Пальчики

Тсунаеши не любила себя. От слова «совсем». Хотела бы, да только окружающие лишь нагнетали ее искреннюю неуверенность в себе и своей красоте — никчемная, неуклюжая, тощая и костлявая, просто страшная, в конце концов. Как ее только не называли за шестнадцать лет недолгой жизни. Красивой могла назвать мама, но… этого было мало. Тсунаеши, как и все подростки, мало доверяла словам матери. Иногда девушка вставала напротив зеркала в полный рост, сбрасывала с плеч огромную белую футболку, в которой ходила дома, оставаясь в одном нижнем белье. И смотрела на себя. Длинные худые ноги, острые коленки, маленькие пальчики на узких ступнях. Худые опять же бедра, и задницы нет — она нерешительно сжала ладонями ягодицы, щупая, сминая пальцами две половинки, как видела, как делал один парень со своей девушкой — она тогда шла домой поздно вечером и какое-то время не могла отвести завороженного взгляда от зарывающегося в волосы незнакомки подростка, как девушка позволяла, видимо, надеясь, что на улицах никого нет. Тсуна знала, что парням нравится, когда «есть, за что подержаться». Она нахмурилась, глядя в глаза своему отражению, сжала губы в тонкую линию, прикусив изнутри щеку. Живота у нее, ясное дело, не было. И она не была склонна говорить, как многие, что толстая. Она знала или верила в слова окружающих о том, что худая, как щепка. Только ляжки все равно казались более полными, чем должны быть. И это все равно летело в копилку «минусов» внешности Савады. Руки тоже длинные, с обгрызенными от нервов ногтями и крошечными белыми лунками в их основании. Нездоровые ногти тоже были ее бичом, но перестать их грызть или постоянно тереть и отрывать небольшие кусочки она не могла. И они слишком быстро отрастали, чтобы всего лишь стричь их. Тсунаеши выдохнула и положила ладони на почти плоскую грудь. Первый размер, которого и под одеждой-то не видно. Она могла носить топы или не носить вовсе — и никто бы не заметил разницы. Девушка вздохнула, отнимая руки от небольших округлостей. Она подошла поближе к зеркалу, снова заглядывая себе в глаза. Поворачивала голову из стороны в сторону, рассматривая миниатюрные, лопоухие уши, большие, оленьи карие глаза, миниатюрный нос и пухлые губы, единственные нравившиеся Тсуне в ее внешности. И венец всего — растрепанные рыже-русые волосы, очень неохотно отросшие даже до плеч. Ничего, что привлекало ее одноклассников в девушках. Занзас впервые увидел ее такой: худой, молчаливой, в разговоре постоянно заикающейся. С выпирающими косточками и острыми коленками. Некрасивую. Бледную. Страшную. Занзас не знал, как так вышло, что он остался в Японии на долгий год. Тсунаеши часто приходила к нему, училась улыбаться чаще, говорить увереннее. Занзас увидел эту ее мягкую, нежную улыбку, услышал всегда такой негромкий, но спокойный и ласковый голос, почувствовал под пальцами пушистые пряди волос. Увидел на щеках смущенный румянец. Украл первый поцелуй. Занзас не знает, как так получилось, что он полюбил эту нелепую малышку, Тсунаеши. И он увез ее с собой в Италию в тот же год, сделал женщиной, даже женился. Тсунаеши медленно менялась. Занзас не мог сказать, что Тсунаеши была в его вкусе. Ему, наоборот, нравились пофигуристее, порой наглые, яркие и независимые. Часто на одну ночь, вызывающие не нежные чувства, но азарт. Тсуна была другой. С нежной, вечно холодной кожей, тощей задницей и маленькой грудью, мягкая, пусть порой невозможно стойкая (часто Занзас задавался вопросом, откуда в ней это появилось). В строгом деловом костюме на работе и в обществе, но такая домашняя в окружении семьи. Светлая, но не яркая. Поднимавшая в груди странную волну желания защищать, укрыть от всего мира или взрастить нечто, что сможет покорить его — Тсунаеши была другая. Она подружилась с его Хранителями — не без поддержки женоподобного Луссурии, конечно. Вставала по утрам вместе со Скуало, готовила завтрак ему, себе и Зану, возвращалась в спальню, когда капитан уходил на утреннюю тренировку. Училась готовить, шить и ходить по магазинам с Луссурией. Разговаривала с Леви, своей улыбкой и лучащимся, теплым взглядом заставляя привязаться даже этого громилу, который не смог долго ревновать Босса к такой девушке. Внимательно слушала Мармона и качала порой головой, слыша жалобы на совсем уж нелепые, но оттого не менее растратные выходки. Болтала по душам с Бельфегором, которого Занзас после одного случая (когда Принц намеренно слегка задел стилетом щеку Тсунаеши, а потом в пустом коридоре ему пообещали отрезать им же яйца, если Потрошитель еще раз посмеет ранить девушку) мотивировал даже не тянуться к стилетам в присутствии жены, и к которому сначала жутко боялась подходить. Но в итоге, будучи одного возраста, они быстро сошлись, и Тсуне было даже как-то непривычно общаться со сверстником. С подачи Скуало Тсуна вытребовала у Занзаса уроки обращения с пистолетом. И пусть ей достался всего лишь маленький, дамский, с ничтожной дистанцией выстрела, девушка все равно усердно училась попадать в цель и только в цель. Зачем — для Занзаса оставалось загадкой, ибо жена не отвечала на прямой вопрос. Тсунаеши пробыла в его жизни — в жизни Семьи — без малого шесть лет. Когда Зан понял, что прежние чувства, и без того не особенно пылкие и страстные, остыли вконец. К тому времени он привык, что с молодой женщиной, Скайрини не просто по фамилии мужа, можно и нужно говорить прямо, без намеков и ухищрений, что она адекватно отреагирует и ответит, не кидаясь в глупые, так, казалось бы, присущие женщинам обиды — пожалуй, сказывалось регулярное общение с варийскими офицерами. Поэтому он впервые отложил отчетность во время обеда и подозвал к себе жену. Рассказал ей все так, как было и как он чувствовал. И если бывшая Савада и расстроилась, то виду не подала — всего лишь чуть печально улыбнулась и кивнула, принимая к сведению. Спокойным голосом предложила развод. — Куда ты пойдешь? — Занзас хмурился — пусть он больше не чувствовал к Тсунаеши ничего необыкновенного, но за шесть с небольшим лет (припоминая и почти-год в Намимори) привык заботиться о девушке. Еще девушке — почему-то он не мог назвать ее иначе бессознательно. Тсунаеши улыбнулась чуть шире, благодаря за беспокойство. — Вернусь в Намимори, к маме. Буду учиться в колледже, помогать по хозяйству, а потом посмотрю по обстоятельствам. Скайрини побарабанил по столу, задумчивым взглядом смотря в глаза Тсуны, не переставая хмурить брови. Довольно резко — не специально, правда — спросил: — Ты хочешь вернуть свою фамилию? — Вообще-то, если ты не против, я бы предпочла оставить твою. Или ты не хочешь? — А ты сможешь защитить себя, когда заявятся наемники из недружественных Семей, логически подумав и объединив фамилии Босса Независимого Отряда убийц при Вонголе и провинциальной девушки? — Он впился в ее лицо взглядом подозрительно прищуренных глаз, но Тсуна не повела и бровью. — Здраво, — кивнула она, признавая правоту пока еще мужа. — Тогда я сменю фамилию. То, что Занзас сказал — совсем не значило, что он не отправит в Намимори вслед за Савадой отряд для ее защиты. Мало ли чего. Он на самом деле привык защищать ее. Вокруг Ямамото со средней школы крутились девушки всех мастей. Старшеклассницы и сверстницы восхищались им, его талантом и спортивными достижениями. Вот только это мало повлияло на то, что в почти двадцать четыре он был один как перст. Он не сделал себе особой карьеры, в конце концов предпочтя перенять бизнес отца в тихом, родном городке и иногда выбираться на любительские матчи дополнительным игроком или судьей на детских играх. Сейчас вокруг него вились скорее мамочки младшеклашек, от внимания которых он старался как можно вежливее уходить. Вроде получалось. Тсунаеши впервые спустя шесть лет он увидел в цветочном магазине. Девушка составляла букет из неизвестных парню цветов разных оттенков оранжевого. Вошел внутрь, не веря своим глазам — та хрупкая, замкнутая девочка едва угадывалась в невесомо улыбающейся цветам девушке, одними губами напевавшей неизвестную мелодию. — Эм, прошу прощения. — Такеши подошел ближе, останавливаясь за плечом Тсунаеши. Девушка поднялась с колен и обернулась к парню — и Такеши заметил, что разница в их росте лишь увеличилась. Головы две уже, пожалуй. Он улыбнулся. — Тсунаеши Савада? Если она удивилась, то не показала это ничем, кроме чуть приподнявшихся тонких бровей. — А вы?.. — Мы с тобой учились в одном классе последние два года средней школы. Ямамото Такеши. — Он протянул ладонь, которую Тсунаеши крепко, уверенно пожала — Ямамото даже удивился. Обычно девушки жали его руку очень неуверенно. — Ты сильно изменилась. — Не могу сказать о себе того же, — она мягко улыбнулась, невесомо пожимая плечами, — о внешности, по крайней мере. Но спасибо. Такеши кивнул, продолжая привычно улыбаться, хотя внутри царила сумятица. Почему-то он не мог продолжить диалог, и Тсуна полуотвернулась, поправляя какие-то цветы, стоявшие в вазе на одном с ней уровне. — Ты давно вернулась? Куда так скоро после экзаменов уехала, если не секрет? Изящные пальцы застыли, едва дотрагиваясь до нежных лепестков растения. Тишина оглушала — спортсмен успел перебрать кучу вариантов того, как можно извиниться и закрыть тему, что делать после этого, когда Савада наконец ответила: — Я была замужем. Муж жил в Италии, поэтому я поехала вместе с ним. Вернулась в прошлом месяце, я тут недавно. — Он не обижал тебя? — Почему-то вырвалось, а Ямамото нахмурился, гадая, отчего пауза между вопросом и ответом была столь продолжительная. Но все связные мысли пропали, когда Тсунаеши, крутнувшись вокруг себя, взметнув полы горчичной юбки чуть ниже колена, снова повернулась к нему, ярко улыбаясь и сложив ладошки за спиной. — Нет, он защищал меня. И даже теперь, после развода, не может успокоиться. Глядя в эти огромные карие глаза, ощущая, как почти задыхается, как жар приливает к лицу, как бьется о клетку ребер сердце, Такеши понял, что он пропал. Он утопал в этом свете, что излучала бывшая одноклассница, терялся в блестящих карих глазах цвета карамели. Он влюбился в эту девушку, которую раньше мог лишь жалеть.