Стокгольмский синдром

      Голос сорвался на последнем слоге, пальцы сжали собственный локоть, словно пытаясь закрыться от реакции. Страшась услышать ответ. И в то же время желая.       Сал Фишер потрясающе чувствует ложь, но, услышав сейчас то, о чём не смел даже мечтать, с изумлением понимает, что лжи нет.       Есть что-то подозрительное. Неправильное.       Конечно, он же только что услышал «ты» и «нравишься» в одном предложении, без частицы «не»!       Ты мне нравишься.       Вот так просто.       Ты мне нравишься.       н р а в и ш ь с я       Салливан Фишер, вернитесь на грешную землю.       И наконец ответьте хоть что-нибудь!       Если с первым Сал как-то справляется, то второе — из разряда фантастики. Он только и может, что глядеть перед собой на девушку и ощущать себя пустышкой изнутри.       В которую медленно опускается понимание.       Осознание.       Ехидные голоса в голове сейчас знатно выкусили.       Т ы м н е н р а в и ш ь с я       Ветер в голове потрясающе прекрасен. А когда девушка подходит обратно. Ближе. Прижимается к груди и проводит руками по кофте вверх, обнимая за шею и касаясь губами шеи чуть ниже протеза, юноша судорожно выдыхает, зажмурив глаза.       Этого не может быть!..       Все слова разом воткнулись острыми шпагами в горло.       — Пойдём… — Эрика тянет его за собой из комнаты. Надо увести юношу, пока замешательство сбило его с толку. И пока сама пленница не испугалась того, что делает.       Его ноги двигаются сами, они набиты ватой и заколдованы. В коридоре темно, но юноша отчётливо видит светлые волосы своей ведьмы и послушно следует, куда она скажет. Но это всего лишь его комната. Он понимает это как в туманной дымке, чувствуя лишь горящее пятно на шее и её ладонь в своей руке.       У Эрики в груди трещат рёбра — это сердце сходит с ума, беснуясь от того, что происходит. Но грань стёрта. Последняя черта исчезает, когда девушка прикрывает дверь и нашаривает выключатель за спиной, чтобы погасить свет и свои мысли. Сейчас лучше не думать. Ни о чём.       — Прикоснись ко мне… — и не понимать, что несёт собственный язык. Ни в коем случае.       Что-то не так!.. — вякнуло внутри. Однако стоит девушке произнести последнюю фразу, как юноша напрочь забывает об этом.       Но… ведь легко можно проверить, да? Сал стоит напротив Эрики, а когда тянет ладонь к лицу девушки, она не отходит прочь. Глаза блестят, подбородок подрагивает. Но она не уходит. Ладонь юноши обжигает, оглаживая аккуратно и бережно, не веря, что она сама об этом попросила, а потом скользит ниже, к бьющейся венке на шее. И по плечу. Эрика невольно вспоминает грубость, с которой он взял эти прикосновения в прошлый раз, и её мелко трясёт.       Смешная, да — сама же разрешила, а теперь струсила?       Но Салли чувствует это и убирает руку.       — Ты меня боишься, — он не спрашивает. Он знает.       Но он не знает, что боится Эрика вовсе не Салли-Кромсали, психопата-убийцу.       Ей страшно от самой себя. Потому что она слишком доверяет своему похитителю.       Есть девушки приличные, есть любопытные, а есть распущенные донельзя. Но есть что-то между, для тех, кто рано повзрослел — не по своей воле. Как те, что привыкли падать и подниматься самостоятельно, никого не винить в своих ошибках, а молча пробовать снова и снова. Был ли этот поступок крайней вынужденной мерой? Или же желанием, старательно закопанным под ярлыками «это неправильно», «так нельзя», «это аморально», которое вдруг выкрутило лопату из рук? Да кто вообще решает, как правильно?! Как пленнице, Эрике жутко стыдно, она готова сгореть на месте под гнётом ненависти к себе и таким поступкам, она сопротивляется, вытаскивая из подсознания только всё самое плохое. Но последнего куда меньше, чем хорошего. Поэтому как обычной девушке, ей действительно приятен юноша, стоящий напротив. Эрика считает, что защитная реакция тела и мозга пытается утешить, отодвигая понимание того, что сейчас произойдёт в этой комнате.       Просто… что-то из тех самых осуждающих норм до последнего надеялось на лучшее. Что обойдётся. Как в идеальном приключении, где всё удачно распутывается под конец, виновные наказаны, а герои живут долго и счастливо. Эрика напрочь увязла в паутине, не поймав даже конца нити, она провалилась в страшную сказку, но так и не смогла понять, где герои, а где злодеи.       И, жутко перепугавшись за сокрытие своей тайны, Эрика вдруг поняла, что это было и в половину не так страшно, как те секунды, что Сал держал в руках отравленный чай. Это слишком дорогая цена для свободы. А то, что происходит сейчас, — тоже цена?.. Или нет?       «Делай со мной, что хочешь. Главное — забудь про комнату. Я больше так не могу».       Девушка перехватила ладонь юноши и сама ткнулась щекой навстречу.       — Я тебе верю… — хрипловатым шёпотом выдохнула она, срывая последние тормоза.       Сал в который раз перестаёт дышать: Эрика встала на цыпочки и прижалась лбом к пластиковому лицу, прикрыв глаза. Осторожно заставляя склонить голову навстречу. Положив свободную ладошку на фальшивую щёку. Но не пытаясь снять протез без разрешения — это слишком для юноши с голубыми волосами, что вынужден жить в тени маски. Эрика с опозданием поняла, насколько нетактична, по-слоновьи неуклюжа, а ещё омерзительна была её попытка залезть туда, куда посторонним взгляд воспрещён.       Но для Салливана Фишера, чей рефлекс проверки застёжек на затылке сильнее, чем любой другой, этот жест как принятие собственной религии. Парень с трудом выдохнул, тоже закрыв глаза, а потом робко наклонился ближе и сам прижался пластиковыми губами к губам девушки. Осторожно, боясь, что она сейчас скривится. Проверяя — засмеётся на его чокнутые действия в ответ? И в то же время так мечтая, чтобы ровные линии протеза оказались кожей его настоящего лица. Такая тонкая, но невыносимо далёкая преграда. Хочется содрать её раз и навсегда. Но как можно за мгновенье забыть зло, причинённое другими за двенадцать лет?       Светловолосая девушка никуда не делась. Не исчезла и даже не обратилась оскалившейся фобией, рычащей в лицо.       Сал до последнего давал шанс сбежать. Готов был принять удар, который наложился бы сверху на тысячи шрамов, покрывающих душу. Юноша всегда хотел быть нормальным. Пытался держать себя в руках. Но теперь, когда к нему неожиданно повернулись навстречу, дозволяя так открыто и доверчиво, это сносит голову эйфорией.       Он правда полжизни спрашивал себя: каково это? Что чувствуют люди, когда их целуют и обнимают? (Разумеется, не родители).       Салливан не верил, что когда-нибудь узнает. Как попал за решётку — мысленно сгнил заживо в полном одиночестве. А потом вдруг мертвеца отпускают на волю.       И он желает стать снова живым.       Эрика буквально почувствовала, как что-то перещёлкнуло. Парень шагнул ближе и будто стал выше, хотя это, конечно же, невозможно. Девушка попятилась скорее машинально, чем из страха — она отдавала себе отчёт, на что идёт, запирая дверь за собой в этой комнате, приходя снова и снова. Спасая его от кошмаров, но сводя с ума наяву. И Эрика давно поняла, что не боится этого так уж сильно. Куда страшнее танцевать по этой грани лжи и обмана, сдирая ноги в кровь.       Потому что ей правда нравится этот безумный мальчик с волосами немыслимого цвета и протезом вместо лица. Если бы ещё она только знала его историю, но он никогда не рассказывал…       И уже вряд ли расскажет. Утром Эрика покинет этот дом навсегда.       Но пока остатки приличия, морали, горечи — и что там ещё в очереди по её душу? — пусть поскучают за порогом. Достали, ей-богу. Что за проблемы стандартов выбора между «так надо, чтобы спастись» и «так надо, потому что хочу». Где вариант ответа с обоими причинами? Ах, он уже копает могилу сожаления, конечно. И презрение к себе ждёт над надгробием. Как без него.       Да пошло оно всё.       Спина ткнулась в прохладу лакированного дерева, а чужие прикосновения слишком волнуют. Парень погладил по щеке, проводя большим пальцем по приоткрывшимся губам, и только темнота комнаты спасает Эрику от стыдливо полыхающих скул и ушей. Ей страшно признавать: несмотря на то, что она побаивается неизвестности, пытаясь вообразить самое кошмарное, что могло случиться с внешностью Салли, ещё больше она действительно хотела бы, чтобы он снял чёртов протез и чтобы… чтобы… поцеловал по-настоящему.       У-у-у-у, — присвистнул внутренний голос с пальцем у виска.       Пиздец, всё. Призналась в этом себе. Молодец. (Скорая, кстати, пригодилась бы и без инцидента с таблетками. Чтобы довезти Эрику до ближайшей психушки. Она даже сопротивляться не будет.)       Да ты сама чокнутая, Томпсон.       Наверное, в этом есть смысл. Ну, или хотя бы жалкое объяснение.       Его пальцы очертили подбородок, а потом открытую шею. К яремным венкам, пульсирующим под кожей и не справляющейся с дыханием груди. В тёплом кардигане становится невыносимо жарко, но ещё там, в кармане, всё ещё лежат таблетки. Не смея открывать глаза, чтобы не свихнуться от стыда окончательно, девушка повела плечами, заставляя расстёгнутый ворот скатиться с шеи. Кардиган неожиданно упорхнул на пол, обнажая руки. Эрика запоздало вздрогнула, но поздно. Сал уже водит пальцами по открывшейся коже, оставляя ворох огненных мурашек следом.       Казалось бы, что такого? Люди ежедневно вступают в прямой контакт, кожа к коже, друг с другом. Здороваются, хлопают по плечу, передают вещи, случайно врезаются, играют в спортивные игры и ещё много чего… Но для ребёнка, что являлся ходячей чумой для жестоких ровесников, прикосновения равны особому ритуалу, практически даром, снисходящим раз в тысячу лет.       До этого вечера для Эрики прикосновения не значили ничего. Она выросла в другом мире, где этот дар принижен, как банальная повседневщина. Девушка, как и все, обнималась с подружками, уворачивалась от медвежьих приветствий парней, пожимала руки учителям на поступлении, морщилась от давления на спину от учительницы физкультуры, когда начала заниматься растяжкой, а уж после вступления в команду по чирлидингу понятие личного пространства и вовсе начинало смазываться за пределами дома. Да и какое личное пространство, когда вокруг носятся и спешат больше тысячи учеников, сестра таскает за руки, а друзья сидят плечом к плечу? Но это было до… а теперь она стоит практически прижатая к стенке, и при том, что её касаются всего лишь кончиками пальцев, она задыхается и горит. Только Салливан Фишер способен на такое и никто больше.       Она внезапно понимает его странные желания. И тоже хочет их попробовать.       Вот только юноша с голубыми волосами фактически замурован — снова эти тонкие кофты с длинным рукавом и протез. Особенно протез.       Эрика чувствует, что Салливан думает об этом же. Но ни за что не признается. Он слишком боится быть отторгнутым, чтобы показать лицо. Это порядком раздражает. Потому что, напридумывав уже невесть чего, Томпсон не удивилась бы любому раскладу. Совсем честно: ей плевать, что там под белой маской. Мужчина из «Кошмара на улице Вязов» тоже не красавчик — а поклонников хоть отбавляй.       Смелость кусает в лопатки. От переизбытка эмоций всё в завесе тумана. Эрика приоткрыла ресницы, а потом сама протянула руки навстречу своему похитителю. Ткань его чёрной кофты очень тонкая. Салли дёргается, как от удара тока, чувствуя девичьи ладошки на своей груди, но этого так же остро недостаточно, как пересохшим напрочь губам. Ладошки поднимаются выше и выше, задевая неприкрытые участки кожи на шее… гладят по волосам и спине. Девушка снова встаёт на цыпочки, подавшись навстречу. Тело Фишера мгновенно каменеет, стоит задеть нижние ремни на затылке. Эрика не спешит. Она продолжает гладить юношу по волосам, словно успокаивая. Постепенно это срабатывает. А потом он, съёжившись, медленно опустил голову ниже, почти уронив на плечо девушки.       И тут Эрика поняла, что он сдался. Он готов рискнуть. Да, по-прежнему ни черта не видно толком, но за спиной девушки злосчастный выключатель — стоит ей хлопнуть ладонью по стене, и парню уже не успеть отвернуться, как всегда. Салли-Кромсали это знает. Но, крепко стиснув девушку, решается.       — Всё хорошо, Сал… — прошептала девушка, поняв, что нервничает не меньше. И больше из-за того, что чувствует юноша, уронивший на неё голову. Пальцы дрожат. Девушка ещё несколько раз пригладила длинные пряди, прежде чем коснуться застёжек. — Можно?       Молчание.       — Да, — выдохнул он.       И… чёрт.       Эрика неожиданно тихо рассмеялась Салли в плечо. Эмоции перевалили через всевозможный шок, а руки совершенно не слушались.       — Я понятия не имею, как это расстёгивается, — спрятав лицо в его кофте, то ли прошептала, то ли проскулила, то ли прохихикала девушка, побоявшись сделать больно или дёрнуть за волосы. Как же глупо.       Эрика думала, что всё испортила этим. Что Сал сейчас спохватится и пойдёт на попятную, но парень вдруг не менее тихо произнёс:       — Это довольно непросто. — Он, выпрямившись, убрал руки от девушки и сам завёл их за голову.       Эрика услышала этот звук: щёлк.       Как и в тот раз, второго щелчка не следует. Но, возможно, именно в эту секунду это слишком даже для происходящего. Эрика не настаивает. По очертаниям она видит, как колеблется юноша, не убирая руки от затылка, будто решая для себя: готов ли он скинуть маску полностью?       Но девушка опережает его мысли. Пока Сал не закрылся снова от какой-нибудь мимолётной ерунды, а Эрика ещё помнит о затопленной комнате.       Девушка подцепила указательным пальцем краешек протеза за белый подбородок и осторожно сдвинула наверх. Совсем чуть-чуть, не выше носа. Потерявший зрение юноша судорожно теряется. Этого замешательства достаточно, чтобы показать средние пальцы своей вопящей на последней истерике морали и потянуться на носочках вперёд. Признаться, девушка колеблется: не видеть и не знать, кто перед тобой, — пытка для психики. Инстинкты на пределе.       Кто не выдержал первый — непонятно.       Его губы шершавые и потрескавшиеся. Невероятно горячие.       Её — сухие и мягкие. Но, господи…       ты мне нравишься       Сомнения до последнего сжирали душу не хуже разлагающейся псины. А теперь… теперь его целуют. Или он?.. Всё. Думать — это больше не про Салли.       Девушка не успела отстраниться, как его ладони оказались уже у неё на затылке. Она даже не услышала движения. И уж точно не думала, что он осмелеет за такие жалкие секунды.       Хотя с чего она решила, что Салливан Фишер робкий и тихий? Это было налеплено на каком-то товарном стикере у него на лбу? Разве?       То, что юноша не хотел ни с кем разговаривать или предпочитал держаться в стороне, чтобы не стать источником очередного цирка, не означало, что он какой-то ущербный. Да, к примеру, тогда, в коридоре, когда Флетчер с дружками перегнули палку с этим дурацким желатином — разве Сал развёл истерику? Или сбежал? Нет. Он яростно повернулся лицом к проблеме, вышедшей за пределы терпения, и, задрав голову, подошёл к этим идиотам. Будучи слабее и зная, что всё равно сделает хуже и получит взбучку, он не думал склонять шею. А когда парни толкнули его на пол, увидевшая это Эрика подошла, думая, что юноша вот-вот если не разорётся, то разревётся — всё-таки старшекурсники жестоко поступили… Но наткнулась не на разбитую плаксу или затюканного неудачника, а на сгусток чёрного гнева, сдерживаемого последними цепями. Самое интересное: Салливана Фишера жалость вывела куда больше, чем издевательства. Не сообразившая это Томпсон попала под горячую руку и острый язык, но только позже до неё дошло, что эта нелицеприятная сцена куда больше говорила о характере парня, чем о его статусе в грёбаной несправедливой иерархии колледжа.       А теперь его рука скользнула под майку, оглаживая живот, и поцелуй из невинного и немного детского превратился в захват дыхания. Девушка невольно раскрыла губы, позволяя юноше провести языком по краешку. Вот тебе и приличный мальчик. Эрика даже забыла, что секунды назад переживала по поводу его лица, а теперь протез сполз обратно, шкрябнув по носу, а она даже не заметила этого. Зато почувствовала, что ноги кое-как держат, и если бы не зарывшиеся в его волосы пальцы и лежащие на плечах руки, коленки давно бы подкосились.       Сал не понимает. Напирает специально, теряя последний стыд, пытаясь добиться… добиться чего? Правды? А какой правды-то?       Да потому что не может такого быть, чтобы он — урод и преступник — привлёк красивую девушку, заточённую поневоле! Просто не-мо-жет!.. Что бы она ни затеяла — вряд ли долго протянет, чтоб не блевануть от омерзения.       Только Салли не знает, сколько протянет сам, сдерживая себя.       Ну же, давай. Сдавайся!       Покажи истину! Настоящую себя!       Её кожа всё такая же гладкая, ровная и потрясающая. Он без преград может провести по изгибам талии и жадно прижать ладони к её спине, обнимая. Но самое сладкое — это губы. Он чувствует, как тонкие пальчики запутались в его волосах на затылке, не спеша перебирая пряди. Сжимаясь и разжимаясь, как сигналы тока по проводам. Руки юноши замирают на пояснице девушки в миллиметре от понятия «облапать». Эрика не отстраняется.       «Нет, да?»       «А если так?..»       Сал сделал маленький, но вполне заметный шаг к кровати, утягивая Эрику за собой. А затем взял за краешек майки и потянул наверх, оголяя плоский животик. И выше. Чувствуя костяшками пальцев шкрябнувшее кружево нижнего белья, и ещё выше…       «Сейчас точно получу леща».       Забавно: снять майку с девушки ещё проще, чем научиться целоваться.       До одури странно не услышать после этого разгневанный окрик и не получить пощёчину по протезу, ну, или хотя бы толчок в грудь. Прочь.       В смысле нет?.. Но… Но!       Разорванный поцелуй как глубокий вздох на дне океана. Пока ткань мелькнула между лиц, разрывая атмосферное давление, зашкаливающее по всем шкалам.       Эрика пьяно пошатнулась, не сразу поняв, что произошло, а потом запоздало дёрнула запястья к груди, закрыв…       Нельзя! Стой на месте!       Стой на месте и жди, пока хищник принюхается к жертве. Не то капкан захлопнет обоих. Поздно бежать. Ты сама в этом виновата.       Пересилить себя не так уж и трудно. Всё к этому и шло, разве нет?       Нет! Страшно!       Вдруг становится очень страшно. Приятные прикосновения оборачиваются липкими мурашками по коже, а эйфория от сладостной разрядки губ развеялась, как дымок на сквозняке. Не то чтобы хочется стряхнуть с себя, но не хочется, чтобы вот так… так по-быстрому, просто ради того, чтобы отвлечь и скрыть чёртов лаз на волю! Стать подстилкой на разок…       Ну, а зачем ты ещё нужна? Сама ведь спровоцировала своей жалостью и состраданием. Теперь отрабатывай, дорогуша!       Салливан тянет Эрику обратно к себе. Эрика, как маятник, покачнулась навстречу, вновь ощущая его руки на своём теле. Девушка будто оцепенела. Она не разрешает себе зажиматься и тем более сопротивляться, потому что понимает, что Фишер сразу это почувствует.       Но доверяя себя и предлагая, ей до отчаяния не хочется разочароваться. Это так грязно и по-идиотски в то же время. Ждать милости от похитителя-психопата, но практически повисая у него на шее полураздетой.       Заткни свои слёзы. Поздно. Сама начала это. Сама пошла навстречу. А теперь сама же исполнишь роль личной шлюхи, если не хочешь подохнуть в этом проклятом доме.       Салливан как будто почувствовал эту заминку. Но не успел ни отстраниться, ни сказать слова, как Эрика буквально толкнула юношу к кровати. Матрац ударил под коленки, заставив Салли сесть.       «Не думай. Просто не думай».       Эрика перестаёт соображать в принципе. Больше не пытаясь прикрыться, девушка упирается коленом возле бедра юноши. И с другой стороны. Кровать продавливается, а Эрика подаётся вперёд и ближе, садясь Салу на колени и обнимая снова.       Салливан Фишер держал себя до последнего и честно. Даже его провокационные наглые действия имели обратный движок, несмотря на физические желания. Каким бы уродом внешне парень себя ни считал — точно не был моральным. По крайней мере, не настолько. Его частенько накрывало лёгким помешательством, липкой завистью, и, если совсем честно, он действительно много чего желал не только как социальная единица, но и как взрослый сформировавшийся юноша. Однако всегда между ним и «хочу» была преграда. Прозрачная, но очень крепкая. Хер его знает, воспитание это или страх стать таким же подонком, которые заполняли тюрьму Нокфелла в оранжевых робах. Может, и то, и то. Потому что то, что он успел увидеть за три года заключения, пошатнуло отвращением его и без того съехавшую психику. Однако Сал не поддавался этим животным инстинктами «возьми», «убей», «отбери», «уничтожь» и многим другим…       Но это было ровно до этой секунды. Девушка не только не поморщилась от поцелуя с Салли-Кромсали. Она села к нему на колени. Сама. Она просила этого.       Ложь!..       «Заткнись!» — зарычал Сал на свой внутренний голос. Он не собирается его слушать. Только не теперь.       Когда такое могло повториться наяву?       Податливость девушки уже не настораживает. Салли вообще не хочет об этом больше размышлять. Собственно, тело теряет контроль, отдаваясь желанию.       Он рывком придвинул девушку ближе к себе, полностью усаживая на своих коленях. На Эрике те же короткие шортики, и Сал может беспрепятственно провести ладонями по обнажённым икрам, чувствуя приятные мурашки. Короткая полоса джинсовой ткани и снова горячая кожа. Её поясница выгнулась навстречу, а стоило надавить ладонью меж лопаток — послушно прильнула грудью, давая перехватить дыхание. Когда Эрика возвращает пальчики на исполосованное лицо, отвечая на новый поцелуй, Салливану окончательно сносит голову. Юноша чувствует её быстро колотящееся сердце. Чувствует, как собственное заходится не меньше.       Но не подозревает, что в отличие от собственного сердце девушки больными ударами терзает клетку.       Эрика вроде и соображает, что сорвалась, что её тело, в принципе, тоже отвечает на ласку, поддаваясь ощущениям, да хочет хоть как-то оттянуть неизбежное. Хоть немного. Так сказать, подготовиться к не-совсем-изнасилованию (это звучит ещё хуже, чем чувствуется).       Пальцы юноши потянули лямку лифчика с плеча, и Эрика запаниковала.       Она машинально дёрнула плечом, сбрасывая прикосновения. Но сразу же спохватилась. Не зная, что придумать, девушка углубила поцелуй, отвлекая парня, и сама начала стягивать с него кофту. Хоть минута, хоть две. Она же просто не готова!..       Со стороны же казалось, будто она сама перехватила инициативу. Эрика запустила ладошки блуждать по торсу юноши, бездумно отметив, какой он худой — она могла не надавливая на рёбра сосчитать каждое. Его сердце так билось… Взволнованно и… что? Ладошки проскользили вверх-вниз, как вдруг Эрика поняла, что чувствует что-то странное. Кожа парня — с ней что-то не так. Не останавливаясь, девушка стянула кофту с головы юноши. Протез соскользнул обратно со лба на лицо, а навалившаяся девушка неосознанно толкнула Салливана назад, оказавшись сверху. Только это второе… Девушка вернула ладонь на грудь юноши и вправду ощутила неровности, но это были отнюдь не выпирающие кости.       — Сал… — Эрика не ожидала, что сможет подать голос во время такого морального потрясения, но ощущаемое подушечками пальцев вызвало оцепенение. Предчувствие страшного открытия.       Эрика остановилась, нависнув над юношей. Это не рёбра. Не язвы и не болезненные нарывы. Это... шрамы?       Не задумываясь над тем, что вообще творит, Томпсон перегнулась через парня и потянулась к переключателю у настольной лампы возле кровати на тумбочке. Не настолько быстро, чтобы Фишер не успел среагировать, но достаточно, чтобы он не смог перехватить её руку. К счастью для юноши, протез всё ещё на лице, но девушку лицо сейчас интересует в последнюю очередь.       Приглушённый свет вспыхнул ярче солнца. Только через несколько мгновений удалось проморгаться, привыкая. А потом Эрика ошарашенно уставилась на юношу перед собой.       — Ч… что это? — вырвалось у девушки.       Его тело как будто собирали по кусочкам: старые полосы шрамов, следы кривых хирургических нитей, вшитые в цвет кожи белёсыми царапинами, покрывали грудь, шею и рёбра. Они сливались с парнем, словно он в какой-нибудь телесного цвета майке, да только кроме джинсов на нём нет больше одежды. Эти отметины… эти шрамы старые, давно заросшие и оттого сюрреалистично растянувшиеся вместе с кожей по мере того, как получивший их ребёнок рос, а его тело вытягивалось. Если бы не выпуклости и сжёванные края полумесяцев, это бы походило даже больше на росчерки светлой краски. Ну, из тех картин современного «искусства», когда художники хватают первую попавшуюся кисть и просто машут рукой не глядя. Или на подсыхающие следы от мокрого дна стакана.       Сал оцепенел. Сначала так и лежал, не в силах пошевелиться и только глядя на широко распахнутые в изумлении глаза девушки. А как понял, на что она смотрит, опомнился и с ужасом сжался, похолодев.       Шок. Непонимание.       Он знает следующие эмоции. Только не на её лице, пожалуйста!       Сал подорвался на локтях, нашаривая кофту возле себя.       Скрыться. Спрятаться. Скорее!       Парень почти натянул кофту на голову, когда девушка опомнилась, отходя от изумления. И резко схватила за край чёрной ткани, не давая юноше замуровать себя снова. Сал замер. Его начало мелко трясти — пока не всего, только руки, но уже увидевшая достаточно Эрика не даёт ему ускользнуть в свой кокон неприкосновенности. Она не отдаёт себе отчёта о своих действиях. Просто толкает парня в плечо внезапно и без всякого предупреждения, а пока замешкавшийся Фишер затравленно глядит из-под чуть съехавшего протеза… такой растрёпанный и как загнанный в угол, девушка задирает кофту на теле парня и рассматривает шрамы. На её лице сейчас ни единой эмоции. Сал чувствует себя частичкой под прессом, а когда Эрика вдруг снова кладёт руку ему на грудь, проводя пальцем по одному из самых уродливых и больших заросших укусов, то чувствует себя так, словно раскалённой кочергой ему сейчас проломят эту самую грудную клетку одним нажатием.       Девушка настолько поражена увиденным, что совсем забыла, что она фактически сидит на бёдрах юноши полуобнажённая. Но Эрика забыла о себе.       — Что с тобой случилось? — севшим голосом спросила она.       Сал молчит. Эрика зачарованно провела пальцем по скрещённым царапинам на ключице, разглядывая белёсые точки и пытаясь понять, что могло оставить такие отметины, но в голову ничего не шло… Зато остро ощущалось другое. Боль. Томпсон буквально видела перед глазами крик ребёнка и хлещущую кровь из ран, писк скачущего пульса на мониторах и накладывающих швы на хрупкое тело докторов.       Салливана Фишера как будто… как будто резали заживо. Рёбра, которые при вдохе выступали на грани между обычной подростковой худобой и анорексией, неровные. Сломанные. Сросшиеся так же криво, как куски кожи. Чем выше, тем мельче, словно мальчика… били чем-то острым? Жевали?       Эрика не представляет, насколько близка к истине, потому что Сал всё ещё молчит. И пальцы сами тянутся обратно к ключицам, наверх, мимо не надетой до конца кофты и расстёгнутому наполовину протезу, что увидеть его всего.       Но Сал не даёт зайти так далеко. Не позволяет сбить себя с толку дважды. Он вдруг рывком схватил Эрику под коленку и опрокинул на кровать, сбросив с себя и тут же нависнув сверху, а не успел протез сползти окончательно, как юноша схватил шнур от лампы и выдернул его из розетки. Комната погрузилась во тьму. Салли навис над Эрикой, и сейчас чертовски неприятное дежавю от недавнего сна практически во плоти сбывалось наяву. Распущенные волосы Фишера и тёмное пятно вместо лица. Только вопреки страху, что ей сейчас вцепятся в шею, Эрика чувствует невероятные тоску и сожаление.       Сейчас вообще не время лезть в чужую душу, но увиденное стоит перед глазами слишком чётко.       — Почему ты не отвечаешь? — Эрика снова удерживает юношу на месте всё за ту же кофту.       — А это что-то изменит? — неожиданно прошипел парень, упираясь руками возле головы девушки, чтобы не свалиться сверху.       Та даже растерялась от такого тона. Эрика чувствует себя просто мегатормознутой, не соображая, что вообще можно ответить на увиденное.       — Сал. Всё нормально…       — Да ладно? — Откуда в нём столько ядовитого сарказма?! Или это защитная реакция?       Парень попытался отпрянуть снова, но девушка его не пустила, приходя в себя.       — Я всего лишь спросила. Ты не обязан отвечать. Просто… — Эрика споткнулась, не зная, что сказать.       Но Салливан умудрился додумать сам.       — …просто я немного урод. А ты немного забыла об этом, да?       — Чего?! — опешила Томпсон. — Когда я такое сказала?!       — Я знаю, о чём ты думаешь. Я вижу это по твоим глазам. Можешь не озвучивать.       Эрика возмущённо перебила его, уже совершенно забывая, что лежит под парнем. Она готова придушить последнего его же кофтой, просто потому что тот идиот сказочный.       — Вообще-то я сказала, что ты мне… — Но стоило выпалить это, как на последнем слове язык примёрз к нёбу. Эрика резко почувствовала и дыхание над собой, и продавленный матрац, и сбившуюся подушку под локтем, и жар неприкрытой кожи. И смутилась так сильно, словно не она только что целовала и практически тащила похитителя в постель сама же. Боже, что…       Только вот этой заминки Салу хватило, чтобы взять себя в руки. И снова поставить всё с ног на голову.       — Что я тебе нравлюсь? — с горькой усмешкой договорил он. — Серьёзно? А может, ты просто что-то скрываешь? — уже без улыбки прошептал он зловеще.       Эрика не знала, от чего оцепенела больше. От страха, что Салли так близок к истине, или от возмущения, что её не восприняли всерьёз? Да, шрамы и всё такое, но она хоть раз давала ему повод смахнуть себя под список тех, кто способен издеваться над таким? Гнев услужливо перехватил глотку:       — А может, ты просто вбил себе в голову эту придурь и во всём ищешь оправдание своему одиночеству?!       Повисла тяжёлая тишина. Эрика почувствовала, как опасно сузились глаза юноши, и только потом поняла, что выпалила лишнего. Жестоко и не подумав.       — Вот как, да? — Голубые волосы качнулись вместе со склонённой набок головой. Эрика испуганно выпустила кофту из рук, поняв, что это было слишком. Перебор.       Сал вдруг поменялся. Как будто впустил в себя кого-то другого — жестокого, тёмного, сумасшедшего. Он рывком смахнул несчастную кофту обратно и откинул её куда-то в сторону. А потом резко подался вперёд, впившись в губы девушки поцелуем. Только ничего общего с нежными и желанными прикосновениями больше не было. Чистая дикость, жадность. Эрика почувствовала, как парень, совсем наплевав на стыд, беззастенчиво провёл ладонью от плеча и ниже, прямо по груди, уничтожая само понятие взаимоуважения. Не столько нагло, сколько злобно забирая то, что предлагали дрожащими руками и надеясь на благоразумие.       Хочешь меня, говоришь? Нравлюсь?.. Получай!       Он толкнул коленом ноги девушки, раздвигая их, и его рука проскользнула по обнажённым икрам, к коленке. Сделав очертание. А затем легла на внутреннюю сторону бедра, поднимаясь туда, где Эрика не позволяла прикасаться никогда и никому.       Жгучая обида и гнев перекрыли страх бездействия, девушка резко сжала коленки, захлопнув ладонь юноши между ними, и толкнула его в грудь. Она совсем забыла свою же установку не рыпаться. Больше всего испугавшись, что он сейчас скрутит её, подминая под себя, и силой возьмёт, как и хотел.       Только вот получив пощёчину по лицу, Салли не озверел окончательно. Напротив, он вдруг хмыкнул в темноте и отстранился сам.       — Что и требовалось доказать.       Сначала задыхающаяся от нехватки кислорода девушка чуть повторно не подавилась.       Что?!       Он специально её спровоцировал! Вот ведь!.. Вот!       Напугал до смерти, довёл до точки, чтобы просто добиться реакции, которую ждал всегда и от всех. Выставил себя чудовищем, потому что просто не мог принять, что кто-то вправду может проявить к нему симпатию.       Эрика редко ругалась. Больше всего — в этом сумасшедшем доме. И то по стандарту, пропуская чертей через губы. Но сейчас она готова была покрыть матом голубоволосого провокатора, совсем забыв о его криминальном прошлом, а на языке так и вертелось: «Вот… вот сучёныш!». Она ведь правда эмпатировала ему, переживала из-за этих чёртовых таблеток, несмотря ни на что… Да блять, она готова была с ним переспать, зная, что не будет потом рыдать в подушку из-за того, что случилось так и именно с ним — потому что паренёк со странным прозвищем Салли-Кромсали и вправду был притягательным. Но это!.. Это…       Это издевательство нового уровня какое-то!       Разгневанная пленница схватила подушку и со всей силы запустила её туда, где по её предположению сейчас был Салливан Фишер.       — Да ты просто придурок, Салли-Кромсали! — К злорадному торжеству, судя по звуку, подушка достигла цели.       «Девочка, вам не говорили, что с преступниками надо быть осторожнее? Не обзывать их, например? И уж точно ни в коем случае не кидать в них что попало?»       Да в задницу!       Эрика нашарила вторую подушку и занесла руку. Парень ожидаемо перехватил снаряд, но девушка только этого и добивалась, еле сдерживаясь, чтобы самой не хмыкнуть: «Попался!». Она живо выпустила подушку, рывком подалась вперёд, обхватив шею Сала свободной рукой и, вдруг крепко обнимая, прижала к себе.       Растерявшийся от этих действий парень разжал пальцы на запястье.       Что происходит?       Додумать не успел. Томпсон ловко выкрутила руку и, не отпуская юношу, изогнула пальцы коготками вперёд. Фишер еле чувствительно дёрнулся, когда ногти шкрябнули по боку.       Это было не больно, но, невольно уткнувшись носом в девушку, юноша ошарашенно сообразил, что она делает.       — Ты же не думаешь, что я боюсь щекотки? — вновь резко пересохшими губами сипло спросил Сал. Больше машинально, чем осознанно.       — Именно это я и думаю, — притворно мстительно оскалилась Эрика и «куснула» пальцами его бок.       Сал выдержал секунд пять. А потом изогнулся, уворачиваясь, и тем самым сдавая себя с потрохами.       Не только всякие типы с голубыми волосами умеют провоцировать. Эрике давно похеру, насколько ёбненько это выглядит со стороны. Главная цель — вытащить его эмоции. Не злые и тревожные, а настоящие. Те, что он меланхолично подавлял каждый день, пытаясь быть нормальным. Сал никогда не был до конца открыт и честен. Эрика только сейчас поняла, что он мог засмеяться, а потом сразу же замолкал, будто стесняясь этого. Или не стеснялся, а боялся, что осудят. Ведь всякие уроды не должны смеяться. Он мог начать что-то говорить, так живо и интересно, даже начать размахивать руками, что-то показывая, но тут же цепенел и успокаивался. Как будто некто невидимый одёргивал оживающую куклу за нитки. Мог вцепиться, начать кричать, пугать, а потом опустошённо оборвать себя на полуслове.       Эрика рисковала своим несуразным поведением сорвать эти нити и выпустить что-то кошмарное. Только вот даже когда Салливан сорвался, привязав девушку к стулу, — словно на подсознательном уровне запретил причинять вред своей пленнице. А после никогда вообще не позволял себе такого. Сходя заживо с ума, но при этом сохраняя человечность.       Говорят, он зарезал целый дом постояльцев одним кухонным ножом…       Это правда? Или нет?       Пока единственное, что видит Эрика, — это что его самого словно пытались зарезать. В прямом смысле этого слова. А ещё она чувствует его рвущуюся наружу улыбку обнажённой кожей лица.       — Прекрати! — взвыл юноша, выворачиваясь из объятий вообще-не-по-шаблону-реагирующей на его заскоки девушки. Она должна была разозлиться! Или хотя бы обидеться! А вероятнее всего, показать свою ненависть и отвращение — никто ещё не мог притворяться так долго. И с ним наедине.       Пальцы девушки вновь впились под рёбрами. Не больно, но до того колюче, что Сал едва удержал себя на месте. Губы, сжатые в упрямую полоску, уже скакали, а единственный способ прекратить эту дурацкую детскую пытку — это грубо оттолкнуть или же…       — Хва… хватит! — вырвалось с хохотом. До того громко, что Салливан испуганно замолк, но Эрика спуску не дала. Она давно спятила сама.       Смех Сала — самое удивительное и потрясающе звонкое, что когда-либо слышала девушка. Не зажатый смешок или тихая ухмылка, а настоящий, звонкий, громкий, чистый смех. Искренний и чуть срывающийся хрипотцой, что разбивалась о тёмные углы. Удивительный.       Правда, стоило отвлечься на этот красивый звук, как Фишер выкрутился, а Эрику снова сшибли с равновесия, хватая за запястья. Сал, тяжело дыша, держал их, пытался успокоиться. Белки глаз девушки блестели в темноте, и Салли мог поклясться, что видел в них улыбку. Даже забыл про шрамы. Он вообще про всё забыл.       Эрика не видела эмоции, но она чувствовала их. И упивалась ими. Она слишком устала от бездушной маски со сколотым краем. Как будто вместе с лицом протез скрывал, буквально высасывал настоящие чувства Салливана Фишера. Но в эту минуту он был как никогда живым.       Размышления оборвались вместе с тем, как парень завёл запястья девушки над её головой, проехавшись ими по простыни. Что-то зловещее нависло над его плечом. Эрика прекратила улыбаться с нехорошим предчувствием.       — Ты же не собираешься?! Нет!.. Сал!       Фишер не подозревал, что девушки могут верещать так громко от щекотки. Он буквально чуть не оглох на одно ухо. Эрика выкрутилась из несильной хватки за мгновенье. Сал не держал.       Всё идёт ну совсем не по плану.       Через жопу, давайте откровенно.       Господи, чем они вообще занимаются?       Улыбки остались на лицах безмолвно, а затем Эрика расхохоталась, прижав ладони к лицу.       Два идиота.       Но на самом деле Эрике Томпсон хочется разреветься.       Салливан Фишер удивительный. Таких больше не существует. Зачем он пошёл на такое преступление? За что попал в тюрьму будучи ещё несовершеннолетним? Почему сошёл с ума, а на его теле такие страшные раны?       И почему Эрика начала узнавать его по-настоящему так?       Возбуждение давно сошло на нет, запах горького желания и покорного подчинения испарился, а стыд за оголённую кожу уже казался и вовсе глупым. Будто они знакомы с этим мальчишкой давным-давно. Салливан лежал совсем рядом, Эрика касалась его тыльной стороной ладони, не думая отодвинуться. Кажется, парень не шибко расстроен, что происходящее обломилось (хотя вообще-то сам виноват, если что). Девушка чувствует облегчение и одновременно умиротворение, а ещё свербящую под ложечкой несправедливость.       — Эрика, — вдруг подал голос юноша.       — М? — отозвалась она.       — Можно… к тебе прикоснуться? — Это что, смущение сбоку? Серьёзно?!       Эрика даже раскрыла глаза в темноте и медленно повернула голову к Салу, находя взглядом силуэт его головы.       — Десять минут назад ты этого почему-то не спрашивал.       Смешок иронии так и просится, но молчание напротив его затыкает. Как будто Сал и вправду смутился. Погодите, как это возможно?       — Сейчас спрашиваю, — помолчав, тихо произнёс Фишер. И Эрике до жути хочется увидеть, что выражают его глаза.       Сердце, только-только угомонившееся, вновь заколотилось. Шутить резко перехотелось. Тоже помолчав, Эрика так же негромко ответила:       — Можно…       Шорох простыней, Сал повернулся на бок, лицом к девушке. Эрика неотрывно смотрит туда, где тёмным пятном виднеется его лицо. Его ладонь тянется навстречу, к лицу, и девушка привычно смотрит на этот жест, не отворачиваясь. Видимо, стесняющийся своего отражения искалеченный юноша невольно тянулся к тому, чего сам не имел. Эрика ждала, когда подушечки его пальцев дотронутся до щеки, но когда пальцы, не дойдя до скул, затронули губы… девушка замерла поражённо. Стёртая краска пламенем захватила оставшиеся без внимания щёки и уши. Эрика машинально разомкнула губы, чувствуя слишком невероятно, как Сал провёл указательным и средним пальцами по ним туда-обратно. Осторожно. Сначала по нижней, а потом в уголок и назад, как будто стирая невидимую помаду. И что-то было в этом действии куда более интимное, чем наглая провокация, что он позволил себе буквально недавно.       Его пальцы, не надавливая, оставляют губы, смещаясь на подбородок к еле ощутимой впадинке. Затем дальше, на тонкую шею, по горлу, кое-как сдерживающемуся, чтобы не сглотнуть. Ещё дальше. Вниз. Ключицы снова в мурашках, а шлёпнуть предостерегающе по руке юноши почему-то не хочется, даже когда непрерывная линия скользнула к краю вздымающегося декольте. Наверное, потому что это было… как-то не так. Не пошло. Не заигрывание оттого, что не терпится испробовать прелести пубертатного возраста. От этих прикосновений не хочется зажаться и спрятаться. Они приятны.       — Я разберусь завтра с крышей, — вдруг сказал парень.       — С какой крышей? — не сразу поняла Эрика, чувствуя рисунки от его пальцев на своей коже.       — Вода в твоей комнате. Опять крыша протекает, наверное…       Девушка резко распахнула глаза, каменея изнутри. Она так увлеклась заполняемыми душу чувствами, что совершенно забыла, как оказалась в кровати Фишера. И это хорошее и лёгкое с треском разлетелось на кусочки, стоило вспомнить о том, что предстоит сделать натворить утром.       Его блуждающие пальцы вдруг обожгли хуже раскалённого утюга.       — Спокойной ночи, Эрика. — Он произнёс её имя, а девушка вздрогнула, как от пощёчины. Обычно юноша не произносил его лишний раз, предпочитая ограничиваться простыми формулировками. Но теперь… что это? Помешанная привязанность? Нежность? Эрика так растерялась, что не сразу разобралась, с трудом разлепив пересохшие губы, что бы сказать в ответ.       — Спокойной ночи, Сал.

***

      На душе паршиво.       Если бы всё улетело к чертям и случилось то, на что Томпсон пыталась нарваться, то всё было бы проще (наверное). А так — что это вообще было? Очередное доказательство, что Салли-Кромсали нормальный? Или что она мазохистка какая-то? Вся эта эмпатия зашла слишком далеко… превратилась не просто в сочувствие, а в самопожертвование ради того, кто сам же затащил в эту чёрную дыру. Сейчас уже не сдать назад. Слишком поздно. Утро — последний шанс осуществить задуманное. Иначе Эрика Томпсон пропадёт навеки. И не факт, что это будет просто метафора.       Сал ясно дал понять, что никогда не отпустит свою «гостью», и, несмотря на уже совсем близкие отношения (странное слово для тандема преступник/жертва), свобода выше, чем роль барьера от кошмара и единственного собеседника. Эрика не домашняя зверушка. Она помнит, кто она. Но почему-то ненавидит себя за это.       Салливан уснул (девушка очень на это надеялась). А вот сама Томпсон лежала, ощущая его дыхание на своей коже. Мысли переполняют голову.       На расстоянии вытянутой руки тумбочка. На ней та самая лампа, протяни руку — до розетки не так далеко — и включи. Повязки на глазах нет. Протез лежит прямо рядом с кнопкой, Эрика отчётливо видит светлое пятно с чёрными глазницами. Только вытянуть руку. Соблазн так велик.       Но ещё есть страх. Не только реакции юноши, который мог проснуться. Что, если с его лицом всё-таки очень не в порядке? Комиксы про супергероев со шрамами на лицах излишне романтизированы. И даже из злодеев с искажёнными телами умудряются делать чуть ли не секс-символы (зачастую тупо из-за актёра, который играет). Но… мальчишка, одиннадцать лет носящий маску на лице… И шрамы, покрывающие его худое тело, отчётливо видимые даже спустя столько лет.       Салли-Кромсали, что же случилось с тобой на самом деле?       И что ты прячешь от всех под протезом?       Эрика смотрит на лежащий пластиковый предмет на тумбе и лампу. Сал мирно дышит. Его голова так близко. Почти напротив.       Рука девушки осторожно отпустила одеяло и занеслась над плечом парня, пальцы вытянулись дальше, к уходящему за тумбу проводу, на котором есть кнопка. Маленькая чёрная кнопочка, отделяющая тайну личности одноклассника-безумца. Провод в жалких сантиметрах. Это ведь так просто: вытянуть шнур и воткнуть его в питание.       Но за мгновение до необратимого Эрика отдёрнула пальцы и вернула руку на место. Нет. Не надо. Она не готова узнать, что не так с лицом Салливана Фишера, увидеть во всей красе (или ужасе).       Потому что всё будет намного хуже, если то, что она успела себе напридумывать, окажется другим. Не страшным, а напротив, слишком обычным. Нормальным. Ведь утром её рука не должна дрогнуть, засыпая таблетки в чай.       Вместо минутного любопытства девушка вернула руку под одеяло. Близость юноши обжигала. И ведь не он виноват, что так произошло. Несчастный случай, ненависть окружающих, а потом не та пленница. Он выбрал не того человека.       Эрика закусила щёку изнутри. Ей вдруг отчаянно захотелось обнять юношу и прижать к себе крепко-крепко, уткнуться подбородком в макушку и провести ладошкой по мягким волосам. Чтобы успокоить… себя. Ведь юноша давно спит. Но от этого Сал мог проснуться, а это не самое лучшее, что может выдержать Эрика, мучаясь совестью.       Вместо этого девушка очень осторожно и медленно прислушалась к ровному дыханию парня, а потом аккуратно и робко придвинулась чуточку ближе. Долго вбирая в себя это мгновенье. И мимолётно поцеловала Салли в губы, прошептав беззвучно: «Прости!..».       Легче от этого не стало. Эрика так и не сомкнула глаз до самого рассвета.       И наступил он поразительно быстро.       Эрика, как в тумане, помнит утро и то, как они с Салом оказались на кухне. Кажется, юноша тоже был слегка смущён случившимися ночью откровениями и особо не разговаривал. Зато баночка с таблетками снова жгла бедро. Но в этот раз девушка отсчитала дозу заранее. Четыре таблетки прыгали в кармане отдельно от пачки. Их время пришло.       — Досмотрим тот сериал? — помогая собрать посуду после завтрака, спросила Томпсон как бы между делом. Удивительно, но голос не подвёл.       — Сейчас? — Юноша с протезом неуверенно глянул наверх. — Надо сползать на крышу, в твоей комнате всё ещё вода…       — А, точно, — словно запамятовала об этом Эрика. — Может, чаю? Я могу тебе потом помочь… если смогу, конечно, — девушка улыбнулась, уже сжимая в руках чашки. Одна новая, взамен той, что разбилась. Кажется, на чердаке вообще был склад всего, чего только можно и нельзя. Чашка оттуда. Но это не так важно. Сейчас Эрике нужен ответ.       Салливан пожал плечами, соглашаясь.       Девушка в этот же момент сняла чайник с подставки. Хорошо, что не надо было придумывать лишнюю причину для чаепития. Ведь всё уже готово.       Руки Эрики не дрожали, пока она разливала заварку и кипяток. И лишь занеся спрятанные в кулаке таблетки, девушка почувствовала пульсирующую судорогу.       Счастливый смех юноши отзывался ударами воспоминаний. Возможно, если бы Салли-Кромсали попался на крючок, переспав со своей пленницей не только фигурально, Эрика бы не сжалилась. Но случилось что-то намного хуже. Он не тронул тело девушки. Он залез в самую душу.       «Ну же! Давай!»       И она разжала ладонь. Три таблетки беззвучно плюхнулись в воду. Четвёртая осталась зажатой мизинцем.       Жизнь за жизнь. Она возвращала долг.       Не использованная таблетка отправилась обратно в карман. Ложечка звонко ударилась о стенки фарфора. Сахар полностью растаял. Пора пить чай.       Эрика зажала указательными и большими пальцами хрупкие ручки и шагнула к дивану. Салливан, отдающий ежедневную дань настройке антенн, обернулся. Эрике стоило немалых усилий не посмотреть ему в глаза. Не хватало ещё повторить предыдущую глупость. Это не так-то просто.       Чашки покачнулись в руках, обжигая пальцы.       — Осторожно! — Фишер, заметив напряжённый подбородок девушки, скорее всего, решил, что ей сложно идти с жидкостью, не расплёскивая её по дороге. Он быстро оказался рядом и перехватил нужную кружку, которую Томпсон вытянула ему навстречу, лишив права выбора. — Я бы сам налил… Спасибо.       Эрика пожала плечами, чувствуя противно слипшиеся губы.       — Мне несложно. — Она на мгновенье остановилась, чувствуя выворачивающую тошноту, но быстро взяла себя в руки и присела за спиной юноши на диван. Со стороны слепого глаза. Нарочно. Чтобы он не увидел её напряжённые скулы. И тут же перевела тему: — Как дела с космической связью? — кивнув на телик и будто усаживаясь удобнее. На самом деле ноги её не держали, и срочно требовалась опора. Только мягкое сидение оказалось ещё хуже — словно под задницей рассыпали битого стекла.       — Сегодня везёт, — отозвался парень. Эрика сперва забыла, к чему он. Ах да. Связь. Телевизор. Антенна. Картинки запестрили на пузатом экране.       Сразу же вслед за этим Фишер отщёлкнул нижние ремни протеза и, на секунду обратив внимание, что девушка не с той стороны, сел чуть поодаль. Краем глаза Томпсон увидела, как он взял чашку обратно в ладони.       Эрика тоже обхватила свою кружку руками. И заставила себя беспристрастно отвернуться, как и всегда. Показывая, что она всё ещё уважает тайну за протезом. И одновременно скрывая свой блестящий взгляд. Хотя убедиться дьявольски нужно, но это может всё испортить. Картинки с экрана рябили в глазах.       Собственный чай обжёг горло. Эрика сглотнула, а противный звук преследовал ещё с минуту. Рядом было тихо. Эрика не удержалась, скосив глаза. Фишер почему-то медлил. Кажется, волосы в хвостиках попали под протез. Парень отставил чашку на подлокотник, отчего та пропала из виду, и дёрнул головой, откидывая волосы на плечо. Напрягшаяся Эрика вцепилась в кружку, вдруг испугавшись, что тот сейчас смахнёт чай локтем. Но нет. Фишер разобрался с хвостиками и забрал чашку с подлокотника, поднося к краю протеза.       Ну же!..       И сделал глоток.       Хоть парень и отвернул голову, Томпсон увидела висящий в воздухе локоть и движение кисти. И все страхи как разом отхлынули.       Ну, вот и всё. Теперь не надо себя грызть. Поздно. Позорное облегчение прокатилось по спине. Эрика, уже начинающая покрываться испариной, кое-как выдохнула. Осталось только ждать, когда подействует. Учитывая худобу Фишера, для него и порция ребёнка бы сгодилась.       Эрика отчётливо услышала звук отставленной на столик чашки. Но не могла разглядеть, всё ли Сал выпил. Хотя подействует в любом случае. Ей не о чем переживать. Кроме собственного сердца.       Сал застегнул протез и… вдруг начал подниматься на ноги. Только-только успокоившаяся Эрика среагировала потрясающе хладнокровно для самой себя и успела схватить его за руку. Не подняв глаз от экрана телевизора, девушка остановила юношу.       — Давай посидим так немного.       Наверное, Сал был озадачен, но согласно вернулся на место. Эрика прильнула к своему похитителю, бесцветно глядя на происходящее на экране. А потом и вовсе уложила голову ему на плечо. За это время Салливан не проронил ни слова. Странно. Скорее всего, побоялся спугнуть очередную странную поблажку насчёт личного пространства от девушки.       Эрика ждала.       Через мучительно долгие и в то же время невероятно быстрые минуты Томпсон поняла, что снотворное начало действовать. Дыхание Сала замедлялось, а сам он начал клевать носом. Вернее, протезом. Юноша часто моргал и, кажется, хотел что-то сказать, но не соображал.       Девушка продолжала лежать на его плече, неосознанно поглаживая большим пальцем руку Салли, которую до сих пор держала за локоть. Словно успокаивая: всё будет хорошо. Всего три таблетки. Конечно, всё будет хорошо.       Прошло совсем немного времени, когда Сал сдался препарату окончательно: его голубые хвостики покачнулись, голова упала на грудь. И стало тихо-тихо. Даже телевизор как будто смолк, убаюканный.       Эрика подождала несколько секунд, слушая ровное дыхание парня, а потом медленно выпрямилась. Салливан Фишер не двинулся. Ни когда девушка убрала голову, ни когда сжала его руку. И даже когда трясущимися пальцами коснулась груди.       — Сал?.. — В ногах кусало, но надо было убедиться. Эрика осторожно придвинулась к неподвижному юноше и потрясла его. — Сал!       Салливан не шелохнулся. Лишь его голова упала набок, открывая спрятанные за голубыми хвостиками росчерки шрамов на шее. Эрика замерла.       Сейчас она могла запросто снять протез с его лица и всё же увидеть правду. Застёжки перед самым носом, а хозяин в отключке. Это займёт меньше минуты.       Но почему-то Эрика побоялась касаться головы Сала. На это нет времени. Надо убираться поскорее. Томпсон аккуратно отодвинулась от юноши, стараясь больше не задевать его — чёрт знает, как действует это снотворное, а потом перемахнула спинку дивана и попятилась наверх…       …Она не заметила капающие с подлокотника дивана остывшие капли чая из той самой пустой кружки, что осталась на журнальном столике. Ровно как не и могла увидеть, что спустя двадцать два скрипа по старым ступенькам голова юноши поднялась ровно.       — Это было так очевидно, Са-а-а-алли!.. Какой же ты наивный, впору подавиться смехом!       Сал упёрся затылком в спинку дивана, не двигаясь, но прекрасно слыша шаги на втором этаже. Он прикрыл глаза на несколько мгновений. Пальцы сжались и выпрямились, будто разминаясь, делая плавное волнообразное движение, как в старые времена. Привычка, свойственная психопатам — так смеялся заливающийся внутри голос.       Юноша с протезом на лице медленно поднялся с места. Взяв пустую чашку, за девять шагов донёс её до раковины.       А потом направился наверх.