Узы: Коми

      Изуна идёт вперёд, не оглядываясь назад. Дороги почти не видно, лишь изредка подсвечивается полнолунием. На небе ни облаков, ни свинцовых туч, но луна упорно прячется — за горизонтом ли, быть может — звёздами.       Изуна не знает — ему всё равно.       Он идёт вперёд, не оглядываясь назад. Зачем, если за спиной никого — никто не ждёт, никто не окликнет. Дорога уводит всё дальше — от света и боли, от прошлого и настоящего. Шаг на миг замедляется, мысли плывут — не могут зацепиться за воспоминания. А есть ли оно — прошлое? Есть ли настоящее?       Не уверен.       Изуна остановился, осмотрелся ровно настолько, насколько хватило угла обзора. Обычный лес с гигантскими деревьями и лабиринтами из живой изгороди.       Странно.       Непривычно.       Чёрное пламя стремительно приближается — выжигает, дробит, неистово поглощает. Языки напоминают расплескавшиеся чернила под пристальным взглядом шарингана — медленно, плавно — каждой каплей в пространстве и разводами поверх.       Красиво — наблюдать за танцем, понимать течение и видеть изменения, мрачно — кровь не алая, на тон темнее чёрного — всегда.       Когда-то жизнь пестрила насыщенными красками, он слышал цвета, чувствовал оттенки — теплом, отзвуками — сейчас же покрыта толстым слоем неизвестности.       Он не видит соклановцев по обе стороны тропы — широкой, без ухабов, камней и пыли, не замечает пристальных взглядов родных, ускользают и оклики — громкие, пронзительные, насквозь пропитанные отчаянием, лишь смутные очертания селения, что утопают в волнах Аматерасу.       Лес остаётся далеко позади, но дорога не заканчивается. Она не упирается в тупик, не выводит к обрыву, просто тянется лентой — бесконечной и серой.       — Изуна…       Сквозь толщу забвения, сквозь пространство и время — эхом в голове. Останавливает, заставляет обернуться. Свет. Много света. И, кажется, на той стороне тепло — хорошо. Сомнения одолевают, и прахом осыпаются наземь остатки души.       — Изуна…       Голос — вроде знакомый и родной — разрывает тьму, как кукловод нити чакры. Холод отступает, и взгляду открывается панорама, яркая настолько, что режет глаза. Горы, леса и поля, моря, реки и водопады, пустыни и луга. Он бывал в этих местах. Бывал, но забыл. Почему? Вспомнить бы, да память не отзывается, лишь одно никак не может отпустить:       Нии-сан.       Изуна вздрагивает. Снова пробует на вкус слова, что болью отдаётся в груди. Как он мог забыть, ведь нет ничего дороже, никого важнее брата. Изуна судорожно оглядывается, и понимание накатывает чакрой Сусаноо. Последствия обнуления шарингана. Тени под стопами ползут по ногам, не давая сдвинуться с места, тело окутывает Аметерасу. Не выбраться.       — Нии-сан…       Его затягивает, почти разрывает.       — … позови…       — … вернись!       Изуна резко переворачивается на бок. Сердце бьётся о рёбра, гул отовсюду — то нарастает, то стихает. И не понять — сон или реальность.       — Изуна?..       — Н-нии-сан, — прохрипел Изуна, с трудом разлепив веки.       Ничего, лишь тьма и участившееся сердцебиение. Не его, не нии-сана — ирьёнина. Тепло, местами столь необходимая прохлада и, возможно, обезболивающее. Ни боли, ни дискомфорта. Отпустило.       — Как себя чувствуешь?       Изуна зажмурился. Голос нии-сана врезался в виски, прошил лоб и пульсацией охватил затылок. Слишком громко. Ему кажется или слух обострился?       — Видишь?       Нии-сан смягчил тон, и громкость поубавил. Изуна попытался ответить, но не смог выдавить ни звука. Во рту сухо, в горле першит.       Сильные руки брата подхватили под шею, ткань перчаток неприятно защемила кожу. Изуна поморщился. Каждое движение отдаётся не болью, не тяжестью — вялостью и нарастающим раздражением. Как долго он будет мёртвым грузом на плечах нии-сана?       Обоняние уловило лёгкий запах бамбука. Глоток воды придал сил, немного оживил, второй ожидаемо встал поперёк горла. Изуна зашёлся кашлем. Шеи коснулись пальцы ирьёнина — знает. Спазм отступил, и глубокий вдох кольнул лёгкие — привычно и почти желанно. Боль абсурдное доказательство жизни.       — Что произошло? — шёпотом спросил Изуна, когда нии-сан помог устроиться на… футоне?       Мягко, удобно и пахнет чистой постелью. Пусть он не видит, но уверен — не рёкан. В воздухе витает едва уловимый запах земли и плесени. Лопатки осторожно коснулись твёрдой поверхности стены. Тянет. Изуна скривился. Бездушные камни на удивление теплолюбивы, лишают тепла, как шаринган чакры.       — Нии-сан?       — Зецу…       Неприятный скрип полоснул как никогда острый слух.       — … приходил за риннеганом.       Ки нии-сана давит, бросает в холод, а за ним и дрожь — медленно расползается по телу. Зецу? Риннеган?       — И прихватить одного из Учих.       Изуна ждёт продолжения, объяснений, но нии-сан молчит. Не потеряй он зрение, по выражению лица смог бы понять хоть что-то, а так — пугает. Разъедает.       Вздох нии-сана прозвучал обречённо. Изуна не берётся утверждать, но, кажется, на поле боя несколько раз предупреждал: не доверять. Вот только — кому? И что ещё за поле боя?       Как прежде говорилось: не сможет жить с дырой в башке?       Не дыра напрягает — сознание. Оно и без пробелов хрупкое, словно фарфоровая ваза — тонкая и изящная, одно неосторожное движение — расколется, а с тёмными пятнами захлебнётся в хаосе. Он постарается остаться самим собой, но изменения неизбежны. Если не залатать трещины, со временем от его — я — не останется и следа. В лучшем случае — сойдёт с ума, в худшем — позволит новой личности без прошлого, настоящего и будущего взять верх. Некогда любимое — опротивит, дорогое — потеряет ценность, и когда щит станет мечом, а лезвие омоется кровью нии-сана — неизвестно. Этого Изуна боится больше всего.       Отсутствие зрения, слуха, сенсорной способности — не так страшны, привыкнуть можно. Тренировки компенсируют недостатки. Но что делать с утратой личности? На этот вопрос не смог ответить даже отец.       Изуна запнулся. Осознание пробрало до костей. Подобно загнанному зверю, попытался найти выход — выудить из памяти эпизоды прожитых лет. Ничего — пусто. Руки тянутся к голове, с силой сжимают волосы. Он не помнит, и всё больше забывает. До пробуждения скитался по закоулкам прошлого. Лес, селение, Аматерасу — подсказки, которые не распознал. Нет, распознал, но осознать не смог. На его глазах сгорали воспоминания, а он стоял и смотрел.       Стон отчаяния рвётся из глотки, но Изуна не слышит. Он тонет — уходит под воду всё глубже.       — Изуна?       — Гендзюцу… наложи иллюзию!       Его трясёт. Не от боли или холода — от страха.       — Я не могу. Ты ещё не…       — Нии-сан! — перебил Изуна, задыхаясь.       Почти крик отскочил от каменных стен, звуковой волной окатил тело. Лёгкие сжались, горло вновь сдавили спазмы. Паника осязаема, нарастает стремительно. Он понимает, что требует от истерзанного сердца нии-сана слишком много, но иного выхода просто не существует. Риск или смерть — одно из двух. На закладку с установкой самоликвидации навыков и чакры хватит, но хватит ли воли, желания уйти? И сможет ли вспомнить?       — Я теряю себя.       Изуна не чувствует, как подрагивают плечи, не видит испуг в глазах нии-сана, он сосредоточен на последнем ярусе воспоминаний. Брат… Его задача — защищать брата.       — Я не умею накладывать иллюзии напрямую!       Он знает… знает о скудных способностях нии-сана. Думай…       Думай!       Что делать? Как сохранить личность? Какой вид закладки сможет залатать сознание? Их так много. За свою недолгую жизнь из тысячи Изуна и половины не опробовал. В голове вакуум — знания испаряются, как влага с поверхности земли.       Блядство!       И доли секунды не проходит, как пальцы хватают нии-сана за шиворот, а ладонь второй касается его лба. Слух не подвёл, с точностью до суна* определил, как, где и на каком расстоянии маячит ворот кланового балахона.       Изуна сосредоточился на чакре. Проникнуть в сознание, миновав ловушки, осторожно обойти уязвимые узлы шарингана и считать информацию. Чакра теряет стабильность, концентрация рассеивается.       Дыши глубже!       Успокойся!       Сосредоточься на чакре и информации!       Тьма, тьма, ничего кроме тьмы. Он не видит воспоминаний нии-сана. Почему? Что не так?       — Изуна, шаринган.       И до Изуны доходит. Техника, которой планировал заделать трещины, закручена на шарингане. Без активного додзюцу ничего не выйдет. Он обречён. Совсем скоро потеряет сознание, а когда очнётся, забудет не только нии-сана, но и собственное имя.       — П-прости, — прошептал Изуна, ослабляя хват на вороте.       Ткань выскользнула из пальцев, рука безвольно упала на футон. Сил не осталось, как и надежды. Он так хотел помочь нии-сану, искупить вину за сломанную жизнь, сделать чуточку счастливее. Не справился — снова.       — Изуна, я верну тебя.       Как — хотел бы спросить, но смолчал. Голос нии-сана, его слова — пусть не обнадёживают, но успокаивают. Сейчас Изуна искренне рад, что брат всё ещё под Эдо Тенсей. Хоть не сможет нанести существенного урона, если окончательно слетит с катушек.       Для обычного человека полная потеря памяти не грозит тотальной перестройкой. Личность не изменится, привычки останутся, и жажды крови не прибавится, но в случае с шиноби, чьи техники базируются на ментальном воздействии — проблем не избежать. Это всё равно, что залезть к Яманака в голову, аннулировать защиту, усеять сознание самыми опасными закладками и ждать, когда чакра сожрёт всё, до чего доберётся. А она доберётся и крупицей не подавится, уж в этом Изуна не сомневается. Когда не останется пищи, подопытный отдастся в лапы буйству и устроит кровавое пиршество. И не потому что ненавидит, презирает, желает смерти, а потому что освежёванное сознание будет метаться в агонии — где друг, кто враг, кому доверять и кого проклинать. Можно долго спорить, отрицать, утверждать, что основа не пошатнётся — пошатнётся, если не разрушится, но факт остаётся фактом: заткни вулкан и посмотри, к чему приведёт. Взрыв, пепел, ядовитые газы, выжженные селения. То же произойдёт и с шиноби — непредсказуемо, мощно — трагично.       — Отдыхай.       Нет. Если заснёт…       — Доверься мне.       Снова, уже в который раз нии-сан просит довериться. Ками-сама, он доверяет, но страх сильнее. Пока в сознании, есть шанс, что необратимый процесс немного замедлится.       — Нии-сан…       Увидеть бы его лицо, прочесть эмоции.       — Изуна, просто доверься мне, хорошо, — не вопрос — требование.       Он верит. Кому, если не нии-сану Изуна может доверять, но реальность жестока. Она не прощает ошибок, и ждать не заставляет. Прошло не больше суток с той битвы, что развернулась в сознании, а без малого чистый лист.       — Поговори со мной, — просит Изуна и смотрит туда, где должен сидеть нии-сан.       Тема не столь важна, он просто хочет слышать голос брата. Впитать тембр, интонацию, запомнить слова-паразиты. Узнать больше, пока в своём уме, пока не потерял брата, себя.       — О чём?       Руки нии-сана дотронулись до плеч, вынуждая сползти на футон. Изуна не сопротивлялся. Если ему так спокойнее, артачиться не стоит, по крайней мере — не сейчас. Он заставил нии-сана волноваться — долго не просыпался, а проснувшись, закатил истерику. На сегодня достаточно.       Паника не выход — не поможет, единственное, что остаётся — принять. Размышления и планы — бессмысленны, всё равно ни к чему не приведут. Лучше послушать о жизни нии-сана.       — Женщины. У тебя есть любимая?       — Была.       Пауза затянулась на долгие двадцать ударов сердца. Изуна, может, и не видит, но отчётливо чувствует — тема больная.       — Я обещал вернуться за ней, но не вернулся. Забрать сразу не мог, оказался не в том месте, не в то время. Долгие годы мы не виделись, а когда судьба вновь свела нас, узнал, что принадлежит другому.       — Ты всё ещё любишь её?       И снова пауза, снова слух улавливает треск швов. Перчатки или ткань балахона?       — Любил.       Не любит — любил. Спрашивать — жива ли — расковырять едва затянувшуюся рану. Но и без уточнения понятно — нет. В голосе боль и сожаления, даже отчаяние на миг, но проскользнуло. Разочарование — в мире — себе. Несбывшиеся планы, растоптанные мечты, и надежды, прозрачным шлейфом перед глазами — видишь, а ухватить не можешь. Жил ли нии-сан по-настоящему?       — Опиши её.       Интерес неуместен. Знает, понимает.       — Кем была, как выглядела? Кто смог заполучить сердце горячо любимого нии-сана?       Кажется, брат впервые усмехнулся — добро, нежно. Горячо любимый, да? Не чувствует — ни любви, ни привязанности. Изуна постепенно теряет связи — с нии-саном, с реальностью. Осталось так мало времени. Ещё… Поговорить ещё немного. Попытаться сохранить в памяти хотя бы его голос.       Изуна не знает, что выглядит крайне напугано, не догадывается о застывшем на лице ужасе. Он не слышит, как дрожит собственный голос, не чувствует, что пробирает ознобом.       — Гордая соплячка. Яркая и взбалмошная. С первой встречи эта особа не проявляла ко мне ни интереса, ни уважения. Оборванец в юката. Любила ругаться, бегать по лесным тропам и горным ущельям в неподобающем наряде.       Изуна улыбнулся. Голос нии-сана спокойный и глубокий. Он проговаривает каждое слово, не глотает окончания, не сокращает. Речь красива и приятна слуху. Нет в его репликах ругательств, нет и пренебрежения, только тёплые чувства к незнакомке. Сохрани Изуна воспоминания, приревновал бы нии-сана? Мысли заводят в дебри абсурдности.       — И несмотря на очевидные недостатки, ты всё равно влюбился.       — Только после того, как прижал к скале и поцеловал. Неумело и… неважно.       Изуна расхохотался, не замечая присутствия ирьёнина.       — Неумело? Значит ли это…       — Да-да, сопляком был. Десять, вроде, может, чуть больше.       — И? Ответили взаимностью?       — Спи.       Изуна не успел возразить. Тёплый поток лишил сил и воли сопротивляться.

***

      Мадара не стал выжидать, надеяться на чудо. Стоило Изуне провалиться в сон, без промедления рванул в тайник, что в паре дней от логова Орочимару. Где остановились на привал — раны подлечить да скрыться от Зецу. Изуна не ошибся, когда сказал, что голова Узумаки — кладезь знаний. Много полезного и столь необходимого обнаружилось в записях змея — от расположения убежищ до секретных техник, преимущественно — клановых: Узумаки, Яманака, Учиха, Фуума, Хьюга, даже тех, о ком позабыла история, например — Тоудо, способности которых удивляли разнообразием — управление погодой, извлечения воспоминаний, понемногу от ирьёнин и фуиндзюцу, и Йооаке, чьи глаза вобрали в себя лучшие качества бьякугана и шарингана.       Логово поразило. Нисколько размерами и подвалами с заключёнными, хотя скорее — подопытными, сколько хорошо оборудованной лабораторией. Медицинское оснащение, результаты опытов с пошаговой инструкцией, бесчисленное множество препаратов — от распространённых до тех, о которых Мадара слышал от силы пару раз, и то краем уха — пришлись как нельзя кстати. Ирьёнин нашла всё, в чём нуждался Изуна. Тело здорово — кости срослись, мышцы, сухожилия и внутренние органы — восстановлены, открытые раны затянулись. Осталось разобраться с глазами и сознанием. Первое поправимо, есть чем заменить, а вот, как быть с сознанием, Мадара понятия не имеет. Он сглупил. Думал, Изуна справится с диким нравом додзюцу. Ошибся. Составил план, исходя из монстроподобных способностей в менталистике, за что, собственно, и получил в табло: спрятать Гедо Мазо, призвав статую в измерение Обито, и уничтожить шаринган; вживить Изуне клетки Хаширамы, а после отправиться в тайник. Казалось бы — логично, рационально — от большего к меньшему.       Мадара стиснул кулаки. Он настолько погряз в идее — мир во всём мире, привык мыслить масштабно, что упустил из виду очевидное — Изуна не погрешность, не переменная — смысл жизни. Обезопасить, сделать сильнее — приоритет.       Сорвавшись с ветки, стопой коснулся ствола и оттолкнулся с такой силой, что дерево разлетелось в щепки. Оставлять Изуну на попечение ирьёнина не лучшее решение, но иного выхода найти не смог. Либо рискнёт и сдержит слово, либо потеряет брата — снова. Неизвестно, как психика Изуны отреагирует на абсолютно новое — для него — окружение, сможет ли адаптироваться. Хорошо, если рациональное мышление подскажет, в каком направлении двигаться, но что делать, если переклинит? С Учихами случалось, и насколько он помнит, чаще, чем хотелось бы. Недоверие, страх, агрессивное поведение — меньшее, к чему готовились соклановцы.       Мадара не предполагал, что Зецу нападёт так скоро и открыто. Вот и поплатился. Неподготовленность — худший враг. Недооценил, не предвидел, и просчитать не смог. Но что удивило и насторожило больше — отсутствие слабостей. Ни одна техника не смогла ранить, ни одна иллюзия замедлить или обездвижить. Единственный козырь — Сусаноо. Не подпустит ближе, чем на сяку*, однако понимание пришло лишь тогда, когда Изуна, озверев, пустил в ход все техники Мангёку.       Зецу сбежал резво, а братья вновь скрестили клинки — вынужденно, через боль и слёзы. Пока Изуна боролся за право обладания шаринганом, Мадара со страхом отбивался. Сложно контролировать силу, когда ты — бессмертное оно, а младший — человек из плоти и крови. Бой напоминал сражение с Хаширамой. От убежища Обито остался кратер размером с Коноху и голая пустошь на десяток ри*. Коллекцию шаринганов Изуна уничтожил в пламени Аметерасу. Мадара не знал, что техника Мангёку может отличаться цветом, свойствами и возможностями. Если его пламя чёрное и сжигает всё, кроме чакры, то Аматерасу Изуны белое, и пусть не полностью, но поглотило Сусаноо. Биться с ним всё равно, что самолично копать могилу. Радует, однако оставляет вопросы, один из которых ломал изнутри — долго и болезненно: почему проиграл Тобираме. Ответить сможет только сам Изуна.       Пока ирьёнин сосредоточенно лечила, Мадара пытался понять, что из себя представляет Зецу. Он — угроза, и насколько может судить — опасная и живучая. Чакра? Маловероятно. Будь он сгустком концентрированной чакры, обнаружить его не составило бы труда, но, увы, даже имея риннеган, Мадара не смог почувствовать ни приближения, ни удара. Сенчакра? Отметается — по той же причине — риннеган. Тогда — что? О нём нет упоминаний, следовательно — нет и информации. Как противостоять тому, на кого не действует ни одна из известных техник? Аматерасу Изуны, не успев вспыхнуть — погасло. Что ещё можно использовать в качестве оружия? Неутешительный вывод напросился сам: убить — никогда, не смогут, просто потому что — нечем, запечатать — может быть. И тут всплыло ещё пару моментов: как выманить и куда запечатать. Камуи помогло бы, но Зецу в отличие от каменной статуи не безмозглый. Если есть вход, есть и выход — всегда. Уничтожение шарингана не гарантирует разрушение измерения и исчезновения дверей, а это призрачная, но свобода, что идёт вразрез с планом — избавиться, желательно — навсегда.       Непрерывные размышления заставили действовать, не оглядываясь на риски и возможные последствия. Зецу не остановится, а если учесть, что помимо второго риннегана, ему нужен Учиха, о спокойной жизни можно только мечтать. Потерять бдительность легко, переоценить себя — ещё проще, как и угодить в ловушку, вот почему им придётся ввязаться в войну на заведомо проигрышных условиях.       Мадара оградил убежище самыми мощными барьерами, проверил функциональность закладок на пленниках, наложил гендзюцу на ирьёнина и оставил двух клонов. Неплохо, конечно, но есть загвоздка. В бою против Зецу лишился левой руки, и, несмотря на наличие бессмертного тела, она так и не восстановилась — минус конечность не существенно, но ослабит. Чем резанула некогда воплощённая воля — неясно, да и не волнует. Проблема — теневые клоны — несовершенны, одного удара вскользь хватит, чтобы техника развеялась, к тому же точно неизвестно, являются ли барьеры преградой для Зецу.       Только бы успеть!       Дорога тянется разноцветной лентой — бесконечной и раздражающей. Под действием Эдо Тенсей он не чувствует усталости, не останавливается на отдых, и запасы чакры не приходится пополнять, но морем и не пахнет.       Лес сменяется лугом, полдня спустя луг уступает горам. А за горами условная граница с Мидзу но Куни. Тайник в сердце горного хребта — в кальдере, на самой труднодоступной вершине. Это не клановые угодья со святыней и котами-хранителями — огромный остров, до которого правлению страны нет дела. Туда не суются даже сильнейшие шиноби — Каге, про гражданских и говорить не стоит. Территория усеяна действующими вулканами, извержения которых не прекращаются ни на секунду. Аномальная зона с ядовитыми парами, покрытая толстым слоем пепла. Над ней не восходит солнце — всегда темно, холодно и мрачно. Мадара наткнулся на остров будучи шестнадцатилетнем пацаном и назвал Йоганом. Приблизиться и полюбоваться потоками лавы не мог, а умирать по глупости желанием не горел, однако с пробуждением Мангёку, невозможное стало возможным. Сусаноо не пропускает ни свет, ни воздух, да и магма не страшна. Примитивный барьер, которым укрыли остров, вероятно для того, чтобы вредные выбросы не травили Страну Вод, раскурочил с пол-пинка и накрыл тройным Багровым. Шаринган многого стоит, а шаринган Учихи Мадары и того больше. Узнай шиноби, где тайник, не поскупились бы на средства и жертвы.       Риннеган уловил отголосок барьера до того, как глазам открылись Врата Преисподней. Местные умеют пугать названиями, хотя на деле тёмная сторона Мидзу но Куни прекрасна. Бескрайнее море, кристально чистое, цвета лазури, небо столь же насыщенного оттенка и остров по центру с огненными реками и плотными, почти чёрными тучами. Необычно. Контрастно. Красиво. Он обязательно покажет Йоган Изуне, быть может, пройдутся по острову, измерят шагами, посчитают количество вулканов.       Мадара отсканировал местность, прощупал узлы печатей на барьерах. Не тронуты. За столько лет никто не попытался исследовать остров. Что ж, оно и к лучшему.       Сусаноо неистовым пламенем окутало тело. По памяти пробираясь сквозь толщу пепла и туман — густой настолько, что собственных стоп не разглядеть, Мадара в три рывка шуншина достиг вершины. Кальдера за прошедшие годы увеличилась — стала в полтора раза больше, если не в два. На дне самого большого вулкана лежит свиток, в котором и запечатан шаринган. Свиток Ятагарасу — третья реликвия клана Учиха после священной скрижали и гунбая. Ценное хранилище, принадлежащее Индре, можно актировать лишь посредством высшей ступени додзюцу.       Чакра мощным потоком ринулась к шарингану, разворачивая томое в узор Мангёку. Земля дрогнула, скалы затрещали, а из кальдеры громким эхом по всему острову разлились крики тысячи птиц. Мадара зажмурился. Громко. Звуков слишком много — гул земли, треск и перезвон скальных пород и голоса птиц. Спрашивается — откуда? Он знает, как пользоваться свитком, знает, что надёжнее хранилища не найти, однако понятия не имеет, как он всплывёт со дна. Нескольких секунд не хватило, чтобы подготовиться, понять — приближается. Мадара замер, когда из кальдеры вырвалась лава, а на остров обрушился огненный дождь. Взгляд метнулся в небо.       — Какого?       В чёрных тучах тусклое пламя — кружит, разгоняя туман. Ветер всё сильнее, видимость лучше, очертания ландшафта всё чётче.       Снова крик тысячи птиц, и Мангёку отзывается приливом чакры. Тусклое пламя зависло, но ветер не утихает, напротив — усиливается. Пепел сдувает, поднимает.       Когда глаза резанули рыжим отблеском, Мадара смог разглядеть свиток. Огненная птица — большая, с невообразимым размахом крыльев, медленно снижается. Думалось и представлялось многое, но не то, что в итоге привиделось. На всякий случай, Мадара прогнал чакру по телу. Без изменений. Это не иллюзия. Выходит, истинная форма свитка — Ятагарасу — трёхногий ворон. Неожиданно. Вот только с какой стороны не посмотри, не похож он на ворона, скорее нечто среднее между соколом и беркутом.       Птица зависла в пяти сяку от Сусаноо. Глаза горят алым, туловище и крылья — пламенем. Вот оно — живое воплощение огня. Мадара развеял Сусаноо, ощутив опору, коленом припал к земле. Ни пепла, ни лавы. Время будто остановилось. Последний взгляд, последний крик, и Ятагарасу, расправив крылья, сворачивается в свиток. На излёте поймав хранилище, Мадара хмыкнул. Такая мощь, такая форма, столько чакры, а на вид обычный, ничем не примечательный рулон бумаги с потёртым кандзи — огонь.       Обратный путь казался ещё длиннее. Мадара успел перебрать всевозможные варианты развития событий. Даже подумывал запечатать Гедо Мазо в свиток Ятагарасу. Без Мангёку его не активировать, без Сусаноо не попасть на остров, а, не владея должными знаниями о Багровом барьере, вязь печатей не сломать. Но как обычно есть ма-а-аленький нюанс — хватит ли места для тела десятихвостого. Вместимость хранилища определяется количеством, весом, а также видом чакры. Сопоставив — за и — против, Мадара решил, что с Джууби хватит и Камуи, ведь призвать его не каждому под силу, и переключился на Зецу. Попробовать стоит, кто знает, может выгорит, если — нет, придётся искать другие способы. Бэнихисаго, Кохаку но Джоухей — бесполезны. Без отклика на зов горшков, никого не засосать. Зецу не глуп, наверняка осведомлён о плюсах и минусах пяти сокровищ Рикудо. Что же до свитка Ятагарасу — никакого зова, никакого отклика, только печати и удачно подобранный момент. Звучит на удивление легко, а получится ли — вопрос.       По возвращении в убежище Мадара облегчённо выдохнул. Повезло. Зецу не появлялся, Изуна в себя не приходил, Узумаки не просыпалась, ирьёнин не мудрил. Воспоминания клонов — больше чем доказательства.       Распечатав свиток с помощью Мангёку, Мадара извлёк шаринган. Странно смотреть на собственное додзюцу в склянке с раствором. Ему следовало сразу наведаться на остров. Почему он даже не рассматривал иной маршрут к поставленной цели? Баран.       Операцию по пересадке начнут немедленно. Глаза Обито, как и риннеган, чудом оказавшийся в руках, едва джинчуурики лишился хвостатых, оставит до лучших времён — когда вернёт себе жизнь, мёртвому от них пользы никакой. Небось, Зецу корит себя за то, что не смог распознать недоверие со стороны уже-не-союзников. Удивительно, но Изуна как в воду глядел, несколько раз просил не доверять — никому. Мадара прислушался. И не потому, что понял, кто есть Зецу, и не потому что смог выведать планы, а потому что слова отото весомее. Стал краем глаза наблюдать за тенью, не развеивая Сусаноо. Долго ждать не пришлось. Когда бойня набрала обороты, Зецу ринулся к ослабленному Обито и вырвал риннеган, не особо заботясь о сохранности додзюцу. Чем не показатель предательства?       Отложив склянку, Мадара подошёл к изголовью кровати — тихо, чтобы ненароком не потревожить. Взгляд скользнул по Изуне. Бледный, под капельницами и восстанавливающими печатями, он выглядит крайне истощённым. Ни нормального отдыха, ни полноценного перекуса — гонка на опережение, после — сражение в двух местах одновременно — сознание и явь. Мадара чертыхнулся. Упустил, не доглядел, верил на слово, что выспался, совсем не устал. А ведь последующие несколько месяцев будут не менее напряжёнными, если не выматывающими. Сегодня глаза, как только приживутся — клетки Хаширамы.       Мадара зубами стянул перчатку, осторожно коснулся лба Изуны. Горячий. Ждать больше нельзя. Или пан, или пропал. Заправив налипшую на скулу прядь за ухо, вспомнилось, какие они у младшего смешные — маленькие, аккуратные, но слегка оттопыренные. Может, поэтому Изуна прятал их за волосами. Зря — очень мило. В клане он слыл красавчиком-милашкой и разбил не одно девичье сердце.       — Я верну тебя, Изуна, слышишь…