Ханахаки

      Аллен с мягкой спокойной улыбкой говорит, что у нее просто болит живот, и она не пойдёт на ужин.       — Нет, что ты, — она почти смеётся, — Просто живот крутит, до завтра пройдёт!       — Может, сходишь к Матроне? Лекарства выпишет? — заботливо предлагает Линали, волнуясь. Она не знает, что от её болезни лекарств нет.       — Само пройдет! — отмахивается та, стараясь незаметно прекратить разговор и подтолкнуть Ли к двери.       — Ну ладно… Но, если что, заходи, не стесняйся. До утра не пройдет, обязательно зайди, — хмыкает Линали, махнув рукой на прощание, а Уолкер поспешно закрывает дверь. По стенке скатывается на холодный пол, дожидается, пока шаги подруги стихнут. Быстро распускает тугие белые бинты, чтобы грудь не сдавливало так сильно, и растворяется в сухом кашле, тихо задыхаясь. Больно.       Аллен никогда не жаловалась на свою судьбу. Молча, разве что рыча, смыкая зубы и сжимая кулаки до хруста, она терпела. Она привыкла, что в «любимчиках» госпожи Судьбы. А Судьба любит ставить узелки на её жизненной дороге, будто издеваясь и гаденько хихикая. Уолкер упрямо продолжала идти вперед, перешагивая через припятствия и трупы. Но сейчас…       Говорят, люди привыкают ко всему. И это правда. Ну, Аллен точно привыкала ко всему. Она смирилась с тем, что не нужна своим родителям, они ведь бросили ее, как только она родилась. Кому нужен ребёнок с увечьем на всю руку? Уолкер привыкла к жизни в бродячем цирке, а это было далеко не лёгкое время. Пусть и не сразу, но она свыклась с тем, что умер Мана, смогла отпустить и жить дальше. Привыкла к уродливой левой руке, которая стала родной, седым волосам и шраму-проклятию на пол-лица. Привыкла к тому, что на ней висят громадные долги учителя, оплачивать которые Мариан явно не собирался. Кросс вообще не волновался о своей ученице, заставляя ее работать, когда та была ребенком, да и сейчас присылал ей счета. Аллен без труда привыкла к нелегкой жизни в Черном Ордене. Привыкла к надзору Линка и постоянным попыткам упрекнуть от Рувилье, порой абсолютно абсурдных. Привыкла притворяться парнем. Привыкла постоянно улыбаться, подбадривая других, а свою боль скрывать за маской, потому что её слишком много, столько, что захлебнуться можно, и других это никак не касается. Привыкла и к частым приступам Ханахаки.       Приступы могли накатить во время миссии, в столовой, везде. Приходилось терпеть, улыбаться, головой кивать, боясь проронить хоть слово, с которым бы вылиться кровавые лепестки. Воздуха катастрофически не хватало, но Уолкер упрямо игнорировала свою болезнь. Грудь ведь и так туго перевязана бинтами, а легкие наполнили цветы.       Некоторые люди, конечно, знали ее тайну о половой принадлежности. Учитель, смотритель Комуи, Бак, ещё несколько мед. работников… Хотя первым узнал, естественно, Мана.       Почему она скрывала свой настоящий пол, ведь есть девушки-экзорцисты? Привыкла. Жизнь в цирке и нелегкие сомнительные заработки ради закрытия долгов. А все знают, что женщины немного уязвимы. Особенно в низших слоях населения.       И если о ее женском поле знали, то о Ханахаки не знал никто. Девушка успешно скрывала приступы и носила маску спокойствия. Разве что Четырнадцатый, враг и злодей, наблюдавший за Аллен из зеркальных поверхностей, видел ее боль и знает о Ханахаки. Но, знаете, становилось до смешного плевать.       Уолкер напрасно надеялась, что после того, как Тикки Микк проткнул её сердце, чуть не убив экзорцистку, Ханахаки отступит. Ведь сердце-то новое, искусственно созданное Чистой Силой, оно не её, не родное. Но болезнь не отступила. Ханахаки начала сначала, будто позаимствовав упрямость Уолкер. Понемногу, по чуть-чуть приступы становились все чаще, лепестков отхаркивалось все больше, а терпеть становилось все сложнее.

Канда Юу.

      Тот, из-за кого распускаются цветы в её лёгких, царапая, кровью питаясь и жить мешая. Тот, из-за кого она не может сделать хоть глоток спасительного кислорода, ведь у нее очередной приступ Ханахаки. Тот, из-за кого в её комнате сейчас валяются окровавлено-броские цветы Мальвы.       Цветы везде. На полу, на кровати, на столе — везде. Они красивые, но нежные лепестки страшным узором смерти перепачканы в крови. Они красивые, но… Она не может дышать.       А Канда не знает. Канда привычно грызется с ней по пустякам, вступает в спарринги, называет её «Мояши» и злится, когда его отправляют на миссию с Уолкер. Канда не знает, что она болеет Ханахаки. Канда не знает, что она девушка. Канда не знает, что она влюблена. В него.       Аллен не знала, когда влюбилась, просто в Юу она нашла на удивление похожего человека. Канда тоже был лишён счастья, его детство тоже наполнено болью, которой хватило бы на нескольких людей, пригнув их к земле такой ношей. Мечнику тоже знакома горечь утраты. Уж Аллен ли, которая побывала в его воспоминаниях, не знать. Просто держались они по разному. Канда был откровенен, а потому и груб, со всеми, и с ним особо никто не общался. Аллен носила маску доброты и всепрощения, помогала всем и каждому, и люди к ней тянулись. Пока не разнеслась весть о Четырнадцатом.       Уолкер с болью замечала на себе косые взгляды, к которым, впрочем, давно привыкла. Просто в Ордене на нее перестали так смотреть, считали чуть ли не героиней, той, которой суждено закончить эту войну. И Аллен позволила себе думать, что так и будет, что нашла действительно хороших и верных людей. Все, вроде, так и было, пока в ЧО не узнали, что в ней Ной.       Аллен все чаще замечала, что даже Линали посматривает на нее с опаской, хоть и старается это не показывать. Уолкер видит, что Лави смотрит за ней куда внимательнее, нежели раньше, ведь уже не доверяет. Наблюдает почти также, как Линк. И только Канда не меняется в своем отношении к ней. Они, как и всегда, спорят, устраивают жестокие спарринги, и, кажется, терпеть друг друга не могут.       Аллен была в глубоком шоке, в первый раз обнаружив на своей руке окровавленные цветы, но быстро сообразила, что к чему. Мана рассказывал ей о Ханахаки, в его глазах плесклась грусть, и ещё тогда девочка посчитала это глупым. Умереть из-за любви, из-за чувства, которое должно пробуждать желание жить… Какая нелепая смерть. Какая несправедливая смерть.       Сначала она изредка отхаркивала почти чистые лепестки. Это было не больно, но неприятно и обескураживающе. Это было предупреждением. Вторая стадия пришла, когда Аллен сама себе призналась в том, что, кажется, влюбилась. Осознание этого не пришло как какое-то особое открытие, нет. Это было как всеми известный факт, который все знают, но никто не акцентирует на этом внимание. Как, например, то, что в сутках двадцать четыре часа, или в году двенадцать месяцев. На этом этапе она каждый день заходилась приступами, и лепестков стало куда больше. Тогда стало понятно, что ей не сбежать.       Третий этап пришел, когда она поняла, что не хочет, чтобы рядом с Юу крутились девушки, даже Линали. Это пришло весьма спонтанно, и Аллен подумала, что ревнует. Ревнует того, кто в принципе не её. По сравнению с прошлой стадией, терпеть стало значительно сложнее, а лепестков больше. Они раздирали горло и выливалась кровавым месиво, жутким, клейким и отвратительным. На этом этапе она сейчас.       Аллен специально приходила в столовую позже, когда все места, кроме места рядом с грозой ЧО, заняты. Седая выпрашивала у Комуи миссию посложнее, зная, что её отправят с Кандой. Она приходила во время его тренировок и напрашивалась на драку. И медленно выдыхала, чувствуя, как лепестки отступали, открывая свободный проход кислороду, понимая, что лёгкие жизнью наконец наполняются. Но он не может быть рядом вечно.       Уолкер возвращалась в комнату, и Ханахаки накатывала с новой силой, как бы смеясь и в свой холодный плен забирая. Она заглушала слишком громкий кашель подушкой и наблюдала, как она пропитывается кровью насквозь. И уже не красиво-чистыми цветами.       Так было каждый день, но не сегодня. Аллен с безучастным удивлением понимает, что приступ слишком сильный, даже по ее меркам. Она не сможет даже дойти до столовой. Сегодня она кашляет уже не лепестками, а целыми бутонами, которые ещё, кажется, живые. Больно, больно, больно…       Она судорожно глотает воздух и смахивает выступившие слезы. Грустно улыбается и отмечает, что еще один приступ позади. Правда Ханахаки прогрессирует… Болезнь ведь смертельная.       Аллен никогда не думала, что влюбится. Она четко понимала, что не красавица и, в отличии от той же Линали, в ней нет ни капли женственности и грации. На это, безусловно, повлияло детство мальчика на побегушках в цирке и буквального слуги Мариана. Как бы Мана не пытался когда-то слепить из Аллен девушку, его старания разбились о пыль и грязь сражений, о боль, так тщательно скрываемую за улыбкой. Она, конечно, переняла все манеры, все правила этикета, но не как девушка. Как парень.       Впрочем, Уолкер все устраивало. Она ведь хотела спасать души акум, защищать невинных людей и друзей. И она тяжело вздыхает, отмечая, что, возможно, попросту не доживет до финальной битвы с Тысячелетним Графом. С Ханахаки долго не живут. Именно поэтому Аллен старается освободить как можно больше акума, победить Ноев. Пока может. Пока жива.       Очередной приступ разрывает ледяную тишину комнаты. А она думала, что на сегодня уже все. Ошиблась, как обычно. Уолкер даже кажется, что она слышит внутри себя едва различимый вздох, принадлежащий Четырнадцатому. Но уже не обращает внимания.       Может, даже в ее положении есть плюсы. Например, когда сила Неа возрастет, он не сможет забрать ее тело. Потому что к тому моменту Аллен уже станет пылью сожженного трупа в святом костре Ордена.       Девушка рассеянно подмечает, что надо кровь смыть. А то придет кто-нибудь, а тут все в крови… Но это отходит на второй план, как только цветы продолжают вырываться из горла кровавым и болезненным потоком, а она давится слезами.       — Ханахаки не лечится… — шепчет, набирая в ладони цветы и рассматривая. Красивые. Но из-за них такая боль в легких… — Как комично, после всего, что я пережила, я умру из-за цветов в организме. Такая глупая смерть…       Говорить больно. Горло, расцарапанное цветами и сильным кашлем, ссадит.       — Мана, где я… Свернула не туда? — вопрос остается неотвеченным, и в комнате висит неуютная тишина.       Тим сочувственно хлопает крыльями и садится на её седые волосы. Он понимает, но не может ничего сделать. Не лечится…       Только взаимной любовью. В книгах, которые Уолкер когда-то читала, она всегда приходит. Однако это нереально. Наврятли Юу считает ее хотя бы своим другом, для него она скорее просто надоедливый Мояши, чего уж говорить о любви. Для излечения этого мало, для излечения нужны чувства. Любовь. Такая, как у Уолкер.       Аллен влюбилась. По уши. В его иссиня-черные волосы и немного раскосые глубокие глаза. Уолкер тонет в них, как в глубоком океане, таком красивом и опасном, ведь в нем так легко захлебнуться… Но ей-то все равно, она может и навсегда там остаться.       Влюбилась в его скверный характер и мрачную ауру, пугающую прохожих. В его высокую фигуру, сжимающую в руках Муген. Она любит его от всей души, по-детски искренне и чисто.       Уолкер даже пыталась признаться, хотела рассказать, но… Не могла. Она четко осознавала, что отказ её убьет. И нет, она не впадет в глубокую депрессию, или что-то такое. Она умрёт буквально. От банальной нехватки кислорода.       Но слез нет, уже давно закончились. Зато есть противное, склизкое ощущение полной опустошенности и некой апатии. Хочется выть в голос, крушить, рыдать, болью давиться и другим отсыпать, но нельзя — люди услышат. А там проблем не оберешься. Улыбка вновь сводит скулы спазмами. На этот раз — от безысходности.       Она медленно встаёт и начинает сгребать лепестки в мешок. Знает, что бесполезно, ведь скоро появятся новые. Хватает тряпку и привычными движениями оттирает кровь, морщась. Никто не догадывается, что она болеет Ханахаки. А Уолкер уже не против. Только сделать как можно больше в войне, пока ещё живая.       Аллен привыкла. ***       — Я отправляю вас на миссию по предполагаемому местонахождению Чистой Силы, — Комуи, медленно попивая приготовленный сестрёнкой кофе, сидел среди своего фирменного бардака.       — Тч, — этот привычный хмык заменяет тысячи слов. На данный момент Юу показывает, как его бесит то, что он не может поехать один.       А Уолкер молча радуется, пока она хотя бы рядом с Кандой, болезнь чуть отступает. Значит сегодня-завтра таких сильных приступов не будет. Наверное.       И она привычно уходит собираться, молча отхаркивая в комнате как можно больше лепестков, чтобы не закашляться на задании.       — Мояши, ты чего так долго? — раздражённо раздается из-за двери.       Аллен прячет лепестки и выходит, бормоча что-то наподобие «Прости за задержку, Канда!».       Тот раздраженно хмыкает, и дальше они идут в полном молчании. Им не о чем нормально поговорить, разве что разругаться могут. Ведь они даже не друзья.       И от этого Аллен болезненно щурится, думая, что уже разучилась жить без этой чертовой боли. ***       Уолкер заносит меч над акумой дрожащей рукой. Наконец-то… Сражение с четвертым уровнем в одиночку — ужасно сложно. А под ногами еще и первый уровень путается…       И, казалось, ничто не может остановить ее. Когда клинок уже нацелен, когда лезвие плавно движется на встречу, освобождая наконец чью-то душу.       Кроме внезапного сильного приступа Ханахаки.       Седая согнулась пополам и закашлялась, проклиная себя за слабость. Ну почему сейчас? Почему во время боя? Почему именно тогда, когда она не одна? А кровь с цветами все продолжала выплёскиваться из организма, а у Уолкер где-то в глотке стояли попытки это прекратить.       — Что это? — удивленно спрашивает акума, наклоняя подобие головы на бок.       Аллен грустно улыбнулась. Ну вот, прокололась. Хорошо, что рядом никого не было. Иначе дошло бы до Ватикана, а там… Ладно, хватит ей забивать голову ерундой.       — Все нормально. Продолжаем. — воздуха не хватало, грудь сжимали бинты, а в горле застряли нежные лепестки Мальвы, царапая вклочья и мешая вдохнуть. Она не обратила на это внимания. Потому что должна.       — Ты действительно уверен, что сможешь сражаться? — будто кому-то есть до этого дело.       Если ты экзорцист, то ты будешь сражаться, как бы плохо тебе не было. Если ты экзорцист, ты всю жизнь будешь ходить по острию ножа, между жизнью и смертью. Если ты экзорцист, то никто не отменяет риск того, что ты не станешь Павшим. За свои действия, мысли, эгоизм и желание жить. Как Суман. А ведь он просто хотел увидеть дочь…       Аллен машет головой, отгоняя эти мысли. Думать о чем-то подобном во время боя не в ее духе, это отвлекает.       — Более чем, — запоздало отвечает Уолкер, кривя душой, — более чем…       Она встаёт, опираясь на меч. Силы уже уходят, она поднимается одной только силой воли.       Аллен продолжает сражаться. Ей больно, но она терпит. Если начать кашлять сейчас, это затянется надолго. И крови тоже много уйдет. Просто продержаться… Желательно, до возвращения в ЧО.       Силы на пределе. Просто перерубить… Просто освободить её измученную душу… Помочь…       И девушка вновь помогла, наплевав на себя. Её левый глаз видел, как улыбается освобожденная душа, искренне благодаря её. Этого более, чем достаточно. Ведь это долг экзорциста - освобождать души акума.       Инносенс деактивируется и Уолкер оседает на землю. Устала, ужасно устала… Бой прошел, теперь нужно просто сдержать Ханахаки. Она прерывисто, сбито дышит, пытаясь восстановить дыхание. Как же мало кислорода… Перед глазами круги идут, и Уолкер напрасно пытается что-то увидеть.       — Что, Мояши, уже выдохся? — сердце сжимается от этой насмешки, — Здесь был только первый уровень.       — Я Аллен, БаКанда! — «обижается» она, — Четвертый уровень. Один.       Юу неоднозначно хмыкает, глядя сверху вниз.       — Поднимайся, Мелочь. Переночуем в гостинице, с утра поедем обратно.       — Я Аллен! Ты не можешь запомнить пять букв? — эта перепалка уже настолько привычная, что никто не представлял разговор без нее.       Брюнет не счёл нужным отвечать и развернулся по пути к гостинице. Аллен, слегка пошатнувшись, пошла за ним. ***       Забронированный Орденом номер особо уютным не выглядел, однако выбирать не приходилось. За всю ночь Уолкер так и не сомкнула глаз, искоса поглядывая на Канду, который мирно спал.       Его темные волосы разметались по подушке, веки слегка подрагивали, а лицо выглядело столь умиротворенным, что Аллен невыносимо захотелось его потискать. В таком свете мечник отнюдь не выглядел грозой всея Черного Ордена.       Медленно, морщась от противного скрипа кровати, девушка встала, натянула форму и тихо вышла. Если приступ начнется в номере, Юу точно проснется. А там от вопросов не отвертеться.       Аллен представила презрительный взгляд парня и судорожно выдохнула. Если он посмотрит на нее так, она на месте задохнётся.       Зайдя за здание, Уолкер дала волю цветам. Окровавленные лепестки вырывались из лёгких, не пропуская и каплю кислорода. Вот сейчас, ещё чуть-чуть, они пройдут и она нормально вдохнет ночной воздух. Главное - держаться.       Лёгкие наполнились спасительным кислородом, и седовласая попыталась отдышаться. Лёгкие, в которых сейчас почти не было лепестков, приятно наполнились холодным воздухом, отрезвляя.       Но это временная мера. Завтра они снова будут забиты лепестками Мальвы, и будет ещё один приступ. От этого не отвертеться.       Глухие шаги эхом отдались в сознании. Кто-то шел сюда. А она стоит среди кровавых цветов. Кто что подумает?       — Тч, Мояши, ты что тут делаешь?       Сердце пропустило пару ударов. Это Канда. Что он подумает. Она же для него… Парень.       — Я Аллен, БаКанда! — на автомате ответила она. В конце концов, так начинался каждый их диалог.       — Ты чего тут забыл?       И как он услышал, что Уолкер вышла? Вот надо же было так спалиться! Девушка угрюмо потупила взгляд.       — Цветы… — удивлённо прошептал Юу, словно не веря, — Ты болеешь Ханахаки?       Ну да, логично, что он понял. Да тут даже пятилетний ребенок бы понял, не то, что Канда! Сопоставить человека, который среди ночи пошел на задний двор незнакомого здания, цветы и кровь.       — Кто это? — безразлично спросил мечник.       Аллен вдруг подумала, если спалиться — то по полной. Она прожила хорошую жизнь, пусть и короткую. И умереть вот так, пока все живы, пока сама не стала Четырнадцатым, — лучше. Нет, не подумайте, Уолкер не была суицидницей, но даже ей надоело постоянно с улыбкой бросаться в самое пекло. Она не стальная, просто никто не хотел замечать обратное.       — Ты… — шепнула она, прекрасно зная, что Юу услышит.       Тот как-то неопределенно на неё посмотрел. Этот взгляд был не читаем и пуст. И это пугало седую даже больше ненависти.       — Ты парень.       — Нет, я девушка. Притворялась.       А действительно, теперь уже нечего скрывать. Открыть все, вот так, разом. Как в покере. Только, в отличии от игры, у девушки нет ни одной удачной комбинации. Проигрыш.       — Идиот, — проговорил Канда и развернулся, бредя в сторону гостиницы.       Ну вот и все, поговорили. А чего она, собственно, ожидала? Прекрасно знала, что он ответит. Так и свершилось. А могло быть и похуже, в менее приятной форме.       Ноги подкосились, и она упала на колени. К горлу подступили цветы, и Аллен закашлялась, безуспешно стараясь сдержаться. Сильнее, чем раньше, ведь теперь это был отказ, а значит… Цветы начали завядать. Воздуха не было, а кашель все наступал. И без того бледная кожа Уолкер стала еще белее, серые глаза ярким пятном выделялись на фоне белого.       Услышав душераздирающий кашель, Юу плавно обернулся. Глаза впились в фигуру, что корчилась от приступа. В его голову взбрела неожиданная мысль: «Так это он… Из-за меня?»       — Иди, Канда, — с мягкой улыбкой прохрипела она. Говорить было тяжело, — Я догоню тебя. И… Прости меня.       И парень, тчикнув, ушел. А Аллен придалась Ханахаки. Невыносимо больно… Цветы вянут, забивая легкие. Ей холодно и больно, повсюду чёртовы цветы и кровь. Невыносимо хочется все прекратить. Она ведь не задохнется сейчас, правда? Почему вокруг так… Много Мальвы? Это ведь галлюцинации, да?       И темнота тоже не настоящая. ***       Линали плакала, наблюдая, как бездыханное тело Аллена относят в топку. Он ведь… Ведь… Не мог! Он просто не мог умереть… Слезы лились из её глаз, практически закрывая обзор. Он ведь хотел… Победить графа, и… Ему ведь всего шестнадцать! Как он мог умереть на этой чертовой миссии? Он ведь и не пожил толком… Не пожил для себя…       Лави сжимал кулаки до противного хруста, не замечая боли. Хоть он и ученик историка, которому должны быть чужды эмоции, но этот парень не мог не запомниться. Лави нарушил самое главное, самое важное правило историков — не привязываться. Но к Уолкеру невозможно было не привязаться. На его бледном лице так и застыла улыбка, а лицо было безмятежно. «Он определенно попадет в рай».       Комуи неопределенно вздыхал. Он сдержал обещание, данное Аллен — никто так и не узнал о том, что она девушка. Смотритель еще раз тихо вздохнул, стараясь сохранить спокойствие. Он видел очень много смертей, но солнечная Уолкер западала в сердце каждому, притягивая, как магнит.       Кроули безмолвно плакал, вспоминая веселые моменты, проведенные с Алленом. Вот бы просто перемотать все на пару месяцев назад… Можно было бы помочь, исправить что-то. Чтобы все было не так, как сейчас.       Миранда плакала от своей беспомощности. Сколько бы она не пыталась, она не может помочь. Она не может вернуть все до того мгновения, когда сердце Аллена еще билось… Ей не подвластно, но… Она не смогла ему помочь. Она ничем не смогла помочь Аллену, ничем!       Весь научный отдел, искатели и даже мед. персонал — все они собрались. Кто-то рыдал в голос, кто-то старался сдержаться. Но все они собрались по одной причине — попрощаться с Алленом Уолкером, тем, кто подарил им столько счастливых мгновений. Многих он не раз спасал от смерти, рискуя собственной жизнью. Ради него все будут идти дальше и обязательно победят в этой войне.       Канды же в зале и вовсе не было. Юу сидел в своей комнате, в тишине отхаркивая черные розы, стараясь не обращать внимания на слезы, скопившиеся в уголках глаз. Канда тоже заболел Ханахаки. Канда тоже полюбил, правда немного запоздало…       — Ханахаки не лечится…