Но я прикусил язык (бесполезные слова) Фразы зыбкие посыпятся, как месится слюна И нас понять это раз плюнуть, читается всё по лицам И несказанным когда-то останется подавиться И я снова открываю рот В метре от костра или креста Я уже сам не знаю, да и нету разницы Хочется кричать «Ах, как какая красота, да» Но то, что сказано судьбою передразниться ©.
У неё глаза зелёные — зелёные, как трава по весне, и плескалась в них лютая непокорность, словно у дикой полевой кошки. Чересчур бледная кожа отдавала лёгким сиянием на свету, будто фея по имени Динь опрокинула на пришлую нечисть мешочек с волшебной пыльцой. Сказка воплощалась явью. Длинные рыжие волосы шли плавными волнами, а острые когти то и дело с глухим стуком соприкасались со стеклом. Гибкий хвост, словно у золотой рыбки, полыхал и зачаровывал. Красота, приковывающая взоры, отчётлива и прелестна. Только милое на вид создание ничерта таким не было. Сунь руку в пасть этой твари: сожрёт с потрохами. Уж эту простую истину Учиха запомнил с первого раза, когда решил узнать, тёплая ли у сирены кожа или холодная, как среда её обитания. Та ни чужую храбрость, ни законное любопытство не оценила. — Прекрати, — резко произнёс Мадара, сильнее, чем планировалось, вдавив пальцы в кнопки ноутбука. Ещё пара щелчков по аквариуму и он либо разобьёт свой ноутбук, либо выльет склянку с цианидом в воду несносной твари. Второе не раз приходило на ум, но чёртова гуманность всегда мешала. Пока что. Кто знает, что выдумает морское чудище снова, и насколько зол будет Учиха после этого. — Раздражаешь. Русалка лениво вскидывает бровь кверху, кривит пухлые губы и упирает ручку в бок. «И что ты мне сделаешь», — говорит весь её нахальный вид. И Мадара понимает, что, в принципе, она права: он ничего не сделает. Учиха — взрослый человек, который не должен реагировать на глупые детские провокации ещё более недалёкими выходками. Хотя, с другой стороны, он никому и ничего не должен. Так почему бы и нет?.. — Мне нужно работать, если я не буду этого делать, то у меня не останется денег содержать не только себя, но и такую прожорливую русалку, как ты. И к чему же мы придём? Я уйду жить на улицу, а ты отправишься прямиком в рыбный суп. Слышал, многие промышляют торговлей русаличьего мяса, — конечно, Учиха утрирует. Он невероятно богат. Но тварь в ответ смотрит неодобрительно и чересчур недовольно. Учиха смягчает тон только потому, что не хочет ощущать на себе взгляд ночь напролёт. Не мигающий и недовольный. Будь проклято двойное веко. — Не сомневайся, я не одобряю подобного, как и двадцать четыре подобных мне государства. Русалка чуть щурится, то ли негласно спрашивая правду ли он говорит, то ли от недоверия. Мадаре плевать на чужие чувства, он просто хочет закончить с договором на сто двадцать одну страницу. — Дай мне спокойно поработать, и я обещаю, что на ужин будет стейк. «А не ты», — думается ему мстительно. Рыжая стучит по стеклу, показывая два пальца. Не один кусок мяса, человек, два. Иначе никакого компромисса. — Тогда без вечерних заплывов. «И игры на дурацких ракушках», — непременно хочется добавить ему, но брюнет благополучно сдерживает себя. Домашний любимец, как выразились те, кто подарил ему столь диковинную игрушку, очень капризный и посягательств на своё творчество не воспринимает адекватно. Другими словами, не стоит критиковать русалочью музыку или можно нарваться на целый концерт со взмахами рук и взглядом «ну что за идиот перед мною». Обычно Учиха так смотрит на людей, не наоборот. Зелёные глаза насмешливы и игривы. Красивый хвост выгибается, и рыжая аккуратно усаживается на огромный покрытый водорослями булыжник, подпирая ладонью подбородок и упирая локоть туда, где у обычной женщины находятся ноги. — То есть я могу насладиться тишиной? Она лениво машет свободной рукой, мол «конечно-конечно, только сам прекрати болтать». — И без всяких твоих фокусов? — и щурится подозрительно. Везение — не то, чем мог похвастать Мадара. В ответ сирена кивает. — Удивительно, — вздыхает он, не отрывая взгляд от витрины огромного аквариума, который занимал, по меньшей мере, одну треть его дома. Финансовые затраты на перестройку жилища взял на себя его старший брат, решив, что такой дорогой подарок нуждается в пространстве, а Учиха — в друге, с которым можно было бы поговорить. Фугаку никогда не разбирался в людях и их желаниях. И сирена становится не исключением из правил, а его прямым доказательством. Она лукаво улыбается, тыча пальчиком в себя. Да, говорит весь её самодовольный вид, я удивительна. Смиритесь. Мадара закатывает глаза. Работа, его ждёт работа.***
Она снилась ему по ночам, бледная и с опухшими от слез глазами. Всегда худая, с сухими, словно ветки калины, руками и изгрызенными до мяса ногтями. Светлые волосы заплетались в высокий неаккуратный пучок, а яркая одежда сменилась мешковатыми тёмными нарядами. Ей было стыдно за свой внешний вид: за круги под глазами, морщинки у уголков губ и чересчур сухую кожу. Будто когда-то красивую картинку сменили на ужасный портрет больной чумой дамы шестнадцатого века. Эфемерный призрак, мираж далёких песков. Учиха помнил её слабость и силу. То, как гармонично сочеталось противоположное. Как он мог не любить такую прекрасную женщину?.. — Что за глупости, — говорил Мадара, пока она прятала своё лицо за огромной чашкой чая, за рукавом толстовки, за… чем-то. Прятала от него. И Учиха искренне не понимал зачем. Глупости какие. Мадара видел эту женщину разной: кричащей, смертельно пьяной, рыдающей над глупой мелодрамой, сонной, стонущей от удовольствия под ним/на нём, готовящей новое несъедобное блюдо, взятое из просторов интернета. В дождь, в снег, в град, в любви и в радости, в горе и сожалении — «клянусь». — Я ужасно выгляжу и уже не буду такой же красивой, как раньше. Посмотри на меня, Мад. Мы как в сказке про «Красавицу и Чудовище», только Белль — Ты. Поцелуй меня не спасёт, и я навсегда останусь страшными волосатым… этим, — и обводит себя рукой. Слово «болезнь» никто не произносит, оно как негласное табу, установленное между супругами. Учиха смотрел и не мог найти тех изъянов, о которых без остановки твердила его жена. Она оставалась точно такой же, что и раньше. Той взбалмошной особой, которая на первом свидании опрокинула на него стакан сока, а спустя год сказала «да» на предложение о женитьбе. Белое платье, чёрный смокинг и два месяца отдыха в компании исключительно друг друга. Три года пролетели, как миг, счастливая семейная жизнь, ужин с родными на каждый праздник, разговоры о детях. Плохие вещи случаются, они оба знали это. Оказалось, Мирай не могла иметь детей, а Мадара не хотел их ни от одной другой женщины на свете. — Мне очень нравилось то чудище. Оно выглядело очаровательно клыкастым, но эта шерсть по всему телу… Мы разорились бы только на одной бритве. — Я тебе волосы повыдёргиваю, — а Мадара в этом плане оказался ценным приобретением. Густые тёмные волосы не только хорошо выглядели, но и имели значимое влияние на самого хозяина. — Кто бы мог подумать, что я влюблён в настолько жестокую женщину. — Мои родители тебя предупреждали, — она горделиво улыбается, — даже я тебя предупреждала. Но ты же самый умный, а ещё упертый, как… — Как кто? — Как он, — Мирай тычет пальцем в экран телевизора, где рогатое животное взбиралось по неровной протоптаной тропинке.***
— Надо бы дать тебе имя, как думаешь? — интересуется Учиха скорее у самого себя, чем у неодобрительно смотрящей на него русалки. Он делает очередной глоток скотча и плюхается в кресло. Полы красного банного халата расходятся, выставляя на показ загорелые длинные ноги. Точнее, их самую невинную часть. Ведь спальные штаны едва доставали Учихе до середины голени. А волос на теле у Мадары оказалось немного благодаря шикарному набору генов. Мадара пьян недостаточно, чтобы упасть в кровать без чувств, но в самый раз для разговора по душам с существом, которое не сможет его осудить. Он вливает в себя миллилитры алкоголя и не может… забыться. Выкинуть из памяти её лицо/глаза/улыбку. Лучше любить и потерять, чем не любить? Дерьмо собачье. Сирена жмёт плечами. Ей нет никого дела до человеческих имён, надо так надо. Эти двуногие почти вымирающий вид, а всё кичатся властью. Идиоты. — Как тебе варианты… Куруи? Рыжая отрицательно мотает головой из стороны в сторону. Движения получаются плавными из-за сопротивления воды. Если у неё и будет имя, то точно не такое идиотское. Как кличка собаки в самом-то деле. — Не нравится. Сакура? Лицо у девицы перекашивает ещё сильнее. Разве у того мелкого красноглазого утырка, который бросал камни в её воду, подружку зовут не так же? Бесящая человеческая девка и её пацан с эмоциональным диапазоном, словно у того булыжника слева. Она не станет носить прозвище девчонки, которую и на вид-то не переносит, и не важно, что оно обозначает. Мадара может постараться, но будет ли откликаться на него сирена — дело заведомо проигрышное. — Понял, — мужчина лениво осматривает существо с макушки до кончика хвоста. И делает очередной глоток. Золотая какая рыбка у него, аквариумная. Интересно, а желания исполняет? — Ты слышала когда-нибудь историю про царя Мидаса? «Нет». — Я расскажу, хочешь? «Да», — снова жестикулирует она. — Царь, утративший интерес к красоте и любивший роскошь больше всего на свете, возжелал превращать всё, к чему он прикоснётся, в золото. Бог услышал желание человека. Будь то подушка, цветы или еда, всё превращалось в каменное богатство. Даже его собственная дочь не стала исключением. Сирена подплывает ближе к стеклу, прислушиваясь. Человек, оказывается, складно рассказывал сказки. — О, тебе интересно, — на его лице нет и тени улыбки. — Но прекрасная юная принцесса оказалась нелепой случайностью. Как только та превратилась в золотое изваяние, то Мидас понял, как он ненавидит этот металл. Ведь оно отобрало самое дорогое, что было у него! И знаешь, что сделал царь? Он умолял вернуть ему родное дитя и забрать подарок. Сирена щурится. — Знаешь, в чём суть сказки? Мы не ценим то, что имеем. Рыжая думает иначе. Суть мифа в том, что Мидас, будучи царём, мог приказывать людям делать сотни вещей для/за/во имя него. Например, его могли кормить с рук. Например, он мог попытаться хоты бы надевать перчатки, даже если те тут же превращались бы в золото, когда касался других. Ведь золото не имеет своей воли, оно не может превращать вещи в себе подобных. Глупый нерациональный царь, разве он не имел ещё детей? — Его имя ассоциируется с жадностью, раскаеньем и… цветом твоего хвоста. Так как насчёт Мидас? Или… Медея? О, про неё я тоже знаю парочку мифов.***
Мирай не делала это специально, он понимал. Страх говорил её губами, рассказывал истории рваными неловкими движениями рук и дёрганьем головы. Мерзкая скользкая боль клубилась внутри грудной клетки, билась о рёбра и не могла найти выхода. У Мирай был шрам после операции и отсутвующие взгляды врачей в переносицу — не в глаза. — Мы думали, я жду малыша, а оказалось — смерть, — говорит она, ковыряясь ложкой в тарелке с овсяной кашей. Доктор прописал ей строгую диету, ряд пёстрых таблеток и «не терять надежду». Последнее, заумно тянул тот, самое главное. У Мадары нет нужных слов. Знаете, тем самых, из-за которых народ встаёт с колен, а изможденная войной армия кидается в бой так, будто победа — это всё, что им нужно в этой жизни. Всё, что ему остаётся, это крепко обнимать Мирай и шептать о своей любви. Днями-ночами, снова и снова. С ней умирал и он. — Я неудачница, Мад, ты же сам знаешь. Помнишь, Вегас? Я проиграла все наши деньги. А первое свидание? Опрокинутый сок. Разбитая машина… Фортуна меня не любит. Может, в следующей жизни станет лучше? Ему эгоистично не хочется терять её. Какого чёрта, спрашивается, почему такое дерьмо, вообще, происходит. Ну же, где тут кнопка, возвращающая в прошлое. Туда, где всё ещё есть надежда. Туда, где врачи не отводят взгляды. Как в добром кино. Учиха только-только обрёл счастье, как его забирают. Смерть нагло гонит из объятий «самое настоящее», оставляя фантомное ощущение тепла на десерт. — Когда мы с тобой не справлялись? Мирай смотрит на него, а во взгляде пустота; смирение: — С лейкозом, Мад, ему мы не соперники. Ни пересадка косного мозга, ни химиотерапия, ничего не помогало. Проклятие медленно и верно гасило жизнь. — Будь это справедливый мир, всё могло бы закончиться иначе. Но когда я умру… — почти смиренно произносит женщина, словно говорит об отпуске или командировке. — Если. -…Если, то не смей жениться. Я не против других женщин, но в этой жизни единственной, кто имел право называть тебя своим супругом, могу быть только я. — Не говори глупостей.***
Медея смотрит на красивую урну, стоящую рядом с постелью Мадары. Большая такая, из чистого серебра. Мужчина засыпает, смотря на остатки покойной супруги, и просыпается, глядя на выгравированное витиеватым почерком… Я буду ждать тебя. С любовью, Мирай. Ха. Разве люди не сходят с ума, потому что зацикливаются на прошлом? Живут в нём, тонут под толщей неживых фотографий. Они просто не могут отпустить и идти дальше. Плыть по течению. Русалки этим не страдают: они не любят и не прощают. Невероятно мстительные создания. Человечество ещё не знает насколько. Ох уж это сладкое неведение, подольше бы в нём оставаться. Мадаре не нравится домашний питомец, и он этого не скрывает: — Я бы предпочёл собаку. Что угодно, но не эту морскую тварь. Что прикажешь с ней делать, Фугаку? Суши?.. Фугаку фыркает, прикуривая, и смотрит на младшего брата без тени сочувствия: — Я слышал, что песни сирен способны исцелить любые душевные травмы. Брюнет равнодушно оглядывает существо: — Если оно не способно вернуть её с того света, братец, то мне неинтересно. — Мёртвые не оживают. — Ты, видимо, не смотрел фильмы ужасов. Дом наполняет запаха табака, лишь на краткий миг прогяняя ощущение заброшенности и пустоты. Словно последний вздох умирающего человека. Фугаку уйдёт, его место займут тоска и одиночество. Старший брат неловко похлопывает младшего по плечу, стряхивает пепел прямиком на пол, зная, как это раздражает хозяина дома, и поправляет пиджак. У него полно дел, и в них не входила возня с капризным ребёнком, который просто не смог смириться с реальностью. Херня случается, бывает. Люди тонут, умирают, сгорают заживо. Через трагадию нужно переступить, оставить позади. — Твои шутки не становятся смешнее. «А она смеётся». — Как и ты моложе. Но я не оставляю попыток, книги читаю, смотрю передачи, впрочем, и ты весьма цепок. Все эти крема, знаешь, немного… — Мадара ведёт рукой, в насмешке кривя губы. «По-женски», — недоговаривает он. От хозяина дома пахнет алкоголем, а ещё, самую каплю, безумием. Словно он рвётся в драку, желая то ли наказания, то ли думая, будто так почувствует себя натолику живее. А может все вместе. Фугаку на провокацию не ведётся, докуривает, тушит бычок и уходит, оставляя брата наедине с огромной рыбиной и собственной никчёмностью. У него и без того проблем целое море и совершенно некогда возиться с обезумевшим от горя взрослым ребёнком. Год ведь прошёл, а он говорит о покойнеце, словно о живой. Диагноз. Мадара смотрит на нового питомца и хмуро усмехается: — Какая глупость. Сирена хлопает большими ошалелыми глазками, почти прилипнув к стеклу лицом, и почему-то кивает. Глупость, конечно, несусветная.***
Спустя две недели с их нелёгкой и слегка неприятной первой встречи сирена решает сделать хоть что-то… полезное. Её глупый новый человек ломался, как игрушка в руках взбалмашного ребёнка. Он много пьёт и мало ест, не спит по ночам и по сотни раз пересматривает видео, от которого разит будто бы счастьем. От самого Мадары в тот момент пахнет отчаянием и смертельной тоской, словно он и сам одной ногой на том свете. Дурное двуногое торопится догнать Старушку с косой и шепнуть той на ухо пару своих суицидальных желаний. Это ведь не Санта Клаус, она желания не исполняет. — О, я вижу знакомое осуждение во взгляде, не хватает только жалости, — кривая улыбка режет лицо. Брюнет хмыкает, когда русалка мотает головой в знак отрицания, и забирается повыше, упираясь логтями в стенки аквариума. Хочется смотреть на него сверху вниз, разглядеть как следует, убедиться в чем-то таком, во что раньше не верил. И уж вне всякого сомнения она не осуждает, просто не понимает. Прошло столько времени, а он все ещё влюблен. Разве подобное бывает? Люди пишут, будто любовь живёт три года, остальное — привычка. Неужели это очередная ложь? Или ей достался такой редкий экземпляр, один на миллион. Жабры у основания шеи слегка чешутся. Гладкая нежная кожица весьма плохо переносит кислород, находящийся не в плотном сочетании с водой. Аш два о, как пример из науки. Длинные волосы прилипают к телу, а хвост с глухим стуком бьёт по стеклу, привлекая внимание. На сирене дурацкие ракушки вместо хорошей плотной майки, как дань уважения диснеевским мультфильмам с Ариэль. Там русалки дружат с рыбами, едят морскую капусту и поют песни про неразделенную любовь. А всем заправляет мудрый Тритон. Ха. Она смотрела породию на жизнь целой расы. В реальности всё иначе: живая рыба дёргается, попав в пасть к хищнику, огромные морские твари на побегушках, зачарованные чужой песней, и свергнутый царь, топящий свое королевство в море крови. Тритон, продающий собственный народ в рабство, пал от рук родных дочерей. Оригинальный и реалистичный сюжет сказки в стиле братьев Гримм станет страшилкой, достойной самого Кинга. Мадара раздражённо цокает, когда зверушка отправляет к нему волну леденых капель: — Угомонись, я пытаюсь тебя игнорировать. Это её и раздражает. Сирена надрывно шипит, стучит хвостом по стеклу, пока Учиха не сдаётся. — Что. Ты. Хочешь. — Он ставит очередное, сотню раз просмотренное видео на паузу и встаёт с дивана. Походка у мужчины нетвёрдая и неровная. Выпитое сказывается на координации. Русалка нервно тычет пальцем на кровать. Ложусь, глупый человек, надо спать, смотреть на тебя больно. — О, — Учиха вскидывает брови. Во взгляде читается удивление. — Нет. Рыжая недобро щурится, шипит громче и снова бьёт хвостом по стеклу. Я буду громкой, очень-очень, и жутко раздражающей; даже больше обычного! — Я не смогу уснуть, а если и усну, то продлится это недолго, — озвучает ситуацию мужчина, про жуткие кошмары, приходящие из подсознания, говорить не хочется. Он понятие не имеет, почему стал настолько мягким для бесед с той, что и ответа озвучить не способна. Может, поэтому так легче. Есть же эти мамочки-наседки, воркующие с домашними любимцами, словно с детьми. Что-то вроде «ты уже покушал, моё сокровище» или «разве не у тебя самый пушистый животик в мире». Были ещё фразы про хороших и плохих мальчиков… А ещё, ему просто всё равно. Плевать. Иногда и дышать не хочется, не то что спорить по пустякам. Движение по накатаной, чисто на рефлексах. «Ложись», — ладонь указывает на кровать. Собственно, Мадара ничего не теряет: — Ты успокоишься, если ничего не выйдет? Она энергично кивает. Умрямый человечек нервирует и раздражает. — Чёрт побери, а я ведь мог просто кинуть тостер в твой резервуар. Столько бы проблем решилось за раз, — его, кстати, проблемы так же играюще решались любым электроприбором в душе. Рыжая хлопает ладонями по кромке стекла. Неблагодарный! Она просто пытается ему помочь. Учиха лениво стряхивает чёлку с глаз, мелохонично поправляет выбившиеся из пододеялника одеяло и взбивает подушки. Он громко цокает, когда капельки морской воды касаются приотрытой шеи: — Не торопи меня, я ложусь в постель без настроения. Когда раздражение становится совсем невыносимым, сирена на секунду ныряет в воду, желая унять противный зуд. Не секрет, что земная атмосфера пагубно влияет на морских жителей. Правило работает в обе стороны. К примеру, человек не способен выдержать давление толщи воды без специального оборудования и только на определённой глубине. Хотя милые двуногие так стараются. А шарик то стеклянный наполнен влагой и блёстками вместо снега, но не землёй. Мадара укладывается с левой стороны, помня старую привычку, закрывает глаза и делает пару глубоких вздохов. Стопы утопают в пухлом ватном одеяле, а тело обдает приятной проходной от чистого постельного белья. Усталость накрывает с головой. Доктор говорил про дыхательную гимнастику и позитивные мысли. Врочем, Учиха слышал «хрень собачья, и пошёл я нахрен». В их защиту сказано будет, что слышал он подобное от всех людей, пытающихся влезть не в своё дело. — И?.. — он поворачивет голову в сторону и саркастично добавляет: — Возможно, если ты расскажешь сказку, то мне станет легче. О, она расскажет. Сирена кладёт ладонь на свои же глаза и опускает её чуть ниже, намекая на то, чтобы Учиха опустил веки и в идеале заткнулся. Но что уж там. Ей достаточно внимания одного зрителя для удачного спектакля. Мадаре смешно и интересно. Нужно повиноваться? Так уж и быть. Русалка улыбается. А потом… Потом он слышит тихое, тихое пение. И всё меняется…***
Мужчину зовут Хайро и он, кажется, полнейший идиот. Во всяком случае, выглядел этот недалёкий индивид именно так: сувал нос не в своё дело, трогал вещи грязными руками и шутил несмешные шутки. Медее противный червяк не был симпатичен и на один процент из ста, не то что вызывал уважение или хотя бы интерес. И очень похоже, что Учиха испытывал схожие чувства по отношению к сыну одного из своих многочисленных клиентов. Но работа оставалась работой, и иногда приходилось переступать через себя, но чаще всего — нет. — Я слышал, — Хайро пошловато улыбается, рассматривая прилипшую к стеклу сирену, опускает взгляд на едва прикрытый бюст и ведёт плечами, — что некоторые любители острых ощущений используют русалок для секса. Мадара даже не утруждается на ответ, думая, что это понизит его айкью минимум на пару процентов, хочется быстрее выпроводить незваного гостя из своего дома и больше никогда того не видеть. Возникшее чувство отвращения он заталкивает глубоко внутрь: и не такую мерзость приходилось слышать из уст клиентов, а уж видеть — подавно. Адвокат дьявола? Что же, возможно. Брюнет выходит из гостиной, собираясь забрать из сейфа в кабинете необходимые бумаги. Обычно он хранит бумажки в офисе, но иногда приходится брать работу на дом. — Не трогай здесь ничего, — бросает Учиха напоследок таким тоном, что будь пацан перед ним умнее, то дышать через раз начал бы. Но тот только жмёт плечами в ответ. А у Мадары интуиция в колокала бьёт: что-то гредет. Только что — непонятно. — Ничего и не буду, — кивает он, дожидаясь пока хозяин дома покинет гостиную, и подходит к лестнице в аквариум. — Пообщаемся, рыбка? И пошло улыбается. Медея клонит голову в сторону, проводит указательным пальчиком вдоль собственной скулы и усмехается, выставляя на показ ряд острых тругольных зубов. О, она много слышала про таких ущербных ублюдков. Они тонут в похоти и вседозволенности, губят её сестёр одну за одной жуткими грязными эксперементами. В груди разгорается настоящий пожар. Гнев окутывает сознание, и Медея подплывает ближе к человеку. Она ведь хищник, несмотря на окрас. А с тем, кто отлично охотится, лучше не иметь дел. — Мне просто любопытно, как и что там у вас. Не то чтобы я совсем не знал, век информации же, но практика — другое дело. Ну потрогает Хайро чужого зверька, убудет с Мадары что ли. Любопытство — не порок. К тому же, русалки — игрушка дорогая. Даже у отца такой нет. А тут живая, вполне красивая и на расстоянии вытянутой руки — так отчего нет? Медея жмёт плечами, выниривая наполовину, и подплывает чуть ближе. Так, что между ними остаётся всего пара фунтов. — Хочу увидеть, что там у тебя под ракушками. Мечта детства, — говорит он, наклоняясь ниже, и сжимает ладонью влажный край резервуара. Свободная рука тянется вперёд. Давным-давно, когда на свете ещё не было ни высоких технологий, ни огромных лайнеров жили русалки. И были те грозами морей, ведь достаточно одной сирены, чтобы свести на нет команду целого судна. Песни окутывали сознание, завораживали и вели на смерть влюблённых по уши моряков. Вниз. Туда, где нет солнца и веет смертью. В объятиях морских фей так хорошо спалось… Мадара ожидал чего-то подобного: и уйму воды на полу, и Медею, держащую Хайро за шею, и мальчишку, который, кажется, вот-вот утонет. Он судорожно колотит ногами воду, дрет ногтями кожу его питомца и пытается не кричать. Учиха сохраняет абсолютное спокойствие, наблюдая за радостным лицом Медеи. Что там в пометках было?.. Склонность к насилию, злопамятность и физическая сила, привышающая человеческую. Ну ладно. Рано или поздно кто-то бы допрыгался. Это как держать собаку в доме: на своих не лает, а на чужих кидается. — Отпусти его, — приказывает Мадара, бросая папку на стол. Смертельно хочется курить. Медея замирает, бросает взгляд на побледневшее насекомое в своих руках, потом на Учиху. И послушно отпускает, дуясь так, словно она маленький ребёнок, у которого забрали конфетку. Без сладкого и игр. Папочка меня не любит! Сирена капризно дуется, вытягивая жертву кверху, и ловко перекидывает того сквозь прозрачную стенку. Человек валится на пол и, кажется, ломает себе не одну кость. А, может, просто кажется. Зато дышит. Значит обойдутся сегодня бед лопаты и подозрительной ямы на заднем дворе. — Я тебя засужу, — отхаркивая остатки воды, шипит Хайро, прижимая к себе руку. Он побитый и мокрый, словно уличный пёс, с красными следами на шее и все ещё синиватыми губами. — А из твари этой чучело сделаю и повешу на стену! Медея скалится так, что самый жуткий фильм мог использовать этот момент в качестве обложки. Ещё и ладони с стеклу прижала. Ну и ужас, конечно. — Там, — Учиха вельяжно ведёт ладонью вдоль стены, — камеры. А ты — иди к черту. Брюнет, наконец, закуривает и смотрит на довольную сирену. У той даже толики вины на лице не виднеется. Улыбается, машет рукой. Оборзела. — Без сладкого две недели, — произносит он. И после этих слов Рыжая пугается чужой ранящей жестокости! Разве так можно?..***
— Теперь коротко о событиях недели, — говорит ведущая новостного канала. — Небывалый шторм забрал жизни всего экипажа круизного лайнера «Аврора». По предварительным данным погибло более… Учиха зевает и переключает канал, зскинув ноги на журнальный столик. Он только вернулся домой и желания, слушать об утанувших людях у него не было. Вообще. Драма, трагедия — неважно, пока это не коснётся его самого. Такова эгоистичная природа человека в целом. Медея, жующая сочный свиной стейк, усмехается, вытирая испачканный жиром рот об тыльную сторону ладони. Она на секунду ныряет в резервуар, а потом возвращается к обеду. Ведь мясо вкуснее, когда оно тёплое и не расплывается во все стороны. Так приятно вгрызаться в хорошо прожариную свинину зубастой пастью. И как хорошо, что исключительно — её! — глупый человек любит баловать вкусной едой, либо приготовленной самолично (это отчего-то приятнее), либо заказанной в ресторане. Сирена облизывет пальчики, выискивая взглядом коробку с десертом. Ярко-красная сладость находится быстро, призывно светя боком пестрой упаковкой из-за угла кухни. Медея мечтала попробовать пирог с черникой и взбитыми сливками, хотя и понятия не имела, что это такое и вкусно ли оно вообще. Просто девочка, жующая эту великолепную мучную сладость, выглядела такой счастливой. Впрочем, мужчина, макающий ролл в ядовито зелёный васаби так же недовольным не казался. — Тут и без твоих слюней, — Мадара обводит рукой пространство вокруг резервуара, — достаточно сыро. Поэтому прекращай пускать их, я ведь не могу дышать под водой. Медея дует щёки от обиды, словно она капризный ребёнок, и смотрит так горько, что у любого дрогнуло бы сердце. Мадара в категорию сострадающих всем и каждому не входил. То ли жалости в нём не было, то ли сердце очерствело, то ли розовые очки где-то потерялись. В общем, чужая актёрская игра нужного впечатления не произвела. Что очень расстроило одну голодную — экономически невыгодную! — русалку. Сирена отставляет тарелку в сторону и опускается под воду, пытаясь отыскать средь всякого хлама досточку, на которой можно писать, а затем эту надпись стирать. Кажется, земные дети играются с подобными. Учиха купил это в шутку, а Медея возьми да привыкни ею пользоваться. Не зря язык учила, умная ведь. — Оставь меня в покое, — раздражённо произносит Мадара, когда в стекло настойчиво тычут детской игрушкой. «Хочу пирог, — гласит надпись на пластиковой табличке. — Я голодная». «Ты всегда голодная». Не то чтобы Мадаре жалко, просто врач совсем нетактичными намёками велел посадить русалку на правильное питание. Слово «диета» вводило морское существо в панику, как те заклинания из Гарри Поттера. Так что пришлось искать замену формулировке и дабавить в рацион парочку нужных вещей. Например, больше сырой рыбы и меньше фастфуда. Получалось отчего-то наоборот… Учиха лениво подвязывает волосы, убирает остатки своего ужина в холодильник и собирается расслабиться, приняв горячую ванную в полном одиночестве. Такие редкие минуты счастья выдавались нечасто: то одно мешало, то другое. Но в последние полгода он хорошо спал, ел и восстановил прежнюю физическую форму, пусть и не без труда. Урна с прахом супруги перекачевала в гостиную в тот самый день, когда Мадара решил жить. В общем, всё налаживалось. Медея фыркает, провожая взглядом спину человечишки. Ну вот, теперь видно, что красивый и сильный. С характером! А сколько драмы было раньше «И ни слова благорадности», — думает про себя русалка и ни капли не злится. Хотя стараний уйму приложила: душу «грела», сердце «морозила», что мешалось в голове — долой. Песни они так и работают, словно хорошие психотерапевты, владеющие гипнозом. Только без «я считаю до десяти и вы засыпаете» или «смотрите на мои часы». У сирен всё сразу и по делу, пусть и муторно порой. Медея грустно вздыхает и думает про себя, что когда мир утонет, она оставит Учиху себе. Он ведь ей понравился, такой красивый и добрый. И ругаться с ним весело. Сирена подарит ему остров и парочку людей для компании. Телевизор включается и та же самая ведущая продолжает скучный монолог: — Так же несколько цунами обрушились на берега Японии. Власти борятся с последствиями. Число жертв до сих пор под вопросом. Медея улыбается. Всё-таки не зря она папочку на трезубец насадила. Третья дочь убила Тритона! Ну, допустим убила. И что с того. Время людей вышло, они исчерпали ресурсы, перешли дозволенную грань. Отец этого не видел, он так боялся войны, что торговал собственным народом во благо подводного мира. А надо было просто встать у руля и устроить Апокалипсис. Жалкой кучке оставшихся людей будет тяжко, у них не останется времени на разрушение и уничтожение. Только достойные двуногие выживут, займутся собой. Земля восстановится. Мир сирен станет чуточку больше, на каких парочку континентов. — Я выключить забыл?.. — сам у себя спрашивает Мадара, выходя из ванной в банном халате, и жмет на кнопку пульта. Забыл, забыл. Медея сладко улыбается и машет ему рукой. Осталось совсем немного времени. Тик-так.