* * *
Тики по пути к просторным комнатам в Ковчеге предавался воспоминаниям. Когда в Китае, в бамбуковой роще, он выломал остатки увечной руки, оскопляя по сути своей экзорциста Аллена Уолкера, потом не получилось устоять и перед остальными желаниями. Сладкого мальчика, в его понимании не вполне готового зваться юношей и молодым мужчиной, он присмотрел еще во время приснопамятной поездки в поезде с покером, после которого ему чудом удалось не лишиться трусов. В извращенной логике мальчику-шулеру было трудно отказать — Тики тоже с радостью бы посмотрел на него и в трусах, и без них, и во всех позах, которые тот будет готов показать. Тики было двадцать восемь, экзорцисту — Аллену Уолкеру, как он узнал позже… Наверное, восемнадцать, но он и в двадцать пять обещал выглядеть куда моложе, и Микк, в угоду ощущению пикантности, был бы готов признать себя старым извращенцем, охочим до нежного мясца, если бы не тот факт, что война любой опыт минимум удваивала. Значит, что даже будь Уолкеру четырнадцать — мальчиком мальчика уже не назвать. Но на манеру обращения отнюдь не эта мысль повлияла — отчасти все было в шутку, отчасти, чтобы поддеть, отчасти — ссылаясь на его невинно хлопающие ресницами, честные до вранья глаза, отчасти, уже позже — как нехитрая ласка. И все это лишь усилилось, доходя до плавного понижения тона голоса, до совратительного мурчания, едва похотливый окрас мыслей получил зеленый свет и право на существование. После повторной встречи в роще, чуть меньше года спустя, он списал все на волеизъявление Судьбы и решил не оставлять своего противника с дырой в сердце — гнить на прокорм каким-нибудь крысам. Уолкера хотелось сохранить хотя бы и среди коллекции мертвых — не только же пуговицы собирать, не так ли? С чего-то коллекцию любимых мертвецов следовало начать, так почему бы не с аномально живучего экзорциста, который успел набить оскомину Графу, впечатлил Мечту… Следовало оставить окончательную победу в вопросе Аллена Уолкера себе, за собой. Удовольствию показалось, что он сделал то, на чем остальные спасовали. Чего Тики не ожидал, так это того, что вернувшись пару дней спустя в свои комнаты — полюбоваться трупом, почти невинно смотревшимся на белых простынях, когда он только его оставил в постели, — он найдет мальчишку вполне живым, уютно сопящим под одеялом и сделавшим себе бинты на остатки руки из наволочки. (А еще подобравшим до последней крошки нехитрый запас провизии!) Пленник карты, привычно зависший у мужчины над плечом, заорал дурниной, мол, он предупреждал, что имя не смывается. И Тики, не глядя, щелчком пальцев отправил его в полет до стены. Заказ Графа, другие экзорцисты — все стало неважным. Его почти трясло от эйфорийного осознания: выжил. Малыш снова выжил. Хотя с дырявым сердцем нормальные люди — и экзорцисты — вообще-то не живут. Это даже для Ноев не сказать, чтобы было нормально. А он вот… Тики помнил, как от бешеной радости вместо улыбки у него получился оскал. Сонный малыш, увидев его, неадекватного, конечно же, испугался. Даже заорал. Удовольствие отметил, что Чистой силы у него не было — верно, он ведь сам, своими руками, разрушил… А то он даже немного ждал того, что и ручка приделается обратно. Но, видимо, дальше сердца чудесное исцеление не пошло. Так что перед ним был человек. Мальчик, юноша, малыш, пленник его комнаты Ковчега, просто пленник. Лихорадочно облизывая чувственный изгиб верхней губы, Тики рассматривал Аллена, как изысканное блюдо, уверенно утверждая себе, что никакие кое-как отстиранные остатки рубашки его не портят. Не успел Микк испробовать на этом юноше все, что хотел. Категорически не успел. А теперь у него был прекрасный шанс такое положение дел исправить. И Тики одним слитным движением скинул сначала пиджак, потом перебором пальцев расправился с рубашкой. Малыш был белее снега, а вот лихорадочный румянец на его щеках был алее заката, глаза блестели лунным серебром. Микк был плохо образован, но дураком не был — конечно же, после всего, что было, малыш болел… И наверняка был голодный… Но Тики тоже был голоден, а мальчик по прежнему был почти не одет и очень аппетитен. Сущностью и человечностью было утверждено, что для употребления один бывший экзорцист вполне пригоден — осталось только правильно приготовить. — Приятного мне угощения, — все-таки мурлыкнул Ной, влезая на кровать и даже не собираясь думать, с чего и как давно он хочет этого мальчишку. Человека. Бывшего экзорциста. Наверное, не только от молодой неудовлетворенности трудяги Тики и проскочившей в поезде искры. Но и потому, что страстного боя, которые Удовольствие любил, у них почти не получилось. А теперь и не могло получиться. И его желание обладать каждой толикой внимания, перешло в несколько иную плоскость. И разумеется, окрик с требованием выпустить на все четыре стороны и не измываться над сиротой, Тики пропустил мимо ушей. В конце концов, он и сам был брошенным ребенком, что хуже — полукровкой, а оттого особенно красивым и никому не нужным. Малыш мог сколько угодно выворачиваться, пинаться и кусаться, и блестеть непролитыми слезами в больших серых глазах, кривя губы, походя на ребенка больше обычного, однако этот «ребенок» дожил до своих лет только благодаря таким концертам на публику. Тики отлично разбирался в притворстве и в актерском мастерстве сирот, и будь они в театре — он бы бросил ему мешочек с деньгами еще до первого антракта. Однако их пьеса звалась жизнью и войной, в которой проигравший достается победителю. И если у Аллена хотя бы учитель был и хоть какая-то цель в жизни, то Тики рос, как придорожная трава. Он рано научился убегать, прятаться, драться за еду. У него не было хорошего ли, плохого ли, но учителя. У него не было даже приемного отца. Тощий и нескладный, но красивый, юный Тики часто получал предложения подработать телом. И впервые убил он, защищаясь, еще человеком. Потому что не нужно быть взрослым мужчиной и Ноем, чтобы стать целью воспылавшего к тебе страстью забулдыги, и защищаясь, засадить в брюхо перепившему до белочки не жильцу, острый кусок ножа без рукояти. Аллену Уолкеру, понимал тот это или нет, повезло. Он хотя бы церковникам был нужен со своей ручкой, и уж конечно отдельным везением можно было считать то, что он у своего учителя, был один. Кросс, каким бы он ни был любителем выпить и потрахаться, все равно учил пацана вести себя, разговаривать, носить маску, есть и пить, прислуживать за столом, пудрить мозги. И давал очень болезненную мотивацию учиться выживать. Скажи кто генералу, что у него методы непедагогичные, и Кросс, сука, заржал бы критику в лицо, если бы тот оказался мужчиной. «Непедагогично, — сказал бы он, — было отдавать задаром младенца в цирк уродцев. Отказываться от детей, — сказал бы он, — вообще — очень непедагогично! И поспорить с этим было очень затруднительно. Тики, который на своей шкуре попробовал, что такое жизнь в трущобах, вырвавшийся оттуда чудом, отлично умел ценить полученный опыт. А еще радовался тому, что наконец-то может брать желанное, а может и не брать, может быть последней скотиной, а может и не быть, если Фортуна улыбнется кому. Аллену Уолкеру в его кровати, Фортуна хищно улыбалась с лица навалившегося на него Ноя. И это точно была не сильно соблазнительная улыбка. Чтобы прижать юркого мальчишку к кровати, пришлось потрудиться. Тики впервые понял, насколько это неудобно — иметь дело с одноруким. Держать его на постели вроде как было не за что, и пришлось давить на горло. Аллен бился, как мотылек под колпаком, смотрелся до трогательного ранимым и хрупким, а он свободной рукой срывал с него то, что уже и одеждой нельзя было назвать. Предположения о возрасте, с которым можно было ошибиться, глядя на жалобную, но даже так миловидную мордочку и розовые губки, подтверждало тело — слишком хорошо развитое, слишком складное для растущего организма. Мужчина чуть крепче сжал пальцы на горле, пресекая неутихающая возню. — Кровь! — неожиданно громко заорал парень. Тики даже опешил — и откуда только в тщедушной груди воздух и силы так орать нашлись. — Не смей трогать меня, пока ты в крови, грязное животное! «Грязное животное» раздраженно втянул воздух носом, но испуг из глаз юноши куда-то пропал. Тики не понял, почему. — Кровь — это все, что тебя волнует в происходящем? — скептически переспросил Тики. Малыш залился краской, насупился, отвел взгляд, а потом все-таки влил деготь в бывшую почти медовой ситуацию, скупо бросив: — Изнасилование — не убийство. Его я как-нибудь переживу. Вторую дырку в сердце — не уверен. Тики растерялся и повторно опешил. Логика в этом цинизме была и бесспорная: один раз еще можно списать на небрежность, второй — ой, ли. Но… — В смысле «изнасилование»? — оскорбился Удовольствие. — А как ты еще охарактеризуешь происходящее? — мстительно вернул шпильку этот… Милый мальчик. Тики задумался над вопросом. Серьезно задумался. Чертыхнулся про себя, нелестно помянул Графа вслух. Считать себя насильником, и, учитывая, какое личико делало его наваждение, растлителем, ему не понравилось — это было хуже клейма убийцы. А ведь был еще Изу, при встрече с которым Тики, конечно же, снова припомнит эту пикировку и, возможно, не сумеет больше, как прежде, смотреть на их малыша с не менее большими честными глазами, порицающими даже курение и мат. Тики принципиально был согласен, что насильников и любителей детей следует кастрировать. Но вот сейчас он находился в смятении. Довод, что Уолкер не ребенок и вообще он практически военнопленный, не помогал. Тики мог его убить, глядя в глаза, но когда тот ежился, глядя на его руки, в крови по локоть, морщился, пытался уползти… Возбуждение куда-то пропадало. Однако едва он вспомнил, что перед ним экзорцист и, не смотря на невинное личико, редкостный лгун, наваждение не менее быстро пропало. Мужчина усмехнулся, встряхнул головой и наклонился к парню пониже, настолько, что при большом желании и особенно активном рывке, они смогут стукнуться лбами. — Значит, если я смою кровь, насилием это уже не будет? — закинул пробную удочку Тики, вроде усмотрев какой-то зазор в логике всей этой ситуации и прикидываясь безнадежным идиотом. — Я этого не говорил, — перешел малыш в глухую оборону, почуяв в вопросе подвох. Тики хмыкнул. — Для тебя будет лучше, если ты не будешь воспринимать это, как изнасилование, — совершенно серьезно сказал он, все-таки отпуская парня и слезая с него. Аллен подобрал одеяло к груди, как стыдливая барышня, и сел. Дверь в ванную комнату здесь была, в отличие от входной, и Тики намеревался ею воспользоваться. И дверью, и ванной комнатой. Душок убийств уже чудился и ему самому. — А можно сначала я ополоснусь? — рискнули спросить из-за спины. Тики подумалось, что малыш серьезно отнесся к его совету. Пообещал себе не домогаться его в душе. Понял, что сволочь, но домогаться все равно будет. Вздохнул, похвалил себя за честность. И притормозил, чтобы открыть дверь и приветливо махнуть пройти в апартаменты. Мимо него Аллен проскочил тише и быстрее мыши. Чистую силу поэтично называли Невинностью. Тики Микк лишил малыша Невинности в смысле церковников и намеревался также поступить с обычной. Ничего нового? А вот и нет, все здесь было ново. Раньше на экзорцистов в том самом смысле у него не стояло. Даже на бывших. Особенно на бывших — они чаще всего были мертвыми. Удовольствие подождал, пока дверца будет закрыта, отметил, что увидеть поверх перегородки можно одну только седую макушку. И двинулся к обычной раковине, где смесителем работала розочка расколотой бутылки, примотанная изолентой кое-как, но с большим старанием. Тики отмыл руки, даже поскреб щеткой под ногтями, скинул рубашку и смыл все остальное, что нашел, испоганив при вытирании чистое белое полотенце — грязи на нем было больше, чем принято видеть на выхолощенном маркизе. Крови было немного, но по нему она плеснула живописно и многообразно. Малыш вылезать не торопился, а Тики не мог не признавать своего интереса. Интерес давил на брюки изнутри, и шуточным его назвать было нельзя. «Тут одним глазком посмотреть не получится», — решил Тики, медленно и беззвучно расстегивая брюки, почти украдкой стаскивая носки. Остальное на пол упало практически само, оставалось только переступить. Тики лишний раз убедился, что нигде на лице или даже на спине присохшего мазка крови не было и нет, и направился прямо к душевой, намеренный оказаться, может быть, и сволочью, но хотя бы честным с собой. Чего он не ждал, так это поймать малыша на горячем. Достаточно было увидеть его, сжавшегося, раскрасневшегося, лихорадочно ласкающего себя и сопоставить факты, как до Тики дошло, что, скорее всего, подглядывал здесь не он один. И у Аллена определенно получалось успешнее. От азарта и опаляющего нутро желания кровь вскипела в жилах. Тики ухитрился пройти сквозь закрытую дверцу, даже не подумав о необходимости активации способности, с рыком прижал ответившего стоном юношу к стенке и многозначительно пообещал, что о своих дурацких отмазках и дурацком Ордене тот рядом с ним больше не вспомнит. А после ни один из них — ни податливо принимающий Аллен, ни распаленно отдающий ласку Тики, — больше ни о чем не думал. В любовь, пусть даже лихорадочную, больную, противоречивую, можно было бы не поверить, если бы после этого у Аллена не было никаких проблем со сном в одной постели с пышущим жаром, как печка, мужчиной, а у Тики — никаких проблем с желанием остаться подольше, отогревая хронически мерзнущего сиротку. Для личностей, столь долго бегавших от всего вообще, не имевших никаких богатств за душой, не обладавших ничем, включая самих себя — это было знаково.* * *
Сейчас, шагая по солнечным улочкам, Удовольствие по-своему старался не думать. Но думал. Постель той комнаты с той поры видела многое. Раза после третьего, когда первичное нытье мышц сгладилось перерывом и растяжка принесла не боль, а удовольствие, мальчик его, можно сказать, вошел во вкус. Вытворять с ним все, что приходило в голову, оказалось не забавно, а очень, очень приятно и затягивающе. Хотя, конечно же, больше всего Тики любил находить его спящим. Теплое сонное тело отвечало бессознательно, и уже пристраиваясь со спины, прижав малыша к стенке, он всегда чувствовал судорогу пробуждения. И отчаянный ответ молодого тела. То, как Аллен выстанывал его имя, заставляло кровь вскипать и накрывать рукой чужой член, ощущая новую сладостную судорогу и дрожь отзывчивого тела. Молодость жадна до ласки и голодна до страсти. Тики вывел этот нехитрый принцип, понаслушавшись всякого умного и не очень на балах, и пока что был выводом доволен. В привычной комнате не было ни акума, ни малыша. Значит, Аллен в душе. Тики скинул обувь, пиджак. Малыш опять не подпустит его, пока он в крови, значит, следовало скрыть следы совершенного преступления. А потом можно повторить их первый раз. Однако стоило открыть дверь в ванную, как перед глазами встала незабываемая, наверное, и через пять перерождений, картина: окутанный тончайшими, сияющими так, что глазам больно, белыми нитями, Аллен, с активированным проклятым глазом, раскинулся на паутине чего-то, напоминающего… Чистую силу, наверное. И судя по тому, что уничтоженная рука была на месте и щетинилась когтями, а служка-акума потихоньку распадался, пока нити сжимались вокруг него, — странное, не очень ожидаемое, но какое-никакое, а пробуждение Чистой силы все-таки уже свершилось. Аллен обернулся на шум, демонстрируя серебристую полумаску на лице. Тики оценил отросшие белые волосы, стоящие торчком, просвечивающее сквозь почти ничего не скрывающие нити тело… Облизнулся и охриплым голосом выдал: — Я тут понял, что две ручки тебе идут больше, чем одна. И Чистая сила идет больше, чем без нее. Потанцуем, малыш? — темная материя разгорелась вокруг рук черным пламенем, обретая плотность и наливаясь силой. Малыш моментально потянул нити, обездвижившие акума, нацарапал крест прямо по воздуху — и акума разлетелся искрами. Тики не очень расстроился такому итогу. А паутина Чистой силы вспыхнула еще ярче, зашевелилась, как живая, сплетаясь вокруг тела носителя в белый плащ, расшитый серебром. Тики едва успел увернуться от первого удара и рассмеялся от восторга. — Малыш-ш-ш, мой малыш-ш-ш, — восхищенно прошипел он, ладонью отводя обжегший его меч и тут же перемещаясь. Кровь, грязь — забыто было все на свете. Тики Микк дрался, как дышал, ощущая пьянящий адреналин битвы. Малыш — это не какой-то там второсортный служка Ордена. Это… Это малыш — тот, с которым было так хорошо драться и которого он так тщательно ласкал… Тики честно мог сказать: от упоения битвой он перестал сдерживаться, черпая силы из поистине бездонного резерва. Атаки становились все мощнее. Малыш двигался все отчаяннее. Быстрый, гибкий, сильный — бесценный противник для любого Ноя. Но Тики… Тики намеревался быть единственным Ноем в жизни своего мальчика. Наверное, он все-таки зря замечтался, планируя будущее, — едва успел снять Отрицание, испугался, что опоздал и убил своего маленького экзорциста. Однако тот, если и не умер, то явно обиделся. Тики ошарашенно проводил взглядом пронзивший его меч, вошедший чуть ли не по рукоять и заскребший по стене позади него. А Аллен уже уверенно посулил ему очищение, хотя по глазам было видно — он чуть-чуть в панике. Он чуть-чуть не понимает, что происходит и что он пытается сделать. Он чуть-чуть отдал контроль своей напарнице, и теперь за него говорит его сучья Чистая сила. Сущность, раненая выжигающим ее мечом, взревела, едва был выдернут так сильно напоминающий отраженное оружие Графа меч. Тики даже понять ничего не успел — жгучая боль и бешенство застили ему глаза. Его вышибло из реальности, сделало беспомощным наблюдателем, запертым в собственном теле, беснующимся, яростным и бессильным. Память Ноя оседлала своего конька и пришпорила его погрубее. Бой закрутился по новой. Кто-то из них — возможно, Сущность, потому что Тики сознательно этого не делал, — открыл двери Ковчега, ведущие наружу, и они выскочили вдруг в самый эпицентр сражения в Эдо, куда Тики не пошел, потому что еще раньше подчищал хвосты, обезвреживая любое сопротивление, которое могло попытаться предотвратить нападения, начавшиеся вне Японии. Да и вообще он был уверен, что после убийства в Барселоне он устал и возбужден, и для счастья ему нужно только принять горизонтальное положение и подгрести к себе малыша. Перед глазами промелькнули Граф, несущийся на девчонку в кристалле, — Аллен, конечно же, тут же среагировал и подставил свой меч наперекор мечу Графа, за что Тики ревниво хлестнул его по спине. Граф, к слову, затормозил за секунду до столкновения и ошарашенно заморгал на явившегося в Темном обличье вслед за Уолкером Удовольствие. Сущность потянулась, красуясь, потом снова хлестнула лозами, разделяя Уолкера с его коллегой и оттесняя еще дальше Графа, а они с Тики сцепились заново. Кажется, бои всех остальных в этот момент остановились начисто. Наверняка никто даже не знал, что Уолкер жив, а узнать его такого, в маске и плаще, было тяжело. Тики и сам сначала ориентировался на метод исключения. Они ухитрились налететь на замешкавшегося Гнева и Книжников, на орденского мечника, которому Граф как-то лично доверил передать послание в Орден, на одного раздражающего слепого музыканта, который зачем-то к ним полез. Подорвали пару десятков третьеуровневых акум, потому что они мешались. Тики собственнолозно жестко отбросил подальше невесть откуда выскочивших на них Уз и перебил ноги двум и без того зачахшим гигантским акума. Они как раз разнесли, от щедрой одаренности силой, несколько улиц, какие уцелели в творившемся чуть раньше в Эдо безумии, а потом Тики своими глазами увидел, как Аллен отвлекся ровно на секунду, спустя которую под ним открылась дверь Белого Ковчега, и они, жестко состыковавшись во время атаки Удовольствия, влетели в нее вдвоем. Вслед им, кажется, доносились панические вопли графового голема, Леро. Тики, погружаясь сразу за малышом в неизвестную локацию, даже оглядываться и колебаться не стал. Но тот факт, что малыш как-то управляет их Ковчегом, заставлял задуматься. Приземление оказалось очень удачным — они выпрыгнули из двери в потолке в опустевшей зале главного здания. Тики отсюда мог бы найти комнаты, где он держал Аллена прежде, только с картой. Сейчас же это стало прекрасной просторной площадкой, которую одно удовольствие было разносить в мелкий щебень. В удовольствиях Тики разбирался, как никто другой. После успешного приземления на ноги они отлетели в разные стороны. Микк, хищно скалясь, первым спружинил от стены, оставляя немалую выбоину в месте столкновения. И атаку тоже начал первым. И оказалось, что он очень даже удачно начал — Аллен не успевал и развернуться в воздухе, и выставить какое-то подобие щита. В итоге его неровный ответ запоздал на пару секунд, которых Тики хватило, чтобы отвесить противнику обидную оплеуху, заставив его отлететь к другой стене уже бесконтрольно. Сущность явно вышла на пик своих зверств — Тики уже не понимал принципа атак. Словно до этого использовался его вполне приличный боевой опыт, а теперь нахлынуло первозданное безумие. Аллен снова не успевал в защиту, Плащ от беспорядочных ударов, кажется, помогал мало. Он видел, как ударил Аллена хлесткими лозами раз, другой, третий, сбивая с ног обратно на колени, потом заставив распластаться; как он сам, своими руками, ухватил скалящиеся на него полы Плаща, разводя их в стороны, словно створки раковины, и вытягивая лозами бесценное содержимое — брыкающегося, но уже спеленутого по рукам и ногам, слегка придушенного экзорциста. Сущность вдруг хищно облизнулась, радостно взревела — Тики прямо почувствовал её оживленный интерес. Сущность помнила свою самую любимую жертву, Сущность воспринимала малыша, как что-то, что требуется подмять под себя, не убивая. «Не совсем человек», — думал об экзорцисте Тики. «Не совсем враг», — рассуждала о нем же его память. «Не заперт», — вдруг понял Тики, снова становясь хозяином своего тела. Темного, опасного, эволюционирующего. «Темный Рыцарь против Белого Коронованного Клоуна», — подсказала память. Тики помнил, что много перерождений подряд он памятью не обладал. Дробил себя пополам, не принимал, хоть и наслаждался двумя сторонами одной медали. Собака на сене, вот, кем он был. А сейчас они с Сущностью нашли одинаково интересного им экзорциста и хотели от него примерно одного. Подчинить. Поставить на колени и локти, высечь, отыметь, отметить, наказать, сделать хорошо и больно в равной мере, заставить умолять, унизить не унижая, оплести собой, сплестись телами — от многообразия оттенков желания закружилась голова. Тики знал, что все, что не убийство, будет добровольным. Сущность знала, как деактивировать кусачий плащ. Они пришли к компромиссу, и маска на его глазах, символизировавшая потерю контроля и разума, стала тонким помощником, инструментом для самых искусных манипуляций. Тики хищно оскалился, лучше прежнего видя сквозь нее свою беспомощную, но вероломную добычу. Лозы подчинялись даже не его мысли, а чему-то еще более мимолетному и сиюсекундному. Они оплели, спеленали руки, охватили горло, пролезли под плащ, под мундир, что сплела Чистая сила. Тики шумно выдохнул, когда лозы вздыбились, разрывая сверкающие нити, и малыш остался перед ним непристойно нагим, как на блюдечке, если белый плащ можно было считать чем-то подобным. Белый и черный, и серебристый, и немного нежного розового на щеках, на груди, в паху. Хотелось провести когтистой рукой, опорочить эту чистоту всплеском алого, но было еще рано. Тики смотрел, как тяжелый меч снова становится рукой — черной, но гладкой и определенно куда более человеческой, чем та, что была раньше. Кажется, даже более послушной — малыш рассматривал ее с не меньшим удивлением, пока лозы не сплелись поверх нее, удерживая, но не вредя. А плащ вскоре подобрался сам, оставив разве что свой белый пушок вокруг запястья. Словно напоминание, что эта сучка здесь и явится по первому зову. Тики захотелось сплюнуть. — Так-так, кажется, кто-то плохо себя вел и заслуживает наказания, — собственный голос был ниже и более гулким. Судя по реакции Аллена, было что-то в нем еще такое, на что отзывалось тело. Проступивших мурашек и поверхностного возбуждения было трудно не заметить. Тики повторно оценил отросшие волосы, представил, как будет наматывать их на руку, когда соберется брать малыша сзади. И перевернул его на живот, рассматривая его аппетитную попку и узкую спину, на которых явно проступали следы от ударивших лоз. Тики подумал, что более обстоятельная порка лишней не будет. Плохих мальчиков следует наказывать, не так ли? Он своему эту восхитительную выходку тоже не даст забыть. И будет напоминать каждый раз, когда она будет повторяться, — в повторениях сомневаться не приходилось. Двоякое было зрелище — лозы и держали экзорциста, и ритмично опускались на ягодицы и спину, больше на ягодицы — спине Тики вредить побоялся. Люди были хрупки. Его малыш тоже чуть дважды не умер за сегодня. Засветиться перед Графом! Уже одно это приводило в бешенство. Если бы Сущность была настроена решительно — машина для убийств, названная так красиво «Удовольствием Ноя», в итоге соскребала бы остатки противника с пола, потому что памяти было наплевать, кого там глупый носитель считает чуть ли не возлюбленным. Тики проследил за тем, чтобы не перестараться с наказанием, и приблизился к подрагивающему мальчишке, с удовольствием запуская пальцы в белые волосы и за них вздергивая голову, быстро понимая, что сам его малыш не дойдет. Из прокушенной губы текла кровь — Аллен сдерживал голос, изо всех сил пытаясь уберечь остатки гордости. Глаза смотрели сквозь него, тело сотрясали не то судороги, не то волны крупной дрожи. Но несмотря на то, что больно наверняка было, Аллен ухитрился кончить — не то тело среагировало отчаянной попыткой хоть как-то продлить род, не то… Не то его мальчику наказание понравилось — до определенной степени. В это хотелось бы верить, потому что Тики тоже понравилось наказывать. Но в следующий раз он предпочтет любимый «тесный контакт» — уложит строптивца себе на колени и будет шлепать до тех пор, пока малыш не начнет его умолять простить и взять себя. Бережно подняв юношу на руки, Тики мимоходом посмотрел на них в отражении из остатков старого зеркала и хмыкнул. Кудрявый демон с шлейфом живой тьмы несет опороченную невинность. Одна только торчащая поверх его руки припыленная розовая пятка чего стоила. Картина, достойная внимания художников. Дверь появилась, стоило пожелать, и вот они уже снова в разгромленных комнатах. Мягкая кровать наверняка обрадует Аллена прохладой, а Тики тем временем хотел глянуть на себя и дождаться возвращения к экзорцисту совести и сознательности. Что он мог сказать, рассмотрев в отражении сплетение роз на маске и клубок лоз, зависших в воздухе? Сейчас, в черно-серебристом доспехе, окутанный темной-темной Сущностью, притаившейся где-то неподалеку, он был красив той самой порочной красотой, которую ему всегда любили приписывать в свете. Длинные волосы у себя ему не понравились, но малыш и раньше любил запустить свою шаловливую ручку в его пряди, пока Тики протискивался в его тело, стараясь и не навредить, и не сильно тормозить процесс. Так что следовало их оставить хотя бы до поры. Спустя некоторое время из спальни раздался стон, и Тики скользящей походкой поспешил обратно. Юноша раскинулся на постели морской звездой, заставив плоть Ноя заинтересованно воспрянуть. Глядя на такого Аллена, в любом положении нельзя было не возбудиться. Что еще больше убедило Тики оставить малыша в единоличном пользовании. Никаких Ноев, никакого Ватикана и Ордена. Только они, вдвоем. — Продолжим? — Тики едва ли не мурлыкал, прохладной ладонью огладив покрасневшую кожу края ягодиц. Малыш резво подпрыгнул, зашипев, как кошка, потом занял позицию на коленях и локтях. Красота-то какая. Микк одобрительно заурчал, обрадовавшись еще больше, когда одна из лоз, до жути напоминая неприлично угодливую прислужницу, подала ему смазку. Прохладный гель заставил Аллена блаженно простонать. Тики размазал его по пострадавшей зоне и даже слегка подул. Малыш, успевший закусить уголок подушки, снова застонал и заерзал. Тики воспринял это как приглашение продолжать, и соскользнул тонкими пальцами в ложбинку, размазывая гель, и потом, щедро плеснув еще, на пробу толкнулся одним пальцем. Длинные черные когти оказались интересным приобретением — судя по тому, как завиляли ягодицы, ощущения тоже прибавили в многообразии, правда пока было не ясно, приятного спектра или нет. Микк попробовал войти двумя пальцами и даже умилился чуть-чуть — теперь он входил определенно глубже, чем получалось до этого. Тонкие пальцы легко скользили туда и обратно, чуть сгибались в теле, и тогда старавшийся не двигаться Аллен жалобно мычал и прогибался, сильнее разводя бедра. После третьего пальца Удовольствие голодным взглядом проводил скатившуюся по промежности к яичкам капельку смазки и торопливо оглядел себя. От конкретно нижней части доспеха следовало срочно избавиться, и он наконец-то обратил внимание, что Темная материя или Сущность, или и то, и другое, сформировало свою пластичную защиту в основном сверху. К животу она расходились на более светлых тонов ленты, а над кромкой брюк пропадала вовсе, оставляя светло-сероватую кожу. Со спины вокруг бедер его прикрывали полы плаща, все остальное преобразовалось из его брюк и плотно охватило ноги. Тики обрадовался отсутствию какого-нибудь гульфика на паху и понял насколько прекрасная вещь — этот доспех. Сущность его восхищение поняла неправильно и подкинула еще пару воспоминаний, словно спеша доложить, что доспех может быть… Массивней. Правда, последние пять тысяч лет, после неудачного выхода из строя (читай: смерти) в большой битве с кем-то из тогдашних экзорцистов, от нешуточного ранения, расщепившего его личность, никакой доспех ему получить вообще не удавалось. Вроде как из-за недостатка погружения в собственную суть. Но уж после позорной смерти от руки другого Ноя в прошлой жизни — тут сам Адам велел собраться. Тики встряхнул головой. Если его братья и сестры после пробуждения получают такого же портативного консультанта по вопросам амуниции и способностей, то не удивительно, что на бракованного Третьего они смотрят, как на бедного родственника, смертельно больного, но не осознающего ужаса своего положения. — Ну что, готов в полной мере осознать глубину своего проступка? — Тики не удержался от вкрадчивого вопроса и бархатисто хохотнул. Смутное удовольствие от всего происходящего снова разлилось теплом и желанием по телу. Аллен послушно угукнул — что ему вообще оставалось в такой ситуации — и снова заерзал. Тики несколько раз проехался членом между ягодиц, провокационно тараня, возвращая им обоим правильное настроение, а потом, не снижая темпа, толкнулся внутрь, выбив шлепок и пронзительный вскрик, а малыш, снова прогнувшись, даже голову вскинул. Тики отметил разлившийся по кромке ушей румянец и продолжил в том же духе, словно со стороны наблюдая за тем, как его мальчик снова и снова принимает его, стонет от удовольствия, подается навстречу и сжимается внутри после особенно удачных толчков. Лозы тоже недолго оставались безучастными — Ной заметил, что они явно видоизменялись под носителя, и теперь темные сочные их плети разворачивались, раскрывали бархатисто-черные листики. Словно веточки папоротников, они принимали такую форму одна за другой, пока, наконец, не преобразились все до последней. И вот теперь наказанный мальчишка вместо кнута наконец-то испробовал на себе и пряник. Лозы прошлись, словно заботливые руки, по его горлу, обвив и стиснув на мгновение, нырнули под грудь и между разведенных бедер. Аллен чаще задышал, а Тики, хорошенько присмотревшись, едва не взревновал любовника к собственной силе: покорные невесть кому, побеги тесно оплели возбужденный член экзорциста, перевили его плотной спиралью, а потом задвигались, жестковатыми листочками лаская малиновую головку. Аллен заскулил в голос, когда те же листья и лозы вдруг закрутились, прищипнув собой нежно-розовые соски, а потом хорошенько оттянули. — Тики! — жалобно и пронзительно прекрасно простонал его малыш, раскрываясь ещё шире, приподнимаясь на локтях, позволяя изогнувшему шею мужчине увидеть себя во всей красе. Тики признал победу Сущности и здесь — ему, даже освойся он с доспехом так быстро, даже в голову бы не пришло использовать смертоносное оружие не по назначению. Но какое вообще может быть назначение у того, кто зовется Удовольствием Ноя? Глядя на то, как роняет жадные чувственные звуки приоткрытый рот аманта, как он прикрывает серебрящимися ресницами светлые глаза, алея щеками, Тики пришел к выводу, что лучше этого все равно никакого предназначения нет. И то, насколько Аллен был красив в эти самые мгновения, говорило о том же. Побеги прямо на его глазах обласкали узкую спину и дернули запястья в стороны. Аллен, ухитрившийся начать потираться и двигаться навстречу бедрам Тики, разочарованно простонал и тут же заелозил уже всерьез, тяжело и часто дыша, отчаянно сжимаясь и дрожа, позволяя увидеть себя в такой редкой, беззащитной искренности. Тики ускорился, понимая, что терпеть долго его маленький экзорцист не сможет, а вынужденное воздержание, которое могли обеспечить побеги, пока скользящие по спине туда-обратно, как чужая рука, снова и снова, было излишним. Наказывать таким образом Ной не планировал. Сущность, вроде бы, была согласна. Перед последними движениями он не выдержал — зарычал, вколачиваясь в податливое тело со всей грубостью и силой, почти навалился на протяжно вскрикнувшего малыша. Тело Аллена сжалось вокруг его члена, сильно, больно, резко, он затрясся, обильно кончая и утягивая за собой Тики, еле удержавшегося на руках, чтобы не придавать своим телом изнеможенно притихшего, способного только дышать пока что, аманта. У него получилось свалиться на спину, в сторону, но рядом. Глаза Аллена, когда он их приоткрыл, сияли сонным удовлетворением, а короткий обмен взглядами заставил Тики улыбнуться — он все сегодня сделал правильно. Не будет слез. Не будет обвинений и криков. — Я скучал, малыш, — Тики прижимает звонко посмеивающего и стонущего Аллена к своему боку, утыкается лицом в седые волосы. Малыш. Его малыш. Какой же он все-таки чудесный, этот их экзорцист — Аллен Уолкер. Нет. Не их. Только его. После этой мысли истинный Удовольствие Ноя засыпает, и следом, пристроив голову ему на грудь и закинув повыше ногу, засыпает и юный экзорцист, хозяин Коронованного Шута. И ни один из них уже не видит, как широкие побеги Черного доспеха окончательно утверждают свою форму и скользят по двум сплетенным телам, переплетая руки и ноги, укрывая. Как ревнительница Чистая сила, вспыхнув и материализовавшись, оказывается переплетена тоже, в итоге укрыв сияющим одеялом обоих любовников. Как она сама, словно нежная возлюбленная, оказывается прижатой сверху дополнительными, широкими ветвями папоротников, которые окончательно и скрепляют этот кокон. В Ковчеге стоит умиротворенная тишина. А в нематериальном мире-подарке, существующем на изнанке реальности, Роад выкатывается из заготовки нового, Черного Ковчега. Ей кажется, случилось что-то важное. Ей кажется, Граф должен знать. Ей кажется, что… Тики?.. Мечта уверена, что им некогда отдыхать.* * *
— Ух ты! — близнецам везет первыми. Ориентируясь на данные Ковчега, они все-таки находят укромный уголок дорогого Третьего. Тики после нескольких встреч показался им настолько классным, что они даже не стали к нему лезть, когда только узнали, что он вообще занял какой-то из однотипных домиков. Это было меньшее, что они могли для него сделать, чтобы выказать расположение. На фоне вечно нудящего Шерила, Тики, пусть и бракованный, как Ной, был на вес золота. Джасдеби долго стояли застывшей парной скульптурой, глазами впитывая композицию на постели. Голая грудь и голые руки приобнимающего своего партнера Удовольствия были им не интересны, а вот знакомая седая макушка… Вызывала вопросы. — Так они же дрались вроде? Типа — Тики его Невинности лишил, все дела? — одними губами и не отводя глаз прошептал брату Джасдеро. — Ты слепой, что ли, не видишь совсем? Надо было Графу уточнять, похоже, про какую Невинность идет речь, — точно так же ответил близнецу Дебитто и автоматически смягчил грубость поглаживанием по длинным светлым волосам. — Кто пойдет звать остальных? — Не я. Я постерегу, — Джасдеро отмер, отошел и начал развивать бурную деятельность и жестикуляцию. Дебитто со вздохом отошел вслед за ним и без команды вскинул револьвер. Синхронный выстрел вышел непривычно тихим, но из дыма на пол упали вполне материальные листы бумаги и связка карандашей. Джасдеро деловито чмокнул брата в щеку и, подобрав добычу, начал красться обратно, намеренный податься в искусство и запечатление прекрасного. Дебитто вздохнул снова и пошел искать остальных. Спустя три часа в дверях, невесть откуда взявшихся в комнатах, где выхода прежде не было, появилась колоритная фигура Графа. За ним бесшумно крались остальные Нои. — Что там? — раздался чей-то звонкий голосок. На юношу с длиннохвостой повязкой на голове зашикали со всех сторон. — Спят, — со знанием дела ответил Джасдеро загадочным шепотом. На то, что он успел намалевать, остальные смотреть побоялись. Пока что все мысли о творчестве одного из Уз напрашивались самые неприличные — и вполне заслуженно. — Кто спит и с кем? — тихо уточнил вытягивающий шею Граф. — Удовольствие. С Уолкером, — с самыми невинными интонациями ответил Джасдеро. Граф даже выдохнул с облегчением, чтобы через секунду им подавиться и задохнуться от возмущения. — В смысле Удовольствие с Уолкером?! С моим Алленом?! — опередили его возмущения чужие. Разъяренная Мечта растолкала всех и тенью прокралась к изножью кровати. Даже поставила колено на спинку, вытягиваясь на мысочках, чтобы лучше видеть. И так она и замерла. Губы у нее жалобно задрожали. — И правда спят, — расстроенно подтвердила девочка. — Мой… Аллен. И наш Тики, — убито закончила она, убирая ногу и отступая на шаг. Остальные, убедившись, что Мечта не была атакована, рискнули ступить уже в комнату. В комнате резко стало тесно, и это никто не позвал из боя Гнев. Тот тихим просто не умел быть. — Ой, какие котятки! — снова звонко восхитился тот же юноша с повязкой, прижимая ладони ко рту и сверкая глазами. Темноволосый брюнет с полосатой прядью у лица зыркнул неодобрительно сначала на своего громкоголосого собрата, потом — на композицию на постели. К расстроенной Роад в это время подлетел официального вида длинноволосый мужчина, деловито ощупал и прижал лицом к себе, гладя по волосам и уговаривая больше не смотреть на разврат и развратников. От его реплики стало только хуже. Мечта заревела, как пароходная сирена, и Желанию пришлось ее увести. Над Тики угрожающе приподнял кончик ветви первый побег. За ним приподнялись, словно змеи на хвостах, остальные. Чистая сила вяло всколыхнулась и поползла на своего носителя, но едкой зеленью блеснула неохотно. Наверное, Чистой силе тоже удалось заснуть. Граф вообще не знал, что думать обо всем этом дурдоме. Остальные постарались скрыться за его внушительной фигурой. Третьего все в последний раз видели без царя в голове, сметающим на своем пути всех, кто не успел уклониться или зачем-то полез. Третий мог быть опасен. Гниение негромко предположил, что экзорцист на самом деле мертв. Может быть, даже, обезглавлен. И Тики сейчас обнимает только часть экзорциста. Жалость ткнул пальцем в вяло колыхающееся белое полотнище с пушистой опушкой и сухо спросил, как Гниение тогда объяснит вот это. Гниение прекратил высовывать длинный язык и оскорбленно замолк. Бесстрашный Тринадцатый, незаметно для всех успевший провести пару диагностик состояния брата и его несомненной добычи, весело хмыкнул. Подошел. Склонил голову перед круто развернувшимися к нему побегами, и, не поворачиваясь к кровати и ее обитателям спиной, вышел вон. Остальные ничего не поняли, но от уважительного жеста выпали в нерастворимый осадок. Под телеса Графа кто-то успел подставить стул, — наверное, бдительная Страсть, — на который тот тяжело присел немалым задом. Стул заскрипел, сообщая всем желающим, что он планировал закончить свой век не под двумя центнерами живого веса. Но устоял. За это мебель немного зауважали. На фоне разнесенного в щепки стола тот казался сюрреалистично целым, как сухой и веселый выживший, попавший на берег прямо с потерпевшего крушение и тонущего корабля. Потом взгляды всех присутствующих скрестились на шелестящей массе побегов, за которыми тела Ноя и его экзорциста было видно куда хуже, чем получасом ранее, когда обстановка была спокойней. Третий с Уолкером даже не подозревали, какие страсти разворачиваются в нескольких метрах от них, ухитряясь продолжать беззаботно спать. У некоторых присутствующих это вызывало противоречивое чувство неправильности всего происходящего — шептаться о людях при самих людях, даже спящих, было страшным «mauvais ton», как высокопарно выражался иногда Шерил. Спустя несколько минут, проведенных семьей Ноя в тягостных раздумьях, вернулся Четвертый. Девятая прошмыгнула за ним предприимчивой тенью и зависла бдительным стражником над кроватью, вглядываясь в лица спящих, насколько это вообще было возможно с ее места. Лозы, стоило ей пересечь незримую черту, угрожающе затрепетали парными листочками, и, кажется, беззвучно зашипели, словно хорошо воспитанные змеи. Роад угрожающе сверкнула на них сердитым золотом глаз, но напирать прекратила. Охранное предприятие «Нойский доспех и Чистая сила» работали отлаженным дуэтом — пока первый покрывал своих подопечных на некотором расстоянии, вторая уже успела наползти поверх, на обоих мужчин, защищая от возможного шального удара, который пропустит внешний барьер из лоз. — Что будем делать? — аккуратист Шерил не мог успокоиться, не решив животрепещущий вопрос. Хотя вопросов было куда больше. Тики, не исполнивший указание Графа, — это Ной-отступник или не совсем? То, что он спит в обнимку с врагом, это злонамеренное кооперирование совместных сил или прихоть вышедшей из-под любого контроля Сущности? Во вмешательстве Сущности сомневаться никто даже не пытался — хищно шевелящие листиками лозы-папоротники не давали усомниться, что даже спящий носитель отлично защищен. Но вот покровительства Чистой силы никто и предположить не мог. — А ничего я делать не буду, — критическим взглядом снова посмотрев на спящих, ответил Граф, чинно складывая руки на коленях и рассматривая их с рассеянным интересом. У принявшего было красочную позу Шерила от такого ответа выпал монокль и закачался на цепочке, пока сам он изумленно хлопал глазами, теряя всю внешнюю строгость министра и превращаясь в обычного… Обычного себя. — Граф… — слабым голосом выдохнул Шерил, готовый, кажется, хвататься за сердце. — Граф, это же… Это упущение стратегического преимущества! Это же!.. — Там и без меня найдется много желающих наделать добра и счастья, и проверок на отступничество, — Тысячелетний был непривычно серьезен, и даже обычный его оскал уже мало напоминал, что это, предположительно, должна была быть улыбка. Остальные продолжали изображать случайных статистов, но обратились вслух, всей своей бело-серокожей массой подавшись поближе к Адаму. — Уолкер не сможет просто так отбросить все, за что он цеплялся годами, и совесть его непременно потянет к друзьям-знакомым. Тем более, что те тоже уже в курсе, что кое-кто не остался в бамбуковой роще с оторванной рукой… Что? Тики вам не рассказал? Приказ он выполнил, но или Бог, или Сердце… Кто-то из них очень любит троицу, или я просто чего-то об этом мальчике не знаю. Просто примите, как факт, что на Уолкере споткнулись уже три Ноя. — Тики, Роад, — начал загибать пальцы Дебитто. — А еще кто? — Я, — просто сознался в давнишнем знакомстве на кладбище Тысячелетний. — Ну и, может быть, Скин совсем немного… Но там вроде бы еще рыжий Книжник отличился. Так что не считается. Взгляды всех присутствующих синхронно скрестились над седой макушкой, которую за лозами по-прежнему было практически не видно. Потом все, кроме Графа и Роад, принялись оглядываться друг на друга, на всякий случай подозревая в занимательном знакомстве хотя бы вскользь. Мечта между тем продолжала неотрывно бдеть и почти незаметно сокращала расстояние между своим телом и телами на кровати. Граф, прищурившись, следил за Мечтой, готовый, если что, спасать Девятую от незавидной участи на себе испробовать радость битвы с другим Ноем. А это должно было превратиться вовсе не в шуточную потасовку, как у них бывало, а в настоящую катастрофу, особенно если от личности Тики пока что было всего ничего. От раздробленной личины, от человека, который упрямо делил себя, великолепно целого, на двух диаметрально отличающихся по характеру и социальному положению… Немногого от Тики Микка ждал Граф, если говорить прямо. Он и оставался тут лишь потому, что укрощать монстра придется именно ему, либо запечатывая, либо силой вытаскивая на поверхность светлую половину Удовольствия. — У меня тоже есть вопрос, — вернувшийся Тринадцатый, заставивший всех вздрогнуть от неожиданности, покрутил в руках какое-то из своих приспособлений, напомнившее всем примелькавшихся перед глазами големов экзорцистов. — Что там за врата открылись в Эдо? Вернее — кто именно их открыл? — за маской было не видно, но всем стало очевидно, что Майтра вперил неотрывный взгляд в Первого. — Понятия не имею, — не стал отрицать Граф. — Я после этого был занят подготовкой к погружению содержимого Белого Ковчега и думать было некогда. Это было как раз перед тем, как Роад влетела и начала вопить что-то про Тики. И мы все начали его искать. Естественно, на поле битвы я подумал, что это Тики ухитрился подавить сущность и призвать Врата… А что, разве не так? — Граф нахмурился и все-таки повернулся к Тринадцатому. Тот покачал головой, активно мотнув помпоном на капюшоне своего комбинезона. Близнецы мигом зашептались, делая ставки, как часто плохо держащийся шарик отлетает от небольшой липучки в основании. А Майтра, вместо словесного ответа, слегка постучал по боку того самого голема. Картинка, зависшая над его распахнутым глазом, получилась маленькая, но детальная. Замедленный же показ позволил всем собравшимся увидеть, как Аллен Уолкер мешкает на ту самую секунду до столкновения с озверевшим Третьим, после чего под ним появляется дверь. В которую они отправляются вместе, проваливаясь без следа. — Дверь обычно так не закрывается, — вкрадчиво уточнил Тринадцатый для остальных. — Она вообще не должна закрываться. Адам? Граф медленно прикрыл глаза. Роад с кровати бросила на своего любимого «Графчика» молниеподобный взгляд и снова вернулась к прерванному было имитированию статуи. — Ковчег… — чуть ли не по буквам проговорил Адам и опустил лицо в ладонь, словно стыдясь собственного тугодумия. — Что здесь происходит? — молчавший до этого момента Трайд наконец не выдержал потока неопределенности и загадок. — Можете уже прямо сказать, что вообще тут происходит? Почему все так зациклены на этом мальчишке? Что в нем такого необычайного, что на нем даже Граф изменил привычке не оставлять свидетелей? — от взвешенных, медленно произнесенных с неявной угрозой слов у всех вдоль спины пробежали мурашки. Правосудие грозно скрестил руки на груди, опуская на главу семьи тяжелый взгляд. — Он неубиваемый, — протянул догадку Дебитто. — Он ученик Кросса, так что он еще и неуловимый, — поддакнул Джасдеро. — Его опекает Роад, — предположил Мудрость, сверкнув улыбкой. — Если вы помните, как опекает Роад… Вернее, кого опекала Роад… — Роад на свое имя обернулась, вперив немигающий взгляд в улыбчивого Вайзли. Потом медленно кивнула и отвернулась обратно. Присутствующим она в это мгновение напомнила Страсть в кошачьем обличье, устраивающуюся в самых темных углах кабинета Тысячелетнего и возникающую из ниоткуда, как только ей начинало казаться, что Графа кто-то задел. А еще все поняли, что Мудрость о чем-то просигналил Мечте, и та этот сигнал приняла. — Кстати, Страсть вроде бы тоже не справилась с заданием, которое касалось Уолкера, — осенило Графа. — Снежный перевал, буря, два оголодавших паразита, разделение и оценка команды Кросса… — Страсть в эти мгновения сделала самые невозмутимые глаза на свете, но дернувшийся уголок рта выдал ее с головой. Больше того, все почувствовали, что Двенадцатой… стыдно. — А откуда вы все это знаете? — прищурился Фиддлер. — Акума — мои глаза, уши и руки, — напомнил Граф оскорбленно-строго о первозданной истине. — А Аллен Уолкер немало их поистреблял за почти двадцать-то лет. И конечно же, у всех встреч так или иначе были… Свидетели. Меня больше удивило, что Тики не бросил свою добитую добычу, а зачем-то унёс. Хотя, конечно, посмотрев пару раз, как он его то за горло хватал, то сентиментально долго подносил Тиза к груди, успев, наверное, раза два глазами разд… Кхм. В общем-то, удивился я. Что Роад в итоге позволила в городе зацикленного времени почувствовать себя не совсем проигравшими. Что Лулу сочла его неопасным. И что я не понял, в чем дело, даже когда он призвал Ману Уолкера, — на этом имени Майтра вскинул голову, едва слышно зарычал и сделал несколько грозных шагов в сторону Тысячелетнего. Тот слегка сдвинулся на стуле и выставил руки, словно пытаясь отгородиться от разъярившегося Ноя. — Вы!.. Идиот!.. Этот мальчик, он же!.. — едва связно зарычал, срываясь в яростный шепот, Тринадцатый. На Графа было жалко смотреть. — Да с ума вы все тут, что ли, посходили со своим Алленом Уолкером? — в тоже мгновение зашипел окончательно ничего не понимающий, а оттого взбешенный Правосудие, резко махнув рукой в сторону. Рукоять верного меча легла ему в ладонь, однако распалившегося Второго притормозили разом очнувшиеся и Первый, и Тринадцатый. Ну, как притормозили… — Ты сам не знаешь, с кем связываешься, — предупредил Майтра, и температура в комнате неприятно понизилась. Словно Одаренность… Вздыбил загривок и оскалился где-то там, за маской. Все сразу припомнили, от кого вообще нашли свое развитие их таланты управляться с Темной материей и кто строил Ковчег, и вообще первый после Графа работал с магией. Всем стало неуютно. Все отошли на безопасное расстояние от трех столпов контроля — или его отсутствия — ситуации. На всякий случай. А Граф в это же время просто сказал: — Ну, вот ты и попробуй с ним разобраться. И остальные Нои сами не поняли, чьей реакции на выпад Правосудия они испугались больше. — Только прежде, чем ты полезешь — обрати внимание на несколько деталей, — принял эстафету пугающе-ласковый Майтра. — Во-первых… Меч. Меч Уолкера ты видел? Это же отражение… Самое настоящее. Как человек и Ной. Как два наших Ковчега, как свет и тьма… — Как наш Третий и сам этот мальчик, — буркнул Жалость. Все снова посмотрели на спящих — мда, надо же, действительно, белый и черный, свет и тьма, высокий и низкий, взрослый и не очень, мужчина и… Ну, мужчина и мальчик, допустим. — Во-вторых, — не сбился с мысли Тринадцатый. — Обрати внимание на то, как сплетаются Чистая сила и Доспех Удовольствия. Это нетипично не только для Чистой силы. Это даже для Сущности нетипично — защищать кого-то, кроме носителя памяти. — Доспех Удовольствия, — хихикнул Вайзли. — Звучит… непристойно. — Если я тебе расскажу, что он пару тысячелетий подряд, прямо не снимая этого доспеха, делал… — мрачно начал Тринадцатый. Мудрость замахал руками и лукаво улыбнулся, одними губами проговорив «я помню!» — А что там в-третьих и в-четвертых? — поинтересовался Граф. — Реакция всех действовавших Ноев на этого мальчика, — быстро ответил Майтра, подбрасывая еще один паззл для складывания головоломки. — Начать со Старшей… Которая и сейчас… И конечно же то, что это именно он, похоже, открыл Ковчег, а право… — На них под этим лесом ничего нет! — внезапно сказала Роад на всю комнату. Все подскочили и круто развернулись к кровати, где позабытая всеми Мечта ухитрилась уже влезть практически на ноги Тики и Аллена, и вовсю всматривалась между лениво шебуршащихся листов. Желание в ужасе побледнел и заметался возле кровати, не рискуя подойти слишком близко, провоцируя чужую силу, и не рискуя оставить все, как есть. Его Роад… Его Роад не должна видеть… такое! Не двух обнаженных мужчин! Не… — А еще Тики уже не спит! — торжествующе провопила Роад, победно вскидывая кулак. Папоротники, про которые она забыла, возмущенно вскинулись и пошли в атаку. Однако юркую Мечту было не так легко достать, как кому-то могло показаться. Особенно, когда та не хотела подставляться. Она-то вполне себе могла представить, что это такое: быть раненой братом. Но в итоге все решил случай. Роад просто… наступила на руку спящему Аллену. Прицельный пинок — и Камелот взлетела в воздух ласточкой. А лозы, сориентировавшись, мстительно наподдали, придав ойкнувшей девчонке ускорения. Желание издал звук, до боли походящий на истеричное верещание. Однако Роад лихо крутанулась в воздухе и приземлилась на ноги, цивильно отряхнув юбку и панталоны от возможной грязи. Желание, как подкошенный, рухнул на плечо Графу, хватаясь за тугой воротничок рубашки. Стул издал угрожающий скрип. Но снова выдержал. Тики раздраженно вздохнул из-за своего личного леса. Снаружи показалась его все еще черная когтистая рука, пошарившая по тумбочке и затащившая в неизвестность пачку сигарет. Щелкнула зажигалка, поверху разошлось облако сигаретного дыма. Нои замерли, как стояли, не зная, чего ожидать, и недоверчиво косясь то на лозы, то на то место, где, потенциально, располагался Тики. То на лозы. То на Тики. То на лозы… — Ты обещал не курить в кровати, — раздался вдруг сонный, но уже ворчливый голос того-самого-Аллена-Уолкера. Граф вздрогнул. Вместе с ним вздрогнули Шерил и стул. Эпическое разрушение мебели, наконец, случилось, и Граф вдруг оказался сидящим на щепках. Майтра круто отвернулся от напряженного Трайда к маленькому царству на кровати, где двоим никакого дела не было, что там нарешают остальные. Прочим наблюдателям Тринадцатый напомнил борзую, принявшая стойку. — Прости, малыш, но я тут уже час внемлю, что там по поводу нас собирается предпринимать моя семья. Пока что умных людей я насчитал… Человек пять. Шесть, если включить в список обоих близнецов, — Тики явно говорил с сигаретой в зубах. И в конце явно затянулся. Новое облако дыма приподнялось над верхушками папоротников и рассеялось. — Что они здесь забыли в такую рань? — голосом безнадежно приговоренного к смерти спросил экзорцист. — Полночь, — уточнил Тики, как-то ухитрившись сверить время. — Ты прав, для завтрака не может быть слишком поздно, — запросто согласился парень. Шерил подавился готовым сорваться с языка возмущенным комментарием. Правда, Четвертый уже и сам не знал, из-за кого возмущается больше. Хотя хороши были оба. Ни один не показался и не поздоровался! Хотя… — А мы вам случайно не мешаем? — елейным тоном поинтересовался Желание, моментально подобравшись, выпрямляя спину и манерно одергивая перекосившийся сюртук. — Мешаете, — совершенно серьезно ответил мальчишеский голос. — Вломились в спальню. Нашумели. Настоялись над… У тебя душа есть? — с подозрением спросил мальчик у своего соседа. — Есть, — флегматично подтвердили голосом Удовольствия. Роад представила, как Аллен после этого совершенно серьезно кивнул, и прыснула в кулачок. — Так вот. Разбудили. Настоялись над душами. Отдавили ноги. И живот? И живот, — голос Уолкера в середине фразы начал подозрительно слабеть, зато все услышали возню, низкое бормотание Тики и мокрый звук поцелуя под конец. Майтра кашлянул, напоминая о присутствии посторонних. Возня не сразу, но прекратилась — вроде бы, Уолкер зарядил в челюсть Тики локтем — а голос мальчика, раздавшись снова, был уже не таким твердым и звонким, как раньше. Все постарались не закатить глаза. Фиддлер понимающие осклабился и скабрезно поиграл бровями, посмотрев на невозмутимую и ненатурально спокойную Мечту. — И к чему эта реплика ведет? — рискнул продолжить разговор Граф, не спеша подниматься с обломков. — К тому, что Аллену нужен завтрак, — вместо того ответил Тики, наконец-то садясь на кровати и демонстрируя, что громоздкий шлем за время его сна никуда не делся и маска закрывает ему глаза, а узкая удлиненная часть, поднимающаяся вверх, как рог, осталась все такой же длинной и острой. Спать в таком представлялось невозможным. На щеке Удовольствия заживали свежие царапинки ногтей. — Я бы тоже, кстати, не отказался. — А что-нибудь полезное и по существу сказать можешь? — грубо перебил брата Правосудие, хмуро и неприязненно рассматривая голый торс Третьего и его плотные наплечники, не соединенные с металлическим воротником, но гармонирующие с широкими наручами и перчаткой. — А по существу, я не знаю уже даже, какими надо быть дебилами, чтобы не понять, о чем тут рассуждают Граф, Одаренность, Мудрость и Мечта. Уже даже Узы поняли, — Узы и правда сидели страшно загадочные и неприлично довольные. И молчали. На фоне обычного уровня шума, который они производили, контраст был разительный. — И что они поняли? — продолжил напирать Второй, но уже на Узы. — Единственный, кто может заинтересовать Старшую, — это наш брат, — просто сказал Дебитто. — Спроси у Шерила, Роад его нашла еще до пробуждения. — И у нас даже есть всего один Ной, которого Правосудие и в прошлой жизни не переварил, — добавил Джасдеро пояснение для всех. — Единственный, кого обычно принимает активировавшаяся Сущность, — носитель другой Сущности, — просто подкинул свой ответ на незаданный вопрос Мудрость. — Единственный, кого не могут тронуть сразу столько Ноев, действительно, скорее всего, или везунчик, или один из нас, — подтвердила Мечта. — А единственный Ной, которого у нас еще нет… — Единственный, у кого было право Исполнителя и с кем оно ушло из семьи — Неа, — подытожил Одаренность. — Аллен Уолкер, сын Маны Уолкера, брата Неа Д. Кэмпбелла, является носителем генов Неа, — убитым голосом проронил все еще горюющий Граф. Остальные Нои, не имевшие практического близкого знакомства с Уолкером или памяти о прошлой жизни, остались в недоумении. — А Неа Д. Кэмпбелл, если кто-то еще не все вспомнил, — решил договорить за всех Тики. — Это… — Четырнадцатый, — хором ответили остальные Нои, догадавшиеся о подоплеке стольких ошибок с их стороны. Тысячелетний тяжело вздохнул. Фиддлер присвистнул. Мерсим положил руку на плечо стиснувшего рукоять меча Трайда. — Не знаю никакого Неа Д. Кэмпбелла, — раздалась в тишине категоричная реплика Аллена. — И никаких генов во мне нет! — Они во всех есть, — расстроил его Тики. — Но пробуждается дюжина плюс еще один, появившийся буквально лет пятьдесят назад. — А Граф?.. А, ну да. Он же не умирает, — встрепенувшийся было Вайзли успокоился. На этот раз молчание продлилось куда дольше. Тики успел покурить еще дважды. Мечта все-таки отдала приказ акума из сообразительных накрыть завтрак. На четырнадцать человек. — Что это? — неожиданно встрепенулся Джасдеро и с недоумением потрогал свое лицо. На пальцах остались мокрые следы потекшей туши. — У тебя косметика потекла, — посочувствовал ему Дебитто. Джасдеро мотнул длинными волосами и лизнул палец. — Соленая, — со знанием дела диагностировал он и поднял на остальных мокрые глаза, растерянно и ломко улыбаясь. — Это слезы. И только теперь Нои заметили, что и на лицах остальных тоже были проложены соленые дорожки. Кто-то изумился. Кто-то только теперь почувствовал, что прежде терзавшая сердце тревога стала тупой болью потери. — Гнев умер, — просто сказала Роад, вытирающая лицо поданым Желанием платком. — Он, конечно, не очень удачно пробудился в этом поколении. Но был славным. И все автоматически замолчали, как люди на похоронной церемонии, почитая минутной тишиной память усопшего. — Малыш не плачет, — вздохнул сидящий на кровати Тики, пытаясь вытереть мокрое лицо ниже маски углом неиспользованного прежде одеяла. Граф в этот момент трубно высморкался в платок с мелким рисунком из оскаленных черепов. — Конечно, не плачет, он же еще не пробудился, — вздохнул он. — Я в шаге от того, чтобы разреветься, — дрожащим голосом ответил Аллен. Но так и не сел. — Вы мне тут говорите, что я скоро перестану быть экзорцистом и стану Ноем. Так не бывает. Вы врете. — Так не бывало, — поправил его Граф, и неожиданно прикрикнул: — Почему ты сидишь, Тики, Аллена нужно обнять и успокоить! Быть Ноем — не страшно! Желание ехидно улыбнулся и снисходительно покачал головой. О любви Тики к объятиям он был просвещен и не верил, что тот и правда будет обнимать и утешать какого-то сопляка, который украл у него внимание Роад. Но, к его изумлению, Тики вытянул из-под них одеяло, скатал и кинул себе за спину вместо широкой подушки, устраиваясь с комфортом — как оказалось, лозы-папоротники явно грешили его умением проходить сквозь предметы, — а Чистая сила наконец-то облепила только своего носителя. К облегчению многих, это показало, что снизу Тики все-таки одет в остальной комплект непроницаемо черного доспеха. Микк когтистыми руками бережно усадил так и не повернувшегося Уолкера поперек своих бедер — Роад преувеличено заинтересовалась показавшимися голыми лодыжками мальчика, на что Желание тут же скрипнул зубами, — и, уткнув лицо парня себе в плечо, извиняющимся тоном пояснил: — Я перестарался, так что ходить и сидеть сам он еще некоторое время не см… Ауч! Малыш, не кусайся! Не буду я никому показывать твою иссеченную спину! — теперь заинтересовались уже и остальные, пытаясь определить, в каких же все-таки отношениях Уолкер и Третий. Иссеченная спина вполне объясняла отсутствие одежды на экзорцисте, доспех Тики снизу все разглядели отнюдь не сразу, а объятия… Ну, видимо, утешать мальчишку Тики случилось не впервые за сегодня. Картинка все равно получилась умилительная и пригодная для витража в церковь. Демон, хранящий от всех бед маленького ангела. Простые люди и особенно женщины такие сюжеты просто обожали. — А провериться как-то на будущее нойство можно? — робко и тоскливо рискнул спросить Аллен спустя несколько минут. Граф, следивший за тем, как папоротники складываются в этакое гнездышко вокруг мальчика, обвивая ему ноги, поглаживая плечи над плащом и пробираясь — очень аккуратно, что немаловажно — под плащ, встрепенулся. Задумался. С сожалением покачал головой. — Это невозможно, — Трайд тут же поджал губы. — Конечно, можно попробовать. Но это спровоцирует раннее пробуждение, и дальше оно может пойти неправильно. Но если ты беспокоишься о своей личности — она останется. Просто приоритеты сменятся. — А Чистая сила? — упрямо отозвался мальчик. — Она ведь не примет пробуждение. И акума ведь так и будут множиться. Я буду видеть их страдающие души и не иметь возможности освободить. — Гм, — Граф выглядел смущенным и беспомощно обернулся к Тринадцатому. Тринадцатый уставился на Графа в ответ, глазами сообщая, чтобы тот сам разгребал заваренную кашу. — План «три дня тьмы» провален, — нейтрально начал рассуждать Граф, кончиком пухлого указательного пальца выводя что-то порывистое на поверхности своих брюк. — В Ковчег определенно проникли посторонние — Леро должен был притащить девчонку, но судя по тому, что Гнев — мертв, привел не только ее, — Аллен медленно обернулся, демонстрируя наконец всем свое хорошенькое личико и активированное проклятье на глазу. — Их бы хорошо было встретить и как следует потрясти. Но никто сейчас никуда не пойдет, а кому прикажешь — обидятся ведь, — Тысячелетний убедился, что в глаза ему с жаждой действий не смотрит даже верная Страсть. — Так что все, включая перезагрузку, пошло… Чистой силе под хвост, — расстроенно завершил мужчина, в сердцах махнув рукой. — Роад, вышвырнешь гостей? Без свечеприкладства, — попросил Граф. Мечта скорчила недовольную мину, но вызвала свои двери и шагнула прочь. В этот момент служанка вкатила заставленный тарелками столик. За ней вошел Череп, неся на вытянутых руках чашки, корзину чаев и весело присвистывающий еще чайник. Третья служанка, вызванная конкретно Тики, шагнула к постели, где Ной забрал у нее две набитые провиантом корзины, одним движением руки разделяя вдоль батон свежего, еще теплого хлеба. Намечалось непривычное для Ноев зрелище: завтрак экзорциста паразитического типа. — Роад попросила четырнадцать чашек и ушла, — задумчиво-уныло отметил Шерил, прислонившийся со своей чашкой к стене, который тоже с радостью ушел бы, но интерес пока не отпускал. — И для кого теперь последняя чашка? — Для Мариана, — жутко ласковым голосом вдруг сказал Тринадцатый, щелчком пальцев срывая с собственного «подчиненного», успевшего отойти к двери, маскировку. За ним полог невидимости был снят и с его певуньи Марии. Алые волосы упали тяжелой копной, а мужчина, шагнувший к стене, бесстрашно оглядел заполненное Ноями помещение. — Не стесняйся, тебе, конечно, уже не пятнадцать, да и Неа вот в твоем ученике пока тебя не признал… Но это ведь ничего? Я, кстати, почти уверен, что это ты помог ему открыть дверь в Комнату аварийного управления, где наверняка было выполнено какое-то условие. Начавшее ускоренное пробуждение генов и позволившее восстановить вошедшую в резонанс с ними Чистую силу. Ведь так? — Майтра преувеличенно любезно когтистыми руками взялся за чашку и блюдечко. Все поняли, что режим жуткого ученого вступил в активную фазу. Дружелюбный Тринадцатый оказался еще жутче, чем Тринадцатый злой. Встрепенувшийся Аллен окинул своего учителя пристальным взглядом, а потом, неожиданно для всех, расплылся в абсолютно жуткой злобной усмешке. Остальные увидели, как сквозь копну седых волос прорезалась острые витые рожки и зубы резко заострились. Рука в белой перчатке, показавшаяся неприлично длинной, вылетела, обвинительно ткнув в генерала пальцем. — Вы попали, учитель, — многообещающе протянул Уолкер со злобным смехом. Близнецы восторженно засвистели и захлопали, предвкушая зрелище. А юноша вытащил невесть откуда пачку долговых расписок. И с особым усердием принялся зачитывать суммы с приписками, где и за что расписки были получены на имя Аллена Уолкера, обязанного платить за своего учителя, Мариана Кросса. Где-то к середине в Аллене проснулся педагог, и начались пространные рассуждения и колкие нравоучения. Фиддлер вскоре пристроил голову на плечо Мудрости, приобнял его за плечи и засопел. Мудрость повис на руке Трайда. Трайд оперся на меч. Спал ли соня-Жалость, сказать было тяжелее из-за темных очков. Но подозрения были — уж больно тихим был здоровяк. Близнецы бдели за всех, пропитываясь чужой житейской мудростью, изредка шушукаясь. — В связи со всем вышеперечисленным я требую, чтобы вы забрали расписки обратно! — спустя почти час, обозначив конец всему, рявкнул мальчик, подпрыгнув на чужих бедрах, и через секунду зашипевший от боли. Тики поправил его, как было, ворча про непосед, подал чай и поднес край подготовленного метрового бутерброда к вроде бы маленькому рту. Аллен блеснул голодными глазами. Маленький рот оказался вдруг способен очень широко открываться и пугающе быстро кушать. На лицах тех, кто не уснул в процессе, кроме безразлично подгрызающего свой сэндвич Тики, читалось полнейшее отупение. Нелепость ситуации вышла на новый уровень. — Глупый ученик, — с грустью и тоской проронил в итоге Кросс. В ответ раздался разъяренный рык, и в лицо мужчины прилетело пачкой расписок. Все решили, что на этом концерт можно считать оконченным и пора наконец решить, что делать с лазутчиком. Но не тут-то было. Со своего места на полу синхронно поднялись Узы, держа еще одну толстенькую, знакомого вида пачку бумаги. Финансист внутри Шерила зябко поежился. Тринадцатый удовлетворенно и злонамеренно громко отхлебнул из своей чашки. Граф просто отвернулся к стене, не желая никого видеть, и подпер подбородок ладонью. Дурдом никак не желал заканчиваться. Где-то снаружи Роад успела вышвырнуть всех гостей, званых и не очень, и устроилась на вершине главной башни, любовным взглядом окидывая все вокруг. Четырнадцатый должен был скоро вернуться к ним и разрешить несколько спорных вопросов. Противостояние вот-вот грозилось захлебнуться. Жизнь продолжалась.* * *
— При первой встрече Канда мне сказал: «да кто захочет прикасаться к тебе, проклятый?» — подложив руки под голову, Аллен лениво следил за тем, как на первом этаже армия дипломатов двух сторон выясняет отношения. Над головами летали планшеты и папки с подшитыми документами. Рувелье пытался задушить возмущенного Шерила. Роад с визгом каталась на плечах пытающегося её скинуть Лави. Комуи на фоне всех остальных впервые казался адекватным. — Я вроде бы постарался тогда выкинуть это из головы. Но в итоге не смог, — сознался через пару минут молчания юноша. — Пару лет это грызло меня изнутри. Ну, действительно. Какая девушка захочет семью мало того, что от экзорциста, которые дома не бывают. Так еще и от проклятого. Я и так — отдельно от своей руки — никому был не нужен. В ответ вверх по его ноге вполз гибкий побег папоротника. Судя по тому, насколько сочными и мясистыми выглядели листья, в нем успело накопиться немало силы, и вскоре ее придется куда-то деть. Аллен обхватил его ладонями и прижал к лицу. Побег восторженно затрепетал. Чистая сила угрожающе вспыхнула зеленью в кресте и шустро стала подниматься рукавом плаща вверх по руке. Аллен хихикнул и наконец обернулся к наблюдающему за ним издалека Тики. Дыхание в очередной раз перехватило от силы чувств, которые в нем вызывал этот мужчина. — До тебя, — расплываясь в смущенной улыбке, скомканно закончил Аллен и опустил глаза. Тики хмыкнул. — Вместо того, чтобы комплексовать о личной жизни — я ведь тоже не девушка, которая будет ждать тебя в миленьком домике на краю света — лучше припомни, скольким ты уже тогда был нужен. Целый ватиканский Орден. Целая Семья Ноя. — И ты. — И Роад, а еще Вайзли, Граф, Майтра и Джасдеби, — уточнил Тики глухо из-за новой затяжки. — Но и я — тоже. Как ты себя чувствуешь? Аллен в ответ дернул плечом. Сустав щелкнул и наконец-то встал, как ему положено. Тики кончиком теплого пальца погладил серую кожу у него на плече, там, где кромка Чистой силы наползла кольцами на серую кожу. Аллен подтянул повыше край чужой рубашки. — Неловко вышло, — пробормотал Аллен и кивнул вниз, на спорящих. Тики согласно промычал, не отводя от него взгляда. Юноша предсказуемо вспыхнул. Кто же ждал, что главная фигура, из-за которой всем вообще пришлось начать эти переговоры, в день Х свалится посреди зала, серея кожей. То есть этого ждали. Но Граф давал сроки до двух лет. Получилось всего два месяца. Вернуться к человеческому обличью пока не получалось. Свои вещи, кроме Чистой силы, Аллен залил кровью и сам почему-то пришел от этого в ужас. Тики пришлось замотать его, громящего стены непривычно сильными руками, своими щупальцами латентного извращенца и унести наверх, где Графу удалось хоть как-то стабилизировать его состояние и одним рывком закончить дело нескольких дней. Пробуждение Четырнадцатого Ноя состоялось. Трайд, устроившийся напротив, но этажом выше, неотрывно щурил на него золотые глаза, заставляя парня ежиться. Четырнадцатый Ной внутри мальчика был в шоке, что он все еще жив. И он сам, и его носитель, и их личности. Аллен, послушав историю из первоисточника и от пострадавших, тоже с заминкой согласился, что это чудо. Но главное чудо заключалось в обещании предыдущего Четырнадцатого не наползать на нынешнего, целенаправленно подавляя личность. Все вокруг сразу выдохнули с облегчением. Роад пообещала, что слияние пройдет гладко. Граф подтвердил, что она такие вещи видит. Она же Старшее дитя. — Долго нам еще ждать? — Аллен дернул длинным рукавом рубашки, которую ему одолжил Тики, и обернулся на одетого в доспех Удовольствие. Пока тот был в этой форме, ему остро не хватало зрелища золотых глаз любовника. Хотя Тики в любом обличье выглядел великолепно. Аллен со своими седыми, торчащими как растрепанная щетка вьющимися волосами выглядел как бездомный трубочист. Ко всему прочему, он оказался даже ниже Вайзли. Ниже Вайзли — это почти катастрофа. Пока что его спасали каблуки на сапогах, но Тики все еще шутил про его меч, как переносную опору. Когда захочется поцелуев с таким красавцем, как Тики, можно было влезть не только на меч, но и на руки. Чистая сила, кстати, отреагировала сравнительно хорошо. Одаренность держал барьер три часа кряду, пока Граф ускорял пробуждение и вхождение в силу, а потом еще три, но уже с Черепами, сдерживая бешенство Чистой силы. В итоге усмирить своенравную руку и плащ получилось только у Тики. Нои не знали, почему так происходит, но Удовольствие ею воспринимался исключительно, как «свой». Аллен точно так же воспринимался лозами Черного доспеха, и все поговаривали о солидарности двух сил по основополагающим вопросам. Тики же ворчал на собственных питомцев, что они домогаются Аллена чаще, чем он сам. И действительно — стоило чуть не досмотреть, и Уолкер уже сидел пунцовый, с вползающим вверх по ноге побегом или с веткой, влезающей ему под рубашку. Что эта ветка делает в чужих штанах, все догадывались, но подсмотреть пока не получалось. Тики реагировал раньше, и очень часто, одернув непослушную конечность, закидывал аманта на плечо и уходил с ним уединяться. Узы бойз-дуэтом синхронно пропевали то «шалуны», то «голубки» и умильно хлопали глазами. Шерил стабильно мрачнел, Роад стабильно норовила пойти следом. Но против нее Аллен научился ставить барьер. Два Ноя и две их силы стояли на страже права личной жизни, не забывая, однако, радовать домашних зрелищем страстных поцелуев по углам. Никакой Черный Орден, конечно же, требовавший вернуть им бойца, не знал о личной жизни этих двоих. Что однако не помешало им прислать цепных псов из Ватикана и повесить на Аллена обвинение в отступничестве. После этого Нои обронили, что что-то передумали заключать мир с недостойными людишками. Людишкам, желавшим получить все и побольше, пришлось скрипеть зубами, но соглашаться, что лучше худой мир и один живой Уолкер, чем снова напороться на ласковый взгляд Тринадцатого из темноты, который почти грезил устроить человечеству глобальный геноцид. Книжники стали посредниками, как сторона практически нейтральная. Аллен нейтральному Лави был очень даже рад. Как и вдруг ставшей нейтральной Линали, у которой забрали Чистую силу. Постоянный спутник Аллена, Вайзли, успел сделать «заманчивое» предложение научиться колдовать, как «душечка Мариан», которого обратно в Орден после обстоятельной беседы по душам отправили быстро и эффективно — через Врата Роад. Роад тоже не стала сразу всем рассказывать, как за пару часов вместо пары минут пути расковыряла Генералу мозги и очень тщательно поискала совесть. Линали отказалась, но с оговоркой; Нои после этого затаились и стали ждать. Сволочная натура людей высокостоящих им была хорошо известна — у них перед глазами был живой пример Шерила. — Пять минут, — напророчил Тики, всмотревшись в расстановку сил. — Шерил вот-вот не выдержит и спеленает всех, а мир они подпишут со Смотрителем. Остальным отделениям придется договариваться на условия похуже, только потому что у их начальства голова из задницы никак не вытащится. — Тогда делать нам здесь нечего, — приободрился юноша и с надеждой глянул на любовника. Тот рискнул оглядеться и поманил его обратно во внутренние помещения. Трайд напротив раздраженно фыркнул и тактично отвел взгляд в другое место. За неприкрытой вплотную дверью комнаты, Ной Тики Микк успел подхватить под ягодицы Ноя-экзорциста Аллена Уолкера и вовсю терзал мальчишечьи губы кусачими поцелуями. Аллен Уолкер подставлял под горячие губы шею и плечи и торопился вызвать свои персональные Врата. К тому моменту, как у него это получилось, большая часть его вещей осталась на память тем, кто захочет заглянуть во внутренние комнаты. Где-то на самых верхних этажах Черной Башни, Граф, закончивший разговор с главой Ватикана, неожиданно остановился перед хорошеньким послушником, посланным для сопровождения кого-то из Кардиналов, и острозубо улыбнулся ему. — А когда нам ждать домой тебя, Мана? — и неспешно двинулся дальше, уже в дверях слыша в ответ совершенно спокойное: — Я пока не буду торопить свое возвращение, господин Тысячелетний. Адам захохотал и позволил дверям разделить их с Маной. Маной Д. Кэмпбеллом. Близнецом Неа. Отцом Аллена Уолкера. На сердце у Графа было радостно.