***
Разошедшийся к ночи дождь отбивал барабанную дробь по крышам Штаба. Петра погрязла в собственных мыслях, а вечные стуки со всех сторон заставляли сходить с ума. После тяжелого дня она надеялась найти умиротворение в собственных одеялах, но к своему разочарованию нашла там лишь удручающий холод и полный хаос. Находиться в такой обстановке было не то, что неуютно, а просто ужасно утомляюще. И без того уставшее тело девушки пробивал жуткий озноб, а повторяющиеся иногда удары грома заставляли вздрагивать и оглядываться раз за разом. Так смешно. Отважный боец за свободу человечества, каждодневно жертвующий своей жизнью, и боится такой ерунды. Она бы и сама посмеялась над такой своеобразной шуткой судьбы, но выглядело бы это очень глупо. Да и настроения смеяться вовсе не зарождалось. Не выдержав, Петра с неохотой поднялась с кровати. Жуткая прохлада вынудила её принять решение выпить чего-нибудь горячего, а поэтому девушка поплелась к столовой, уже представляя, как будет сжимать тонкими пальчиками чашку согревающего ароматного чая. Наверное, именно это побеждало лень. И на этот раз её ожидания были оправданы. Мурашки разбегались в разные стороны по всему телу, когда обжигающая жидкость небольшими порциями проникала в организм. Она чувствовала, как согревалась, а усталость уже не казалась такой изводящей. Шагая обратно в комнату, рыжеволосая уже не спешила. Сонливость была такой мягкой, словно её мать накрывала чувственное тело Рал махровым полотенцем после пенной ванны и так нежно прижимала к себе. Девушка ведь в самом деле думала сейчас об этом. От нахлынувших воспоминаний стало больно колоть в груди, но в то же время трепетная любовь к самому родному человечку побеждала весь негатив. И был не страшен ни гром, ни риск своей жизнью. Она прижала кисти рук к груди, чтобы почувствовать, как билось её сердце. Ускоряющиеся и вновь затихающие толчки говорили лишь о том, что в жизнь активно кипит в ней. — Не спится? — голос, неожиданно донёсшийся из-за спины, малость напугал девушку, пусть и звучал он довольно негромко. — Да, капитан, — она развернулась, всё ещё не убранными руками чувствуя, как сердце её заколотилось в несколько раз интенсивней. Нежная улыбка украсила её румяное лицо. Ривай подошёл чуть ближе — всё же девушка остановилась рядом с его кабинетом. В лунном свете его глаза казались фантастически необыкновенными. Усталая пелена затуманила ранее чистый взгляд, и теперь он не был таким чётким. Вся хладность пропала или же просто угасла, сменилась на что-то тоскливое и плавно окутывающее разум смотрящей в эти глаза Петры. — Пытаешься прожечь во мне дыру? — не меняя интонации, произносит мужчина, продолжая глядеть в расширившиеся зрачки своей подчинённой. Она заметно напряглась и повернула голову чуть в сторону, — расслабься, я просто пошутил, — неожиданно для себя самого, а уж тем более и для Петры, он аккуратно касается гладкой кожи на её щеке, поворачивая лицо девушки на себя. Округлое, миловидное, в ночных бликах становилось фарфоровым. Но эта величественная неестественность только добавляла красоты. Нетронутой, хрупкой и до мурашек притягательной. — Но это вы… — ссылаясь на пристальный взгляд в свою сторону, удивляясь собственному дрожащему от накрывшего волнения голосу, переводит стрелки Рал. Рыжие пряди так невовремя спали на лицо, но лёгким движением руки Ривай подхватывает их и заправляет за ухо девушки. Петра теряется в эмоциях. Только лишь тягучее, плавно растекающееся от живота к сердцу и назад напряжение служит тусклым маяком в этой непроглядной тьме слепых чувств к представшему перед ней человеку. Она чувствовала, как ноги вдруг стали ватными, а их тяжесть потянула на холодный пол, но из последних сил не поддавалась. И эти ощущения не были новыми, ведь каждый раз, когда ей приходилось стоять рядом, трепетное тепло разжигало огонь в груди вновь и вновь. Но кто сказал, что от языков пламени сердцу не больно? Ведь нет ничего хуже одностороннего тепла, светлых мечтаний и желания касаться… Его рука была теплой, если не горячей. А когда щека девушки была освобождена от желанных прикосновений, её сердце облилось кровью. И даже кипящая страсть не согревала. Ведь одиночество доводило до сумасшествия. С этим нельзя перебарщивать. Пробуешь лишь раз, и с окончанием придёт новая волна желаний. Сладкий эгоизм захватывал рассудок, а сил терпеть собственные утешения уже не оставалось. Петра делает короткий шаг вперед, неуверенно переставляя ноги, что вот-вот и подогнутся в коленях. Взгляд отведен; нельзя показывать своё волнение, но разве её действия не выдают? Дрожащие пальчики стискивают ткань ворота рубашки капитана и с лёгкой силой тянут на себя. Касаться. Нежно, со всей своей робостью, её губы накрывают губы мужчины. Так по-детски, но с таким колоссальным значением, которое она вложила в этот поцелуй. Здесь и сейчас. А ведь это может быть последний шанс. Кто знает, вернутся ли они из-за стен снова? Будут ли живы, или погрязнут в сырой земле, утаскивая за собой ленивой вереницей мысли и неоправданные надежды? Кто вспомнит их имена через поколение, кто будет проливать слёзы? Но думать об этом сейчас Петра не могла. Недостаток кислорода сдавил лёгкие, и она отстранилась, опуская голову. Ждала, а время как на зло остановилось. Быть рядом. Она слышала тишину. Её тонкий гул, грозящийся разорвать барабанные перепонки. Или это предвкушение отвергнутости звучало в подсознании, дразнясь и скалясь? Неважно. В какой-то миг она почувствовала своей спиной холод каменной стены. А всё те же горячие губы прильнули к ней вновь. Та страсть, с которой Ривай ответил на искренность девушки, заставила её невольно простонать прямо в поцелуй от неожиданности. Всё внутри содрогнулось, опрокинулось и разбилось, подобно дорогостоящему хрусталю. Мужчина ловко приобнял её за талию, притягивая к себе. Он нежно гладил рукой её спину и целовал её так, словно делает это в последний раз. Или же Петра напрасно нагружала себя не взаимной любовью? Вдруг в душе ставшего родным ей человека таились те же тёплые чувства, которые он не мог показать? Ведь он привык скрываться. Привык нести свой крест самостоятельно. Желать. Ей сделалось грустно. Непонятно почему, но сердце сжалось тоской. Она так хочет никогда не отпускать его, вечно таять в желанных объятиях. Девичьи руки обхватывают торс мужчины, и Петра прячет своё лицо, прижавшись к капитану. Она слышит ровное биение его сердца, размеренное дыхание. Чувствует вздымающуюся грудную клетку и жар любимого тела через ткань рубашки. Она не могла терпеть, не могла больше держать в секрете ничего. Любила. Любила больше жизни и была готова умереть за свои чувства. Глаза защипало от горьких слёз, вызванных непонятными эмоциями. Просто испугалась. На минуту представила, как эти руки больше не будут касаться её, как он уйдет и оставит её в этом холодном и темном месте совсем одну. Всхлип разорвал нависшую тишину. Не отпускать. Никогда не отпускать. Ривай замер, но быстро понял причину такого поведения девушки. Он всегда её понимал. Даже без слов. А оказалось так, что самого важного не видел в упор, и от осознания всего его сердце также сжалось горечью. Он обнял её в ответ. Так хотелось прижать ещё сильнее, но преградой служила боязнь навредить, а все-таки… Удивительная сила чувств заставляла вздрагивать всегда молчавшие и самые удивительные струны души, звучание которых волновало подсознание. Неописуемые ощущения, когда кто-то нужен тебе больше кислорода, больше всех богатств на этой земле, больше жизни. Этот человек и сам становится твоей жизнью. Ведь люди такие глупые. Иногда отдают такое большое значение мелочам, что просто не могут видеть всю картину целиком, а ведь не нужно усложнять… Нужно просто любить. Просто отдаться человеку целиком и полностью. И Петра отдалась. Она больше не держала его. Она верила всем сердцем, что когда её хватка ослабнет, то он не уйдёт. Верила, и он внемлил её вере. — Глупая, — гладит по мягким волосам, приятно пахнувшим какой-то ароматной травой. Голос тихий такой, словно, повысь его хоть на полтона, он оглушит девушку. Она лишь кивает в ответ — правда глупая. А потом улыбается, рукавом утирая последнюю слезу. И больше не будет плакать. Не будет, потому что знает, что ему приносит боль вид её покрасневших глаз, намокших щёк и грустного лица. Ривай аккуратно поднимает её и берет на руки, открывает дверь в кабинет и шагает в непроглядную тьму помещения. Девушка же всё никак не утихомирит своё волнение. Неужели её безумная мечта сбылась, и все слёзы, боль, досада окупились за одну ночь? Даже если она спит, пусть этот сон не закончится никогда. Это не сон. Прохладные одеяла под её телом смялись, когда капитан всё с той же осторожностью укладывает Петру на кровать, ещё вечером приготовленную ко сну, но тогда же и забытую своим владельцем. И нет никого. Ни начальства, ни подчиненных, ни глупых формальностей, служащих сплошным ограничением. Казалось, что с отсутствием солнца и дня, отсутствовала и утомляющая до смерти суета. Исчезло всё. Лишь таинственный взгляд серых глаз остался с Рал. Остался и должен остаться до самой смерти, ведь нет связи крепче, чем контакт любящих сердец. Она вновь наслаждается его прикосновениями, притягивает к себе и сладко-сладко целует. Бушующую страсть было трудно остановить. Ривай перехватывает её руки, фиксируя у неё над головой, и углубляет поцелуй. С неохотой отстраняется, отпускает одну руку и оттягивает воротник её блузы, расстегнув пару пуговиц. Губы касаются гладкой кожи на тонкой шее. Он прикусывает её, но тут же проводит там языком, по-своему извиняясь. Оставляет красноватое пятнышко на ключице. Петра вздыхает, невольно откидывая голову чуть назад. Её тонкие пальчики зарываются в тёмные волосы, взъерошивая их. От вида растрепанного капитана с губ девушки срывается короткий смешок, на что мужчина лишь удивленно изогнул бровь, вовлекая Петру в очередной поцелуй. Вжатая в кровать, она была взволнована полным контролем над её телом. Да, она доверяла этому человеку, но тревожное состояние всё никак не отступало. Кровь закипала. Внизу живота все ощущения откликались в стягивающихся приятной судорогой мышцах, будто тысячи бабочек хотели выпорхнуть наружу, оставляя после своего пребывания сладкое послевкусие. Будоражило. Один неуверенный шаг вперёд проломил стену, за которой скрывались ранее уму непостижимые чувства. Столько страхов, столько неуверенности. Петра не верила своему счастью. Его обжигающие прикосновения, властные, но преисполненные чувственностью действия, щекотящее прерывающееся дыхание. Она нежилась в родных объятьях, утопая в омуте своих же мечтаний, вдруг ставших реальностью. Горячо. Ловко стягивая совсем ненужную сейчас одежду, Ривай откидывал её куда-то в пространство. Аккуратная грудь открылась внимательному взору. Петра прикусывала губу, дабы сдержать почти что неуправляемые стоны, когда мужчина прильнул к ней, сначала ласково касаясь, а потом целуя. Щёки Петры покрылись румянцем. А Ривай опускался всё ниже и ниже, оставляя за собой дорожку поцелуев. Зацепив зубами край нижнего белья девушки, он потянул его вниз. Перехватив стройные ноги, целует бедро, нежно поглаживая пальцами промежность. Её пальчики стискивают ткань простыни. Доверие. В свободное время Рал читала какие-то пыльные и забытые временем книжки и часто натыкалась на любовные истории, откровенные описания в которых до жути смущали её. Но такое необычное чтиво познакомило девушку с прекрасным чувством желания, возбуждения и страсти, когда по телу нахально прогуливаются мурашки, сердце начинает отбивать безумные и неизвестные доселе такты, а живот сводит сладкой истомой. Всегда мечтающая оказаться на месте героинь этих романов, она наконец получила то, чего хотела. Боясь захлебнуться в омуте, в который затянули её собственные чувства, Петра всё ещё отчаянно пыталась отдавать отчет своим действиям. Было страшно от неизвестности, но так ажиотажно в тот же миг. — Ты девственница? — от вопроса рыжеволосая покраснела ещё пуще, но потом коротко кивнула. Конечно, она берегла себя. Берегла для того самого момента, когда могла бы отдаться тому единственному, чей взгляд сейчас смягчился, а движения вновь стали плавными и аккуратными. Боялся навредить. Дорожил. С замиранием сердца дорожил. Ривай не стал медлить и ввёл в подчинённую два пальца. Постепенно, не ускоряясь, давая ей свыкнуться. Петра откинула голову на подушку, протяжно простонав. Она вновь цепляется за простынь, ощущая, как капитан начинает двигаться. Рал не могла угнаться за бурным потоком ощущений. Её чувства бросились в бегство за пределы чертогов разума, без намека на возвращение. Так горячо, словно она заболела лихорадкой. Но ведь почти так оно и было… Только вместо страшной болезни её заразил капитан неизлечимым недугом — любовью. А в пагубные симптомы оставил боязнь остаться одной, ведь как она может подарить себя кому-то ещё, когда сердце на века привязано лишь к зачаровывающей хладности серых глаз? Исключено. Утонули. Так узко и влажно. Ривай смотрел и видел перед собой невинное дитя, подобное настоящему ангелу. Рыжий небесный посланник с обворожительными чертами лица. Она всегда была рядом. Светлая и настоящая такая, близкая душе. Он видел, как дрожали её руки, и слышал сбитое дыхание каждый раз, когда стоял рядом. Но боялся откликнуться. Боялся дать ответ и разбить добрый свет Петры, и без того несчастной родиться в столь ужасном мире. Но разве настолько он бесчеловечный, чтобы набросить своего ангела на эти муки? Впредь всё будет иначе. Её голос был так приятен на слух. Ривай ускорял свои движения, а девушка неумело поддавала бёдрами в такт, радуя его своими стонами. Только она заставляла его дышать по-настоящему, как делают это наделенные осмысленным существованием люди. И сейчас он также по-настоящему боялся навредить. Его промозглый мирок ненависти по маленьким кусочкам разваливался. Вся страсть скопилась в одном месте, и Петра ощутила, как доходит до заветной грани возможного. Она прогибается в спине и громко простанывает, совсем забыв сдержаться. Мужчина прислоняется к её губам, заглушая воздыхания, и устраивается меж девичьих ног. Взглядом спрашивая разрешения, Ривай подается вперёд, заставляя Рал до боли закусить губу. В животе что-то отдалось резким жжением, и у янтарных глаз невольно скопились слёзы. Тонкие руки Петры обвивают спину капитана, и она вцепляется в неё ногтями, оставляя красные отметины. Но боль была ничем. Именно сейчас, когда они горели вместе. Два измученных сердца, открывшихся своим желаниям. Оба теряли рассудок и не собирались отправляться на поиски. Рушили все рамки между собой, заботясь лишь об интересах друг-друга, не переживая о неуместных словах общества. Эгоизм на двоих. Такая опасная азартная игра, правила для которой писаны самим Дьяволом. Только вот не было здесь ни лжи, ни предательств, ни грязного шантажа. Их свет пролился на жестокую реальность, и они породили нечто новое, бесконечное. Девушка содрогалась в сильных объятьях мужчины, упивалась его тяжелым дыханием, неустанно обжигающим молочного цвета кожу. Больше не боялась быть покинутой, машинально прижимаясь ещё ближе к его торсу. Он совсем потерял контроль. Не понимал, как какая-то девчушка могла сорвать все печати и высвободить бурю переживаний. Он вжимал её в одеяла, целовал и ласкал, ища ответы. Но иногда бывает так, что они неуместны, и проще не станет никому. Бессмысленные скитания мыслей могут уничтожить душу. Поэтому он просто доверился ей, в последний раз двинувшись вперёд. А потом бессильно уронил своё тело на кровать, не переставая переплетать свои пальцы с пальцами Петры. Она же просто прикрыла усталые глаза, приближаясь к своему самому любимому человеку. Его губы касаются рыжей макушки, и мир пред очами погряз в ласковую сонную пелену. — Люблю, — тихий шёпот мягко касается подсознания и рассеивается в пустоте…так бывает порой, в это трудно поверить, иногда лишь достаточно сердце доверить. и тогда теплый свет твоих мыслей коснется
— это будет пока они скрыты от солнца.