы Эрика знала, что ответить на это бессвязное безумие, она бы не пискнула. Он держит одну её руку, прижимая к стене, а второй аккуратно гладит по скулам и подбородку, а ладонь девушки всё ещё пытается сдержать его запястье на весу, отчего со стороны кажется, что она сама водит его ладонью по своему лицу. Протез до того близко, что видно каждую мелкую царапинку, как на корпусе старенького телефона, который таскают в кармане с ключами. Дыша через раз, Томпсон испуганно глядит прямо перед собой, в этот белый подбородок, боясь даже случайно взглянуть в глаза его владельцу, потому что…       Он явно спятил.       Вдруг касания пропадают с лица, и парень перехватывает свободную руку девушки, медленно поднимая над её головой вместе с другой, в наручниках. Теперь Эрика ощущает себя кроликом, подвешенным за лапки, которому охотник вот-вот распорет живот. Её трясёт, мелко и жалко, дыхание сбивается окончательно, а освободившаяся ладонь Салли скользит по локтю обратно, вновь поглаживая ключицы и шею. Эрика в тонкой рубашке без рукавов, и когда чужая ладонь начинает поглаживать впадинку под горлом за расстёгнутым воротом, до Томпсон доходит весь ужас того, что чокнутый одноклассник «не такой» — это иллюзия бреда и её наивности. Зачем парню красть девушку, верно? Неужели при всей своей взрослости стоило надеяться, что однажды он не проявит к ней иной интерес?       То, что я тебя ни разу не ударил, не значит, что я не могу этого сделать.       Эрика как-то получала пинок от неудачной поддержки на соревнованиях, такой сильный, что гематома разрослась до самой груди, а девушка пролежала в больнице несколько дней. Так что Эрика знала, что такое боль. Чувствуя, как жутко нарушают прикосновениями личное пространство, Томпсон стоит с зафиксированными над головой руками и не знает, что ей делать. «Девочек не бьют» здесь явно не закон. Ударит ли он её кулаком в живот, если она сейчас начнёт извиваться ужом?       Дрожащая пленница, сжимаясь от неприятных ощущений, чужеродно касающихся её кожи, ярко представляет, что сейчас будет. Изнасилует прямо вот так, наслаждаясь беспомощностью, а если дёрнется — изобьёт, скрутит, швырнёт на пол и… Эрику замутило, плёнка слёз навернулась на глаза.       — Ты всё ещё боишься меня.       Девушка замерла, его ладонь опять на скуле, большой палец издевательски нежно вытирает слезу, сорвавшуюся с ресниц.       — Я понимаю. Было бы проще, если бы ты этого не видела.       Остановившаяся ладонь и задумчиво склонившийся протез. Не успевает Эрика с ужасом подумать, что ей сейчас выколят глаза, как руки отпускают, и почти сразу девушку резко разворачивают лицом к стене. Ударившись о холодный бетон за обоями, Томпсон начала дёргаться, но парень быстро перехватил её руки и замотал цепочкой запястья за спиной. Слёзы градом ссыпались по щекам.       — Пожалуйста… не надо…       Кто будет это слушать?       Салливан забирает с подоконника забытую там повязку, и чёрная ткань ложится на глаза девушки, но облегчения от того, что выжигать глазные яблоки не будут, совершенно нет. Она слышит его глухое дыхание за спиной, пока узелок затягивается за затылке.       — Салливан, пожалуйста, не надо!..       — Я просил меня так не называть, — неожиданно холодно раздаётся над ухом, и живот стягивает колючим узлом.       Юноша хватает пленницу за локоть, заставляя идти за ним, и после странного скрипа Эрика чувствует, как он с силой давит ей на плечи. Врезавшись ногой в стул, девушка вынужденно то ли упала, то ли села. Вытащил стул в центр комнаты. Мысль о том, заметил ли Фишер погнутую ножку, — остатки лихорадочной паники. А потом… стул? Зачем он посадил её на стул? Или хочет поиздеваться, прежде чем удовлетворить свои животные потребности?       Мокрые дорожки слёз стекают из-под чёрной ленты, руки больно упираются в спинку, коленки сжались сами собой.       — Умоляю, хватит!.. Сал!       — Т-ш-ш…       На губы ложится сухая ладонь, закрывая рот. Эрика дёрнулась, чувствуя, как он подошёл со спины, и её затрясло с новой силой. Девушка всхлипнула в живой кляп.       — Мне не хочется опять заклеивать тебе рот, — наклонившись к самому уху, тихо произнёс Салли. — Не нужно кричать. Это бессмысленно.       Эрика тихо ревёт, её потряхивает на месте, а выгрызающее присутствие сумасшедшего с протезом вместо лица дышит в затылок. Когда Салливан отнимает ладонь от её рта, проводя указательным пальцем, и спрашивает: «Ты поняла?», девушка кивает, уже умирая от отвращения, от страха и от ненависти к самой себе. Жалкая беспомощная девчонка. Трусит дать отпор парню, потому что боится боли. Омерзительно.       И ведь что дальше? Поздно сожалеть, что не заметила этой странности ещё пять минут назад, когда можно было попытаться закрыться в ванной. Упущен момент попытки если не договориться, то хотя бы резко согнуть коленку и вырваться, чтобы убежать вниз по лестнице. Потому что… а что дальше-то? Приставит нож к горлу или револьвер к виску и всё равно возьмёт силой. Трусишка Эрика Томпсон, можете начинать расслабляться и получать удовольствие, как там советуют цитатки из соцсетей.       Пусть подавится и сдохнет тот, кто придумал этот слоган.       Пока девушка тихо дрожит, пытаясь заставить себя просто отключиться и не думать о том, что сейчас будет, юноша стоит за её спиной и медлит, наблюдая. Ему не нравится, что она боится, совершенно. Казалось, он почти привык к её незаметной улыбке, пока она слушала его игру на гитаре. Но это на расстоянии. Стоит ему приблизиться, как она шарахается, зажимается, пугается.       Страшилище Салли-Кромсали, тебе под стать только слепая!       Так может, если она не будет видеть…       Юноша шагнул к девушке и протянул руку, касаясь светлых волос. Она дёргается, громко всхлипнув. Наверное, ей нужно привыкнуть. Поэтому Салли ждёт, перебирая локоны девушки. Ему нравятся её волосы. Русые пряди едва касаются плеч, чуть завиваясь. Ей подошла бы тонкая косичка ободком вокруг головы. Вдруг вспоминается, как малышка Сода добралась до его хвостиков, когда они с Ларри остались за ней присмотреть. Салли вырубился прямо во время матча-реванша с соседом в «Мортал Комбат», а засранец Джонсон даже не подумал остановить любопытную девочку. В итоге через минут двадцать парень резко проснулся от смеха друга, катающегося прямо по полу, и странного ощущения на голове. Ох, сколько времени потом ушло у Сала распутать эти кукольные косы: расчёска потеряла половину зубчиков, а не прекращающий ржать сосед вынудил Фишера мстительно намекнуть Соде, что Ларри ну о-о-очень хотел бы стать принцессой. Так что уже на следующее утро потерявший бдительность Джонсон выковыривал из своей длинной шевелюры бантики и ленточки, огрызаясь на Салли, который вслух перебирал подарки на грядущий день рождения друга. Разумеется, с парикмахерским уклоном.       Уйдя в воспоминания, юноша забылся, неосознанно собирая волосы девушки то в хвостик, то обратно, а как очнулся, прошлые раны больно цапнули сердце. Он сжал Эрику за волосы, отчего она еле слышно вскрикнула, запрокидывая голову. Её идеально ровные губки приоткрылись, и Сал не может удержаться, чтобы снова не коснуться её лица. Оно совершенное. Целое. Красивое. Он хочет, чтобы её идеальные руки тоже коснулись его лица. Настоящего, не фальшивого. Каково это, когда тебя ласкают? Что чувствуешь, когда целуют и обнимают?       Салли заколдованно выводит одному ему видимые узоры на её плечах и ключицах, обходит стул спереди, останавливается напротив. Девушка больше не пытается кричать и молить. Сжавшись, она лишь дёргается от его прикосновений, и, замечая это, юноша злится. Если она не видит, то почему всё ещё боится?! Или ей так противно, что это он?!       Как же бесит! Почему он должен быть хуже других? Почему она отшатывается от него, как и все, а от того же подонка Флетчера — нет! Да этот футбольный придурок ведёт себя как бабуин, что все в нём находят?! Салли хочет знать, хочет чувствовать, хочет… любить?       Нет, он знает, что такое любить. Он хочет, чтобы полюбили его. Прямо такого, это же возможно, да?!       Отчаяние захлестнуло мёртвой петлёй. Он хотел чувствовать! Хоть что-нибудь вместо этого душащего одиночества…       Как безумный, Сал шагает к Эрике, вновь водит пальцами по её коже. Этого мало. Очень мало. Рука со шрамом хватает за белый воротничок, рванув так сильно, что пуговицы рассыпались по полу. Девушка отчаянно всхлипнула, сжимая колени ещё плотнее и пытаясь сгорбиться, чтобы как-то прикрыть оставшийся на ней лифчик, но он не замечает этого. Удивительно, но ниже молочной шеи тоже ничего — ни единой царапины! Как можно быть такой идеальной, нетронутой? Юноша садится на пол перед коленями девушки и зачарованно скользит пальцами вниз, мимо декольте по вздрагивающему животу, такому же чистому, усыпанному всего парой мелких родинок на рёбрах.       Эрика просто умирает, не выдерживая этой пытки, а он кладёт другую руку ей на колени, а сверху опускает подбородок, как ленивый кот, решивший запрыгнуть к хозяйке, но передумавший на полпути, и гладит, гладит эту прекрасную кожу девичьего тела. Протез неприятно упирается в руку, съехав наверх, отчего глазницы сместились. Взглянув на плотно завязанную ткань ленты, Салли, поколебавшись, выпрямляется, а потом осторожно расстёгивает защёлки, снимая фальшивое лицо.       Внутри всё подсознательно съёживается, ожидая такой привычной реакции, но Эрика не видит происходящего, а потому не реагирует. И Салли опасливо приближается обратно, снова полусадится возле её ног и полуложится на колени девушки, продолжая прикасаться. Уставшее паниковать связанное тело под пальцами постепенно прекращает вздрагивать, искалеченные губы растягиваются — это начинает нравиться юноше по-настоящему.