Узы: Коми

      Изуна плюхнулся на жалкое подобие лавки. Отодвинув внушительную гору свитков, спиной облокотился о деревянную доску. Десять дней прошло со дня окончания войны, а он всё ещё опасается нового мира. Незнакомый, чужой, с кучей новых слов, предметов, понятий и законов. Неспешное течение времени, бытовуха, и воздух не смердит ни кровью, ни трупами — благоухает лепестками сливы. Деревни, семьи, дети растут и процветают. Относительный достаток в относительном покое румянцем на щеках и радостью в глазах. Сравнивая прошлое, в котором умер, и настоящее, где жив, чувствует себя пережитком древности.       Взгляд неторопливо скользнул по помещению. Тёмное и бесформенное. Пять углов, шесть стен — кривая перегородка, отделяющая небольшую лабораторию, служит и опорой, и столом. Разрушь, и потолок погребёт большую часть знаний под толщей каменных глыб, что неприемлемо. Не просто так они носятся по Стране Огня в поисках необходимого сырья для неизвестной техники по убежищам нии-сана с балластом на плечах, истощая чакру на поддержание не только хенге и гендзюцу, но и барьеров. Ни нормального сна, ни объяснений — гонка на опережение с врагом, которого выследить или почувствовать проблематично, не говоря уже — ослабить или убить. Нии-сан стоит у ниши, что в шаге от стола и в трёх напротив от него. Спокоен, сдержан, молчалив.       — Понять не могу, зачем? — выдохнул Изуна, разминая затёкшую шею.       Сырость нервирует. В бывшей базе последователя брата всего несколько часов, а одежда насквозь провоняла плесенью. Волосы влажные, неприятно налипают на лицо и шею. Распахнув ворот дзюбана, не без наслаждения расчесал ссадины на предплечье до алых разводов.       — Ответ очевиден.       Сухо, не оборачиваясь, нии-сан сосредоточенно перебирает склянки, покрытые толстым слоем пыли, нет-нет сверяется с едва дышащими свитками, на обратной стороне которых мощной чакрой выжжены моны клана Узумаки. Изуна сощурился. Не в манере брата отвечать таким тоном.       — Поясни.       Нии-сан кинул взгляд через плечо. Бегло, почти мимолётно осмотрел провожатых в бессознательном состоянии.       — Учих не осталось. Нужны ещё причины?       Изуна локтями упёрся в колени, взглядом уткнулся в затылок нии-сана. Что-то не так. Он не похож на прежнего себя. Чувство, что разговаривает не с братом — с незнакомцем.       — Если ты о возрождении клана, то и шлюхи сгодятся.       Тихий смешок эхом соскользнул с каменных стен и лёгкой моросью прошёлся по загривку.       — Без чакры и способностей? То ещё будет потомство.       Нии-сан шутит? О чём он думает, чем руководствуется? В действиях нет ни намёка на логику или выгоду. Изуна поднялся. Размеренным шагом приблизился к телам в самом отдалённом углу помещения. Сидят неподвижно. Глаза открытые, пустые, блуждают по созданной братом иллюзии. Не выделяются ни внешностью, ни способностями, по крайней мере, на первый взгляд. Он не видел их в бою, но слов нии-сана — кто кем является, достаточно, чтобы незамедлительно отправить вслед за павшими товарищами. Как бы прискорбно не звучало, Изуна не в состоянии использовать уникальный в своём роде трофей. Стоит активировать додзюцу, как чакра сходит с ума — то резко ускоряется, норовя разорвать каналы, то замедляется до состояния застоя — вязкая, тяжёлая, приливает к шее, охватывая виски, растекается тягучей болью, собирается в районе переносицы. Пол лица немеет, вторая гудит так, будто рукоятью пробивают глазницы, завязывая нервные волокна узлами и сматывая в клубок. Но гораздо унизительнее — собственная слабость. Шесть минут его предел, после, одеревеневший, не способен вымолвить ни слова. Сейчас для нии-сана он обуза, так зачем рисковать, таская с собой ещё и балласт весом в бывшее селение Учих?       — Ирьёнины опасны, какие техники в арсенале неизвестно.       — Так сделай закладки*. Проблема?       Изуна спрятал руки в карманах штанов, на бегу стянутых с верёвок в маленькой деревушке близ логова.       — Проблема. Закладки — временная мера. Шиноби с достаточным количеством и контролем способен ослабить их, а это приведёт к полной деактивации.       — Сделаешь ещё.       — Чем больше закладок, тем выше риск сбоя. Тебе ли не знать, что бывает после.       — Сомневаешься?       Беседа напоминает поножовщину с макиварой — ни вдолбить, ни убедить, и дать отпор не заставить.       — Да, сомневаюсь. Шаринган не мой, и раскрыть его потенциал на полную…       — Справишься.       Не слушает, но важнее — не слышит. Намёки далеко не прозрачны, почему упирается?       — Нии-сан, — выдохнул Изуна устало, — тебе так сложно объясниться?       А ведь раньше всё было с точностью до наоборот. Именно Изуна утаивал информацию, а нии-сан клешнями вытягивал из него слова, зачастую, безрезультатно. Он, наконец, соизволил обернуться. Каменное изваяние, без признаков жизни. Изуна недолго находился под Эдо Тенсей, но этого времени хватило, чтобы понять одну истину — человеческие эмоции чужды. Он помнит, как тяжело давалась каждая реплика, насколько невозможной казалась злость на врагов брата, жажда мести и кровавой расправы. Пустота — всепоглощающая, та, что сродни тьме с одной лишь разницей — ни ощущаешь холода, и свет безразличен — ни согреет, ни спасёт, потому что не ищешь ни тепла, ни спасения. Знаешь, кто брат, кого следует оберегать, воспоминания прошлого мелькают перед глазами, но реакции никакой — абсолютно. Тобирама больной на голову садист. Техника мерзкая даже по меркам Учих. Изуна следует за оболочкой с чакрой и сознанием нии-сана, не более. И только сейчас он понял причину спешки и словесной перепалки. Брат жаждет вернуться к жизни, по-настоящему. Ощутить тяжесть собственного тела, боль, почувствовать тепло солнца и привкус саке. Оставляет разговоры с отото на потом. Душа его скована печатями, освежёвана клеймом бессмертного — стонет, молит об одном — освободить. Было бы разумнее разобраться с делами, а уже после возвращаться в смертное тело, но Изуна не посмеет лишить нии-сана желаемого.       — Шаринган Обито не подходит тебе.       Изуна вздохнул. И снова. Неужели не понимает, что провести не сможет?       — Дело ведь не в шарингане.       — Клетки Хаширамы, — нехотя ответил нии-сан, сдавливая виски.       Под рёбрами кольнуло. Он ошибся. Загвоздка не в Эдо Тенсей или влиянии её на брата, скорее всего, он единственный, кто столкнулся с пустотой — в желании нии-сана сделать младшего сильнее. А увиливал, потому что не был уверен, что получит согласие.       — Вживить ты можешь и сам.       — Могу, — нии-сан присел на край стола, взглядом вцепился в каменный пол исчерченный печатями, — но не факт, что приживутся, и ты в агонии не распрощаешься с жизнью. Она нужна мне.       — Это обязательно?       — Я уже терял тебя.       Изуна нахмурился.       — В клане не было толковых медиков, и взращивать их никто не пытался. Затратно и пользы в сражениях никакой. Будь у нас хоть один с её навыками, не пришлось бы переживать ту ночь снова и снова.       Голос, осанка, не под стать главе клана, сильнейшему в истории шиноби — человеку, потерявшему слишком много. За время отсутствия, нии-сан изменился до неузнаваемости. Не характером или отношением — взглядами. Смерть его ударила по брату сильнее, чем казалось. Учихи и Сенджу заключили мир, решили двигаться вперёд, не оглядываясь в прошлое, на мёртвых. Вероятно, и он пытался, но не смог. Расспрашивать дальше нет необходимости. Изуна понимает и принимает решение брата — на веру, верность и его спокойствие.       Изуна молча подошёл к пленникам. Присев на корточки, коленом припал к полу. Чакра растеклась по каналам, и чёрные глаза развернулись гордостью Учих. Поймай в гендзюцу, но аккуратно, чтобы не повредить сознание чакрой. Если есть преграды, не ломай, обойди так, чтобы у подопытных и подозрений не возникло о наложенной иллюзии или вторжении. Когда доберёшься до сгустка воспоминаний, найди слабость и разожги факел — говорил отец, обучая его искусству, которым в совершенстве владел лишь он — предыдущий глава — Учиха Таджима. Это поможет тебе на первых этапах освоения техники. Медленно перенаправь поток в слова или гендзюцу, будто обтёсываешь камни заточенным чакрой кунаем. Чем точнее и короче формулировка, чётче картина, тем эффективнее закладка. И наконец — завяжи на тех слабостях, о которых выведал. Со временем научишься обходиться без предварительной подготовки и узла, сотканного на чакре. Изуна усвоил основы и суть закладок в тот же миг, как услышал последовательность действий, а, углубившись в практику, понял, что их не скопировать. У каждого шарингана свои способности и особенности, потому и повторить почерк автора, в его случае, отца, не удалось ни разу — пробовал, знает. Уникальность додзюцу в разнообразии, индивидуальном подходе и конечном результате. В чём и загвоздка. Шаринган соклановца отличается от его собственного. Пространственно-боевой, он отличный помощник в пылу сражения — считать, просчитать, застать врасплох резкой сменой местности, положения, внезапно появившихся оков; замедлить, дезориентировать, но для установки закладок этого недостаточно. По состоянию глаз и сохранившихся в них иллюзиях, что подобно отголоскам чакры оставляют сведения о предыдущих владельцах, Изуна может с уверенностью сказать — первый и истинный Учиха — Обито не ладил с ментальной стороной додзюцу. Простые, плоские, местами картонные. Силовик по природе, он довольствовался пробудившимся Мангёку, не заботясь о развитии навыков, заложенном на генном уровне потенциале. Очевидно, один из родителей обладал поистине невероятной силой. Из пустоты такого шарингана не заполучить, и вопреки устоявшейся теории — чем сильнее встряска, глубже печаль и гуще тьма, тем сложнее рисунок и мощнее глаза — решающую роль играет родословная. Сильные эмоции лишь толчок, остальное — наследственность. Второй же обладатель, чей глаз — левый, посажен до туманной завесы — мог овладеть шаринганом на зависть менее талантливым Учихам. Наличие интеллекта, находчивости, хитрости, воображения и визуализации — обязательные требования для гендзюцу выше среднего и фундаментальные для закладок, но нехватка чакры в области, отвечающей за пробуждение, развитие и использование додзюцу, ограничила его возможности, как ментальные, так и физические. Потому, половина всего запаса улетучивалась практически в никуда, что и приводило к истощению, изнеможению и больничной койке. Однако, удивительно, что не-Учиха смог надрать задницу чистокровному Обито, тупому и прямолинейному, причём, его же шаринганом. Догадки есть, как и почему, но нужны ответы. Может, сенсорика и чутьё ошибаются, и ситуация эта не более, чем удача или исключение из правил.       — Нии-сан, — повернулся Изуна в сторону брата, — Обито и Какаши случаем не родня?       Он не одарил взглядом, задумчиво почесал подбородок.       — Без понятия, — ответ прозвучал отрешённо, — зачем тебе?       — Любопытно, как не-Учиха пользовался шаринганом. Важна не только кровь, но и количество чакры в определённых участках мозга. Додзюцу клана — это не то, что можно передать, подарить и вживить без последствий. Риск сойти с ума от натуги почти сто процентов, ослепнуть и того выше. Обмен возможен только между братьями, даже между братом и сестрой маловероятен, угол обзора не совпадает, у женщин больше. Мозг не перестроить.       — Может, он Сенджу?       Пододвинув стул, что в шаге справа, нии-сан сел и локтём упираясь в колено, подпёр кулаком щёку. Любимая поза едва ли не с младенчества.       — Наличие клеток Хаширамы могут уберечь от слепоты, возможно, и от психических отклонений, но пробудить часть мозга, которая работает только у Учих, не думаешь, что это из разряда абсурдного?       — Согласен. Только Учихи имеют вспомогательную систему циркуляции в затылочной доле, — протянул нии-сан и, откинувшись на спинку стула, уставился в потолок.       Изуна почувствовал, как лицо вытянулось, а брови затерялись в волосах.       — С Какаши вариант один: отец не Учиха, стало быть, благоверная была далека от верности и отец Обито трахнул жену Белого Клыка.       Вторая часть не столь важна, когда первая окатила ливнем.       — Вспомогательную систему циркуляции в затылочной доле? — в недоумении переспросил Изуна, удивляясь мудрёным словам, да подробностям, о которых ни разу не слышал при жизни.       — Угу, открытие Тобирамы.       Изуна едва не полыхнул катоном. Кто дал ему право ковыряться в голове Учих?       — Я дал, — словно прочитав мысли, ответил нии-сан. Подтянувшись, лениво похрустел шейными позвонками и, стянув перчатки, снова локтями упёрся в колени. — После подписания мирного договора, стали пропадать Учихи. Ни трупов, ни следов. Последней была группа из трёх шиноби, два пацана и командир — опытный шиноби. На поиски выдвинулась вся братья объединённых сил. Нашли почти сразу, на границе со Страной Молнии — командира без глаз и обезглавленных подростков. И что интересно, шаринган Такасуги валялся рядом с телом, а голов и след простыл.       Изуна опешил, взглядом вцепился в нии-сана.       — С каких пор? И зачем им головы?       — Вот и нас заинтересовало. Трупы забрали в селение, и, по моей просьбе, Тобирама вскрыл череп Такасуги. Сошлись на мнении, что мозг Учих помимо основных каналов чакры, имеет дополнительные, преимущественно в затылочной доле, которые функционируют независимо от основной и только при пробудившемся шарингане.       Мнение, предположение? Нет. Тобирама был уверен, доказать не смог. Не располагал сырьём для исследований и заключения. Неоспоримо — шаринган больше, чем аргумент, и неспособность не-Учих совладать с додзюцу весомое тому подтверждение.       — Вскоре, после образования Кумо, поползли слухи, что основатели их питают слабость к бьякугану.       Изуна презрительно хмыкнул.       — Не справились с шаринганом, перешли на бьякуган? И откуда у них такие познания о строении человека?       — Кто знает. Тобираму такая новость тоже не обрадовала. А что касается клана Хьюга, то тут всё очевидно. Они рождаются с открытым додзюцу и не нуждаются в дополнительных чакраканалах, потому и приживаются легче. Два условия — грамотные ирьёнины и внушительный запас чакры.       Принадлежность Какаши к Учихам не подвергается сомнениям, как и то, что друзья по иронии приходились друг другу братьями по отцовской линии. Учихи те ещё блядуны, но всегда кончали в руку, по крайней мере, при правлении отца и деда.       — Почему Учиха рос вне клана?       — Не знали или процентное соотношение крови не понравилось, — без особого интереса ответил нии-сан и повёл печами.       Изуна скривился. Не знали? Возможно, но не тогда, когда додзюцу прижилось и успешно использовалось. Разродились дебилами предки-потомки. Радует, что падение клана во всех смыслах он не увидел, в противном случае сам бы вырезал.       — На тот период главой был Фугаку, так что ничего удивительного.       — И что это значит?       — Как глава и хранитель додзюцу, он обязан был вернуть шаринган в клан, ну, или уничтожить, но не сделал ни того, ни другого. Оставил полукровку бегать с достоянием Учих.       По полям сражения и прославляться во благо селения — мысленно закончил Изуна и потёр переносицу. Дела давно минувших лет не должны касаться его, даже если речь заходит о собственном клане. Сейчас важнее решить, каким именно способом обеспечить защиту от возможных нападений пока-ещё-не-союзников. Изуна предпочитает закладки с чёткими приказами: защищать до последнего вздоха, выполнить задание любой ценой, но почти девственный шаринган с абсолютно разными настройками и отголосками чакры не развит до состояния — создать и прикрепить, не повредив сознание. Похоже, в этот раз придётся воспользоваться не самым надёжным методом — частичная замена памяти. Безопаснее, как для него, так и для ирьёнина. Прискорбно, но от медика с повреждённым мозгом пользы никакой. При таком раскладе чакры на установку закладок понадобится в разы меньше, чем он предполагал, однако риск сбоя и деактивации увеличится вдвое.       Изуна приступил к той, что на протяжении недели периодически сопротивляется, растрачивая силы на борьбу с противником извне. Вероятно, у неё есть предрасположенность к гендзюцу, как и опыт, пусть и ничтожный. Развеяв иллюзию нии-сана, следом наложил свою. Сознание без элементарной защиты не вызывает ничего, кроме презрения и желания перемолоть его к ёкаям, чтобы оставшуюся жизнь сопли жевала. Впредь будет знать цену халатности и наплевательского отношения к собственной шкуре, но уроком, увы, не послужит, не с отрубленной соображалкой.       За двадцать с небольшим Изуна многое видел, но к такому жизнь не готовила. На его памяти никто из Сенджу, и не только, не оставлял прожитые годы на поверхности. Шиноби сжимали воспоминания до размера песчинки, прятали в самых отдалённых уголках сознания, и просто найти нужный сгусток порой не выходило, с первого раза уж точно. А тут — заходи, просматривай, какие больше нравятся. Изуна бегло окинул выставку картин. Что ни человек, то слабость. И? Сметать всё? Частичной заменой не обойдётся. Сталкиваться с последствиями мирного сосуществования ему ещё не приходилось. Неудивительно, что большая часть шиноби Альянса состояла из бесполых, бесхребетных слабаков.       — Саске, — прозвучало отовсюду, но тихо, словно шёпотом.       Изуна хмыкнул. Мысленно поблагодарил сознание медика за подсказку, хоть и прибывает в некотором замешательстве, вернее сказать — шоке. Сразу видно, что долгое время шиноби жили в мире. Расслабились, разжирели. Не испытывали животного страха перед врагами, не противостояли шарингану, а, если и противостояли, то исключительно забавы ради. Тренировки? Брехня. Игры в песочнице. Резаться с родными братьями, используя весь имеющийся арсенал — от куная, взрывных печатей и катаны, до изощрённых иллюзий — практические занятия в некогда процветающем клане. Исключение — нии-сан. Ни с кем, кроме наставников, изредка с отцом, а зря, возможно, Изуна не проиграл бы Тобираме. Проклятая самоуверенность свела в могилу на много десятилетий.       Чем дольше Изуна в её сознании, тем очевиднее одна единственная слабость. Семья, родное селение — пустой звук, лицемерная завеса из уст малолетней куноичи, которой рожать пора, а не слюной изводиться. Туповата для своего возраста и выбранной стези. Всё её существо тянется к Учихе Саске, неважно жив он или мёртв. Ради него готова была пожертвовать всем: числиться в нукенинах, что ныне позор, запятнать честь родителей, забыть о них, о товарищах, доме. Безклановые — бестолковые поголовно. Знает, не раз сталкивался. Наложив закладку на воспоминания и, подкрепив её гарантом, Изуна в спешке покинул влажные фантазии с участием непревзойдённого сверх-таланта Саске и красавицы неписанной Харуны Сакуры. Ками. Бабы — дуры, а влюблённые и того хуже.       Со второй проблемы начались сразу после вторжения. Чакра, уйма печатей, блокирующих доступ к информации, преграды, ловушки. Извилистые, многоступенчатые. Не будь Изуна Учихой, в лучшем случае распрощался бы с рассудком. Тот, кто ковырялся в голове Узумаки, скрывая в ячейках сознания не один десяток секретных техник, расположение баз и печатей со свитками, содержащими гены сильнейших, но почивших шиноби, явно из числа параноиков. Опасался менталистов, однако, судя по структуре, прочности и скорости активации ловушек, упор делал исключительно на способности Яманака.       — Мне нужны свитки.       — Зачем?       По голосу нии-сан удивлён. Отвлечься сейчас Изуна не может, как и разорвать контакт с сознанием — рискованно. В отличие от ирьёнина, на Узумаки у него большие планы.       — Голова этой девчонки кладезь знаний.       Ладонь обдало прохладой. Изуна сосредоточился на чакре. Перенос информации из сознания в свиток он практиковал лишь раз, и то, под надзором отца. Помнится, справился, вот только мозг соклановца сохранить не удалось. Повредил значительную часть, и кровь хлынула со всех щелей. Насколько Изуна знает, отец не владел этой техникой в совершенстве. По правде говоря, никто не владел. В одном из свитков было упоминание о возможностях шарингана, но весьма поверхностное. Изуна много времени потратил на осмысление оптимальной последовательности, просчитывал количество чакры для извлечения данных, но ощутимых результатов не получил. И, кажется, понял причину предыдущих неудач. И потребовалось всего-то ничего — умереть, воскреснуть и ожить.       — Осторожно, — эхом мазнуло по сенсорике предупреждение нии-сана, когда Изуна перенаправил чакру в факел, обволакивая пламя полотном гендзюцу.       Эпизод за эпизодом, короткие, простые, сложные и увесистые. Количество их растёт, как и скорость преобразования чакры в иллюзии. Воздействуя с помощью гендзюцу на подсознание и заставляя Узумаки поднимать со дна воспоминания, Изуна укрепляет фундамент схожей рутиной. Возможно, будет больно, где-то неприятно, местами и вовсе противно, но всё лучше, чем вытекающий из носа мозг. Когда подготовка к изоляции завершилась, Изуна перевёл дух. Чакрой, треть от активации шарингана, поддел первый свиток, что в самой нише, под завалами прожитых лет, аккуратно обволок пламенем и медленно заменил на факел, стирая непозволительно грубые следы присутствия змея, Орочимару, кажется. Вскрыв его, считал информацию и с помощью катона выжег зашифрованные символы на бумаге под ладонью. Долго, утомительно, но прогресс на лицо. До сегодня ему и в голову не приходило промышлять подменой. Главное, не допустить ошибку в расчётах и точно знать, каким эпизодом закрыть пробоину. Во время практики Изуна только извлекал, в сознание оставалась брешь, которую мозг пытался залатать — вот и причина сбоя додзюцу, сумасшествия и кровоизлияния.       Изуна чертыхнулся, когда шаринган завыл, а чакра едва не спалила сознание Узумаки. Лимит в шесть минут исчерпан. Разгребать залежи придётся постепенно, не усердствуя и не рискуя понапрасну. Наложив гендзюцу, чтобы ненароком не очнулась, осторожно выплыл из дебрей. Дрожь в теле, испарины на лбу, нии-сан сжимает плечо, удерживая его чакру в узде. Так делал Изуна, когда братья обучались устанавливать и извлекать закладки.       — Ты как? — сквозь гул в ушах услышал Изуна встревоженный голос нии-сана.       Зацепившись за нить реальности, он выдернул себя из забвения, навеянное не сколько усталостью, сколько побочным эффектом использованных техник.       — Я в порядке, — прохрипел Изуна, мысленно врезав по собственной физиономии.       Прежде, стоило протолкнуть слюну по горлу, а потом открывать рот. Так нии-сан и поверил.       — Ты с ирьёнином закончил?       Изуна кивнул, едва удерживая равновесие. Ног практически не чувствует. Лишь внешняя сторона бедра слегка покалывает. Прогнать бы чакру, да нет её — шаринган сожрал.       — Отдохни.       Изуна затылком треснулся о стену позади. Когда ватное тело успело поменять положение, развернувшись на сто восемьдесят, знает разве что затхлая пещера. Слабость — испытание для гордости. Нужно время, чтобы свыкнуться с возможностями нового шарингана.       — Риннеган…       Злобой хрипят связки, медленно оттесняя забвение. Жар катона по коже, чакра нии-сана по сенсорике.       — Не осталось прямых потомков.       Изуна не слышит нии-сана. Сознание упрямо обволакивает тьмой, заглатывает, словно голодная бездна, вырвавшаяся на свободу спустя тысячелетия.       — Он умрёт на твоих глазах.       Молниеносное приближение, и удар в грудину такой силы, что хруст рёбер заглушает звуки извне. Изуна спиной приложился о каменный выступ, привкус крови силой вырвал шаринган из состояния дрёмы. Задыхаясь, он щурится, смотрит сквозь щемящий свет. Кость белым полумесяцем по предплечью нии-сана, и катана в руках ирьёнина, описывает неполный круг синим отблеском.       — Нии-сан…       Изуна скулит раненным зверем, не замечая чакру Сусаноо. Система циркуляции хрустит сухими ветками в языках пламени, каналы — цурунэ — вот-вот разорвутся от натяжения. Он не видит ни брата, ни врагов, лишь жалкое существование предыдущих владельцев, и не развеять даже усилием воли. Выдрать глаза — первое, что приходит на ум, но тело не отзывается — безвольная марионетка в плену чужого шарингана. Мышцы трещат, по скулам стекает вязкая жидкость. Запах крови режет, как в далёком прошлом, когда каждая стычка заканчивалась смертью соклановцев. И рёв — всё громче.       — … уна…       Он чувствует запах леса и костра. Идёт на ощупь, шаркая варадзи по отсыревшей листве. Осень и, возможно, ночь. На небе ни звезды, и только твёрдая опора под ногами не даёт спутать, где верх, а где низ. Прохладный ветер дует с севера. В той стороне река, что свела нии-сана с выродком из Сенджу. Судьба ли, может случайность, ответа не искали и вопросов не задавали.       Так надо — говорил отец — глава клана.       Так надо — вторили старейшины.       Так надо — твердило сердце, захлёбываясь кровью братьев.       Когда началось, с чего — спросили бы хоть раз. Но не стоит знать того, чего не вынесет рассудок.       Изуна останавливается, когда в паре шагов вспыхивает пламя. Костёр. Он помнит эту картину. Задний двор родного дома. Изуна улыбается знакомым силуэтам. Его ждали, ждут и будут ждать — всегда.       — Не смей!       Эхом нависает над округой. Изуна оглядывается, но никого не видит, и только голос с нотами отчаяния всё никак не утихает. Словно родной, словно нет ничего дороже. Почему? Они знакомы?       — Только не снова…       — Изу-тян, тебе пора.       Этот голос, этот ангельский голосок совсем близко и в тоже время далеко. Чакра его отталкивает, сковывает, не даёт приблизиться к костру. Сталь в глазах, улыбка на губах, и шёпот в перепонках — уходи.       — Мы ждём тебя, идём же.       Изуна замирает. Не они — не родня, только один. Слабый, больной, но с завидной решимостью и выдержкой о’ни. Изуна вдыхает медленно и на выдохе осознаёт, в чьей хитроумной игре увяз по слабой воле. Ухмылка коснулась лица. Ничьей не будет. Игра, в которой ход уже пропущен, и белым вряд ли предоставят компенсацию очками.