Самый честный человек

Впервые Тентен увидела Аджисай, когда привели ее жрецы храма огня в общежитие для генинов Академии. Тентен внимательно рассмотрела новую соседку: в уголках губ ее запеклась чужая кровь, а каштановые волосы ее были неровно обрезаны. Когда Аджисай немного пришла в себя, она попросила немного воды, а на все вопросы Тентен отвечала даже слишком подробно. Потому что она рассказывала эту историю уже много раз. Сначала в храме огня специалисту по печатям, который почти с первого взгляда на нее понял, что у них одна специализация, и обещал показать такому ничтожеству, как она истинное могущество техник фуиндзюцу, запечатав ей глаза или того хуже — руки. Потом она повторяла свой рассказ врачу, который ее осматривал и проверял на наличие контролирующих техник и гендзюцу. Увидев, что на языке ее нет «печати молчания», он довольно ухмыльнулся — она теперь все расскажет и скрыть более ничего не сможет. Аджисай и не скрывала. Ее допрашивали много часов подряд в АНБУ, сенсоры пытались сбить ее с толку, а мастера иллюзий копались в ее воспоминаниях, ища все, что может повредить Конохе или указывать на то, что девчонка выполняет в деревне шпионскую миссию. Но, несмотря на очередные расспросы, и даже работу сенсоров ничего нового по сравнению с первыми показаниями она сказать не смогла. АНБУ узнали, что власть в той маленькой деревушки, которую они и со счетов-то списали, захватил человек, который возомнил себя богом. И ему оказались нужны трупы. Очевидно, для запретных техник. Аджисай случайно сбросила полотно, закрывавшее лицо покойника, и узнала в нем своего друга, недавно погибшего на миссии. Она поняла, что любой может быть следующим подопытным и сбежала. В Деревне дождя, где словно, непрерывные тропические ливни, шла непрекращающаяся гражданская война, в которую иногда вмешивались великие деревни, она повидала многое. Но главе деревни, которому нужно «еще немного жизней» своих людей в и так обескровленном селении ради наступления всеобщего мира она больше не верила. Хотя бы и все вокруг говорили, что он спас Амегакуре. Она бежала той же ночью. После того, как в застенках АНБУ исследовали чуть ли не каждое ее воспоминание, Аджисай было больше нечего скрывать. После каждого сеанса переноса разума она чувствовала себя выпотрошенной. Несмотря на то, что о ее недолгой жизни АНБУ знали почти все и проверяли эти знания по много раз, каждый день они начинали свое следствие заново. Со временем Аджисай превратилась в самого честного человека. Ее не били, не поливали кипятком, не отрубали пальцы — вместо этого ежедневно просматривали ее память и ум, раз за разом пытаясь найти то, на что не обратили внимание вчера. Со временем у нее самой возникло и крепло желание «помочь следствию» найти то, что они так усердно искали, лишь бы допросы закончились. С другой стороны, Аджисай стала бояться не только сказать, но и подумать что-то лишнее. Порой ум ее упорно тревожила мысль: «Конечно, опыты с трупами шиноби из твоей же деревни это мерзко, к тому же ты можешь быть следующим, но теперь, когда она особенно беспомощна и не может защитить даже самое сокровенное в своей памяти, не лучше ли было…» — Аджисай не додумывала эту мысль и гнала ее от себя. Она боялась. Она стала человеком, у которого больше нет секретов. Такой она казалась неопасной. Жизнь ее в Конохе представлялась весьма ясной: сначала приют, где инструкторы обучают юных шиноби тому, чему других детей учат в кланах, а затем «Корень АНБУ», старейшины которого приходили в приют раз в год или несколько лет и забирали подросших детей, чтобы сделать из них хитокири. Потому Тентен, спросившей, откуда она, Аджисай, привычная к страху долгих допросов, рассказала все. Она потом долго боролась с ощущением некоей беспомощности перед спрашивающим. На тренировках инструкторов раздражал в ней и малый объем чакры, и негодная физическая подготовка, которая стала заметно хуже от сидения в казематах АНБУ, но больше всего их возмущало то, что Аджисай не владеет ниндзюцу и гендзюцу, без чего, как известно, трудно стать стоящим шиноби, даже несмотря на знание запечатывающих техник. В этом Тентен была на нее похожа: она чаще использовала призывные свитки и холодное оружие, чем ниндзюцу. — Ни за что нам не попасть в «Корень» с нашими-то способностями, — успокаивала подругу по несчастью Тентен. Аджисай понимающе улыбалась. А после занятий… в первый же день ее, не восстановившуюся от недавней работы с сенсорами и измотанную первой после долгого перерыва тренировкой, избили до полусмерти по пути в общежитие. За то, что чужая. И за то, что слабая. Из-за того, что прошел слух, что у одного из воспитанников погиб в Амегакуре какой-то родственник. Кто его убил? Как он погиб? Неважно. Ей решили мстить. От этой мести остался у Аджисай на память шрам через всю руку от лезвия, которое достали, чтоб разукрасить ей лицо и шею. Потом она говорила, что шрам лучше, чем перерезанное горло. Ее нашла Тентен, которая с тренировок всегда уходила одной из последних. Она перенесла Аджисай в почти бессознательном состоянии в комнату, положила на нижний ярус своей кровати — так легче было смотреть за ней, пока девушке не станет лучше. Разорвав что-то из одежды, она перетянула повязкой кровавую рану, а горящий в лихорадке лоб смачивала водой. Инструкторы на пропуски занятий Аджисай смотрели сквозь пальцы: ей же будет тяжелее потом наверстать программу и готовиться к спаррингам. Похоже, многие в тайне одобряли поступок ребят или даже думали: «Если б это я тогда нанес удар, я бы не промахнулся». Ведь не у одного человека погибли родственники и друзья в Амегакуре. Забота, которую проявила Тентен к Аджисай, когда она была ранена, сблизила их, потому и когда той стало лучше, она старалась быть рядом с Тентен. Проблем меньше не стало, но с человеком, который проявил к ней сочувствие, было спокойнее.