Я присмотрю за тобой

      У американцев есть довольно определенный набор вещей, которые надо приобрести и параметров, которым надо соответствовать, чтобы считаться состоявшимся человеком. Пресловутая журнальная картинка для среднего класса представляет собой: мужа и жену, дом, обшитый белым сайдингом, гараж на несколько машин, хорошо подстриженный газон на оставшемся пол-акре земли, двух с половиной детей и, опционально, собаку. «Почему же двух с половиной?» — спросит любой здравомыслящий человек, — «Да разве дети идут половинами?».       К сожалению, в количестве детей пропагандисты никак не могут определиться, вроде процветание нации требует трех, но здесь их настигает другая проблема — дети могут быть или мальчиками или девочками, а значит, придется выбирать, что предпочтительнее: девочка и два мальчика или две девочки и мальчик, ибо четыре ребенка — это уже не комильфо. Не придумывать же, в самом деле, третий пол? Но если присмотреться — эта самая американская мечта c легкостью может быть обнаружена в любом пригороде не только в США, но и в той же Британии, где, правда, отдельный дом заменен террасными постройками, а белый сайдинг — кирпичом. Но те, кто из года в год становятся иллюстрацией к правильной жизни, довольно часто забывают, что красивый фасад это не самоцель, а итог тяжелой и трудной работы.       В семействе Дурслей все было по правилам — заботливый отец семейства Вернон, его жена Петуния, их сын Дадли и… Роль собаки выполнял племянник и сын ненавистной сестры Петунии — Гарри Поттер. Хотя, если честно, то бульдоги тетушки Мардж получали куда больше внимания и заботы, нежели мальчик, но кому он мог пожаловаться? Перспектива приюта пугала его ещё больше, чем известные константы приютивших его родственников.       Однако, в середине июля девяносто первого все перевернулось с ног на голову… Письма, желтые, завернутые в пергамент и адресованные мистеру Гарри Поттеру, продолжали штурмовать дом Дурслей день за днем, и терпения у обоих супругов оставалось все меньше. Через запертую снаружи дверь чулана Гарри слышал, как тетя Петуния кому-то звонила по сотне раз на дню с тех самых пор как стали приходить таинственные конверты, содержимое которых ему прочесть не давали, но номер был постоянно занят.       Поэтому Гарри начал молиться о том, чтобы этот таинственный кто-то, наконец, поднял трубку и ответил. Через четыре дня мучений, за время которых дядя Вернон сбросил не меньше стоуна веса, заколачивая окна, двери и любые щели в доме, после очередного такого звонка где-то в районе полуночи Гарри сказали собирать все до единой вещи и тащить их и свою неблагодарную задницу в машину. За руль села сама миссис Дурсль, чего она не делала никогда в жизни, и Литтл Уингинг они покинули никем не замеченные еще до того, как небо с востока окрасилось розовым. Ни Вернон, ни Дадли не вышли даже на крыльцо, чтоб их проводить.       — Тетя… — Гарри попытался подать голос с заднего сидения.       — Молчи и молись, чтобы я нашла дорогу до Коукворта без атласа.       — Коук… что?       — Молчи и без своих штучек, — процедила женщина сквозь зубы и, не отрывая глаз от темной дороги, левой рукой запихала в магнитолу кассету с Томом Джонсом. Это означало, что разговор закончен. Дорога, выхваченная на пару десятков футов ближним светом, петляла между холмов, уводя их все дальше от привычного мира.       После того как солнце поднялось над горизонтом, стало немного повеселее, но лишь потому что теперь вместо темноты Гарри лицезрел как один серый пейзаж за грязным окном сменялся другим таким же. Они проезжали крупные и мелкие города, повернули куда-то налево от Лидса и двигались все дальше и дальше от Лондона и его предместий, из которых Гарри доселе никогда и не выбирался. Они ехали на север целый день, останавливаясь лишь в туалет на паре заправок, и даже съели какие-то подозрительные бутерброды, купленные там же, но тетя Петуния наотрез отказалась отвечать: куда и зачем они едут. У их сегодняшней поездки была какая-то определенная цель, и цель эта была как-то связана с тем, что в последний раз ей удалось прорваться через короткие гудки.       Из этих известных ему фактов Гарри сделал вывод, что они едут к кому-то, с кем ни Вернон, ни Дадли не должны встречаться. На секунду мальчик даже допустил мысль, что они едут к его родителям, которые на деле не погибли в катастрофе, а уезжали куда-то в экспедицию в Африку или в джунгли Амазонки и теперь вернулись в страну, но он тут же отмел от себя эту идею как глупую блажь.        В итоге под вечер они оказались в каком-то городке, полном домов с выбитыми окнами и осевшими фундаментами. Простыни в гостинице пахли чем-то отвратительным, на стене вдоль окна были желтые разводы из-за протечек, ванная была полна черной плесени, так что женщина даже не рискнула сполоснуть там руки.       — Оставайся здесь и ничего не трогай… я пойду позвонить и скоро вернусь, — приказала она, но, боявшийся все это время заснуть Гарри ее не дождался, отключившись прямо поперек влажной кровати. Субботнее утро встретило его недовольным брюзжанием тетки, ковырявшейся в совершенно точно протухших хлопьях, что им подали на завтрак и срезавшей тупым ножом горелки с пережаренных тостов.       — Ешь, а то еще грохнешься в обморок, и мне придется за тебя краснеть…       Мужчину, пересекающего убогую столовую гостиницы, Гарри заметил еще от дверей. Было в нем что-то злобно-пугающее, что заставляло и без того пустой желудок сворачиваться еще больше, ровно как и желать спрятаться куда-то под стол. Незнакомец с грохотом развернул стул от пустующего столика и уселся рядом с ними.       — Петуния… — прошипел он совсем неприветливо через зубы, — и, я так полагаю, мистер Поттер.       — Снейп, — почти выплюнула тетя, со звоном бросая ложку и поднимая свои красные глаза от тарелки. Борьба взглядов продолжалась не меньше минуты и была сбита лишь внезапно закаркавшей где-то за окном вороной.       — Я не знаю, что делать, — выдохнула миссис Дурсль, принимаясь зачем-то сосредоточено разглаживать складки на покрытой пятнами клетчатой скатерти, — Письма все приходят и приходят…       — Не пробовала отдать адресату? — с ехидством предложил тот, кого тетя назвала Снейпом, складывая покрытые черными пятнами руки в замок на коленях. Что ж, вне зависимости от того было ли это именем или фамилией, слово это подходило. Мужчина всем своим видом напоминал змею, готовую вот-вот начать линять. Коже на лице у него была желтоватой, а крылья огромного носа шелушились.       — Ни за что… Я не допущу чтобы… — Петуния путалась в словах, судорожно глотая ртом воздух, словно ей кто-то наступил ногой на горло, — чтобы он был таким. Как она… как вы все.       — Я даже не буду рассказывать о возможных последствиях этого решения. Но если вы уже все решили, я не смею вас больше смущать своим присутствием.       Мужчина порывисто поднялся на ноги.       — Сидеть, — рявнула Петуния. Этот голос безупречно срабатывал с любым другим человеком, но Снейп остался стоять и лишь дернул уголком рта, выражая тем самым всю степень своего презрения. На счастье никто присутствия ребенка, чья судьба теперь решалась, не замечал. Гарри медленно слез со стула и попытался сбежать от назревающего скандала. Как бы не так: как только его огромные, а посему болтающиеся несмотря на плотно завязанные шнурки ботинки (те, как и вся его одежда, когда-то принадлежали борову Дадли) коснулись пола, они приклеились к грязным доскам и оторвать их не удалось даже двумя руками.       — Тогда отдайте Поттеру чертово письмо…       — И что дальше?       — Никогда не пробовала решать проблемы по мере их поступления? Я пойду и спрошу у Адалинды письма и…. — Снейп сделал какое-то неразличимое движение кистью и Гарри, все это время пытавшийся сдвинуться с места хоть на дюйм, больно плюхнулся обратно на стул, — мистер Поттер, если вы собирались нас покинуть, несмотря на тот факт, что речь шла про вас, следовало извиниться, а не пытаться уйти по-английски.       Через пару минут вернувшимся мужчиной на стол была брошена целая стопка таких же желтоватых писем, что последние дни штурмовали дом на Тисовой улице. Гарри в нерешительности замер и с недоверием переводил глаза то на желтоватые конверты, то на тетю и этого незнакомца, ожидая от взрослых какого-то подвоха, как часто битый дворовый пес. Снейп, вернувшийся на свое прежнее место, закатил глаза, откидываясь назад (интересно, а взрослым можно делать замечание, что качаться на стуле неприлично?)       — Ну же. Я не собираюсь тратить на вас весь день. Выбирайте любое. Их содержимое совершенно одинаково.       Но, осмелиться ему удалось только после отчетливого кивка тети. Гарри бережно взломал печать и вскрыл оказавшееся ближайшим к нему письмо. Внутри обнаружилось несколько листов пергамента, исписанных теми же изумрудными чернилами, и мальчик поспешно пробежал глазами по идеально ровным строчкам. В голове у него один за другим как вспышки фейерверков рождались и тут же умирали вопросы, ни один из них не казался уместным или правильным, нет, в глазах этого незнакомца Гарри очень хотелось выглядеть взрослым, а правильные взрослые не верят в волшебство и не ведутся на фокусы.       — Если это какой-то розыгрыш, то я не вижу в нем ничего смешного, — со словами он нашелся не сразу, но пауза не была слишком уж длинной.       — Здоровый скептицизм редко увидишь в подобном возрасте, — Снейп почти что улыбнулся, да и взгляд его несколько потеплел и перестал наводить на мысли о бездне ада, — Что ж, посмотрим, что можно применить в качестве доказательств, при этом не особо привлекая внимание хозяйки гостиницы.       Тетя Петуния, гордо вздернувшая голову — вот посмотрите, как я хорошо воспитываю детей — после последних слов как будто сжалась, вцепившись в подвернувшуюся тяжелую керамическую кружку обеими руками с такой силой, что костяшки ее пальцев даже не побелели, а посинели. Мужчина же выудил из рукава старомодного черного плаща («Кто вообще в конце двадцатого века носит такое старье из семидесятых?» — читалось в глазах миссис Дурсль каждый раз, когда та задерживала на собеседнике взгляд) что-то напоминающее короткую деревянную указку и огляделся. В комнате никого, кроме их троих по-прежнему не было.       Вторая чашка, оставшаяся стоять на столе, расплылась и осела в долю секунды, став блюдцем, в котором плескался тот же дешевый чай. Из блюдца вышел взъерошенный воробей, успевший дважды чирикнуть и даже расправить крылья, прежде чем снова стать белой керамической посудиной.       — Думаю, что этого более чем достаточно, особенно, для вашей тетушки, — та и вправду почти позеленела и находилась на грани обморока, что едва смогла кивнуть, — я напишу Минерве, чтобы она прислала кого-то, кто сможет сопроводить вас до Косого переулка.       — А ты? Ты не можешь этого сделать?       — Аппарация меняет магический фон, так что с учетом необходимости приобрести палочку ее сразу можно отмести, камин в Коукворте днем с огнем не сыщешь, порт-ключи нужно предварительно заказывать, а метла — уж увольте, да и не быстрее она обычного поезда или машины.       — Северус, ради памяти Лили…       — Лили всю жизнь была самовлюбленной гадиной с развитой эгоманией, которая, вдобавок, не думала о последствиях своих действий. Одно из них сейчас сидит на соседнем стуле в сломанных очках. Кстати…       Указка почти уткнулась Гарри в переносицу, от чего он крепко зажмурил глаза. Наверно, это дико больно, когда тебя превращают в воробья или в жабу. Но прошла секунда, две, а боли или даже какого-то покалывания не было. Гарри боязливо открыл один глаз. Ничего не произошло. Или… он стянул с переносицы очки и с осторожностью размотал скотч. Сломанная Дадликом оправа была в полном порядке. Мужчина только ехидно ухмылялся, запихивая волшебную палочку обратно в рукав и пристраивая ее рукоятку под ремешком тяжелых наручных часов.       — Малфои собирались в Косой во вторник… Встретимся на станции Тоттенхэм-Корт-Роуд у дверей на выход в половину девятого утра. А теперь вынужден откланяться. Александр без присмотра может принести кучу неприятностей.       — Александр? — недоуменно переспросила Петуния.       — Мир не стоит на месте, миссис … не знаю нынешнюю фамилию…       — Дурсль.       — Мир не стоит на месте, миссис Дурсль. Постарайтесь не опаздывать, я ждать не буду.       Снейп поднялся со своего места и, не прощаясь по-нормальному и не давая мальчику задать ни одного вопроса, удалился… Что Гарри, что его тетя еще долго смотрели на закрывшуюся за ним дверь, прежде чем Петуния перестала поджимать губы, и тяжело выдохнув, вынесла вердикт.       — Как был фриком, так и остался. Хоть что-то в этом мире не меняется.       Гарри же с ней был не сильно согласен, но он уже давно уяснил, что выражать свое мнение вслух вовсе не обязательно. Да, мужчина симпатию не вызвал, но и едва ли все было настолько плохо, как казалось тете. Или дело было в том, что и он сам принадлежал к этому таинственному обществу настоящих волшебников, а не фокусников-иллюзионистов, что и этот незнакомец?       — А мои? — Гарри попытался разведать интересующее его с другой стороны, но от него отмахнулись, как от назойливой мухи.       — Ешь и не задавай глупых вопросов.

***

      — Ты вообще в курсе, что я тебя и убить ненароком могу? — поинтересовался Снейп у темного женского силуэта, застывшего в дверях его спальни, прежде чем запустить под потолок мерцающую сферу и рассмотреть свою ночную гостью. Магический щит, напоминающий собой огромный мыльный пузырь, довольно быстро схлопнулся, когда Лили опустила свою палочку вниз, и тут же передернула плечами, чтобы хоть как-то удержать накинутое на них одеяло. По крайней мере, она себя обезопасила.       — Я нарочито шумела, чтобы ты сразу не запустил Авадой, — Северус скептически фыркнул и закрыл рот ладонью, но зевок все равно вырвался наружу. На улице было хоть глаз выколи, так что он скосил глаза на часы, пытаясь понять: насколько рано его разбудили.       — Три ночи, Лилс, — разочарованно выдохнул он, — Что-то случилось?       — Не могу заснуть.       — Зелье не пробовала?       Лили его предложение простого решения проблемы привычно проигнорировала.       — Ты так и не рассказал, как прошла встреча с Петунией.       — Лучше, чем могла бы. Хотя ты и так все видела, — Снейп перевернулся со спины на бок, лицом к дверям, и подпер голову рукой, так как разговор обещал быть длинным, — При всем уважении, вороны такого размера в Британии не водятся. Но анимагическая форма… интересная.       — Я не рискну себя трансфигурировать. Это зелье, — отмахнулась Лили.       — А пить непонятное… — Северус смотрел, как она преодолела расстояние до кровати и наступила босой ногой на ее край. Не терпя к себе такого варварского обращения, старый предмет мебели предупреждающе заскрипел, когда Лили попыталась перенести вес на правую ногу, так что мужчина схватил нахалку за щиколотку оставшейся свободной рукой, — Что ты делаешь?       — Хочу лечь с тобой, — ответили ему совершенно непоколебимым тоном, — помнится, кто-то ради этого влезал в мое окно в свое время.       — Нет у тебя мозгов, — холодные пальцы нехотя разжались, чтобы позволить Лили перешагнуть через тело, лежащее на краю и улечься в промежуток между стеной и ним самим. Северус справедливо рассудил, что спорить с этой особой сейчас будет сложнее, чем просто дать ей заснуть и потом свалить в соседнюю спальню, из которой та и явилась. И не в таких условиях ночевали, скрываясь от авроров. Тем более у той было свое одеяло.        — Зелье было вполне понятное из африканских, — тем временем под скип кровати, ознаменовавший их попытки устроиться лицом друг к другу, продолжила свою недолекцию женщина, — Они называют это «Тотемным духом во плоти», за точность перевода не ручаюсь. Из эффектов отката: повышение активности головного мозга и бессонница.       — И посему ты решила и мне не дать выспаться. А мне еще во вторник с твоим отпрыском по Косому шляться.       — Вот поэтому я и пришла…       — О, Мерлин, пошли мне терпения, — притворно закатил глаза Северус.       — Да не перебивай ты… я чего за вами следить то под этой беленой на вкус как глина с помоями поперлась… Думала: увижу этого вроде как своего ребенка воочию, так материнский инстинкт проснется. Знаешь, говорят, свое за сотни миль чуешь… и ничего. Даже не ёкнуло что-то внутри. Может, со мной что-то не так?       — Я бы больше напрягся, если бы ты рванула к нему с носовым платком наперевес, чтобы подтирать сопли.       — Мне кажется, что я отвратительная мать. Больше года здесь провела, а о ребенке даже не задумалась.       — Если ты пришла пореветь, то я явно не тот человек, что предоставит свою жилетку, — Северус устало прикрыл глаза: представить Лили-Эву в роли заботливой мамаши вроде Молли Уизли не получалось. Но в роли кого-то до боли напоминающего Эйлин по манере воспитания — вполне. Холодная, до боли правильная, чередующая тумаки с задушевными лекциями и прячущая волнение за упреками… Снейпу всегда казалось, что он вырос сыном матери-одиночки, нежели воспитывался в настоящей семье, отец как-то сразу дистанцировался, осознав, что «нормального» из единственного отпрыска не получится, возможно, поэтому и запил.       — Если бы ты не вернула телефон в эту хибару, то его вообще бы не увидела. Не думаю, что твоя сестра бы нашла мой дом в городе.        Лили закусила губу.       — Номер то другой. На станции сказали, что город переводили на другой код в середине восьмидесятых и теперь, так как здесь почти никого не осталось, они стали пятизначными вместо шести. Даже не знаю: откуда Петуния узнала номер… или?       — Думаешь, что сработала стихийная магия?       — Вполне может быть. И все же у меня на душе как-то неспокойно.       — Свари еще этой своей африканской бурды… скажу, что ты мой фамильяр, посмотришь поближе на этого ребенка, и сразу он тебе разонравится. На лицо — вылитый придурок Джеймс.       — Думала, тебе моего общества на ТРИТОНах хватило.       — Ты явно провоцировала общественность.       — Зато теперь того слуха не будет.       Перед глазами у Северуса в долю секунды предстала картина Лили, совершенно по-хозяйски переложившей его ладонь себе на коленку во время сдачи устной части экзамена. Она проделала это на глазах не только комиссии, включавшей в себя еще Альбуса, Горация и еще парочки известных британских специалистов, но и всех семикурсников-учеников, сдававших Зельеварение, ибо ее черт дернул подсесть к столу первой. А та вельветовая юбка, в которой она заявилась в консервативный магический мир, даже до середины бедра не доходила. Из вредности и из желания все же поставить не «Превосходно» он начал задавать вопросы, далеко выходящие за границы программы даже расширенного курса, но придраться было не к чему, зато он получил тонну осуждения во время консилиума касательно итоговых оценок. Ссылаясь на излишне личный характер их взаимоотношений (кто его вообще в тот момент за язык потянул), Северус попытался оправдаться нежеланием получить обвинения в фаворитизме, что вызвало только сухие смешки и речь от Дамболдора в духе: «Северус, женщина, у себя дома считающаяся хорошим специалистом, переезжает из другой страны, возится с кучей документов, у всех на глазах практически тебе в любви до гроба признается, а ты от ее прикосновений разве что за антисептиком в карман не лезешь»       — Будет другой, — пробормотал он себе под нос, гася сферу, болтавшуюся под потолком, — тебе ли не знать…       — Как думаешь, есть где-то мир…       — Спи уже.       Лили обижено засопела у него под ухом. Но мысль о том, что она хотела спросить есть ли мир, где они были вместе с самого начала и до конца, как в дешевой мыльной опере, теперь засела у Северуса в голове и мешала заснуть. Минут с десять он слушал ровное дыхание у себя под ухом, пытаясь понять: можно ли уже уползти, но стоило ему попытаться покинуть кровать, совершенно несонный голос прошипел: «Если ты был против, то надо было выгнать. Сказали же: бессонница.»       — Драккл тебя разберет, Лилс… Тебя и твои гриффиндорские игры, — чертыхнулся Северус, когда поперек его торса приземлилась отнюдь не легкая рука, — Будь ты какой-то другой женщиной, то счел бы это неуклюжим предложением переспать.       — И что, по-твоему, со мной не так? — в глазах Лили даже в темноте были заметны пляшущие черти.       — Все. От и до. Тебя даже не должно быть здесь.       — Тебе было бы легче, если бы я появилась с заявлением, что последний раз ложилась под кого-то на прошлую Пасху и чертовски мучаюсь от того, что хочу ощутить в себе что-то, что не будет моими же пальцами?       Северус прыснул, невольно вообразив себе такую картину.       — Определенно. Я бы запустил в тебя парализующим и сбежал бы искать тип проклятья, тебя накрывшего.       — Что мешает теперь?       — Ты же пришла не за этим.       — Ты оказываешь мне поразительное доверие для человека, никогда никому не верящего, — голос Лили приобрел неприятные рокочущие нотки, и каждый его звук оседал тяжестью где-то в желудке.       — Надеюсь, ты это не серьезно. Не думаю, что у меня на тебя встало бы.       — Можем проверить.       — Наглость — второе счастье?       — Просто говорю, что не буду против, если передумаешь. Ты же хотел спать. Вот и спи.       Северус прислушался к себе. Глаза слипались, но в голове было слишком много всего, чтобы даже задремать.       — Уже не хочу.       — А чего хочешь?       Он пожал плечами, прикидывая возможные исходы событий. Ему не нравился ни один их них, и в то же время ни один не был совсем паршивым, чтобы исключить его из возможных.       — Чтоб ты хоть немного была нормальной.       — Уже поздно перевоспитывать, не думаешь?       — Ложись на спину.       — С этого и надо было начать… А то мнешься, как пятикурсник, впихнутый хулиганами в женскую душевую.       Лили поспешно спихнула свое одеяло в изножье и даже стянула ночную рубашку через голову. И никакой не ангел. Ребра можно пересчитать, да непонятно откуда растяжки на бедрах.       — Помолчала бы.        — Для этого придется постараться.