Орнитология

      Малефисента и хотела бы забыть, но не получалось. Злиться тоже, в самом деле, не хотела, но злилась.       Проклятая птица. Вот вывернулся! Всё же была доля правды в словах Иджита: Диаваль был кукольником. За ниточки дёргать он умел. И не выпутаться же.       «Я не понимаю, почему ты это сделала», или «делаешь», или как он там сказал? Стоя в её пещере, как у себя дома, тёмной весенней ночью, разорвав её кошмар. «Я боюсь, не только я в неведении, а мы оба».       Малефисента бегала глазами от книги к карте, к рисунку и обратно — и тихо злилась. Бег от его слов оказывался короток и неудачен. В самом деле, какого чёрта она всё это устроила.       Она вспомнила его лицо, зелёные блики от волшебного камня на набалдашнике её посоха, что упали пощёчиной на его щёки и скулы. Испуганные глаза. Интересно, боялся ли он её теперь.       Он тогда сказал, что считает её жертв. Жертвы, жертвы, жертвы. Фея представляла их, пересчитывала по головам, натыкалась взглядом на королевскую вуаль и спотыкалась. Взор каскадом спадал обратно к листку с женщиной в белом.       Почему она это сделала.       Почему она это делает.       Что она делает?       Диаваль был невыносим, даже если не подозревал об этом. Чтобы нормально жить и действовать дальше, ей предстояло, казалось, сделать в голове какой-то важный выбор, и самым издевательским образом каждый из них завязывался узлом из его слов.       Или она в самом деле не знала, почему делает то, что делает — или она делает это ради кого-то другого. Ради кого-то, кому нужна была помощь. Кто, возможно, давно хотел свободы. Ради жертвы обстоятельств. И Малефисента могла представить себе поимённо список тех, чьи обстоятельства были её рук делом. Одна из них ожидала своего дня рождения. Другая понятия не имела, какое хитросплетение завязывалось вокруг неё. Но фея занялась пересчитыванием не из-за них.       Это был достаточно короткий список. И имени Диаваля не могло там не быть.       Она не соврала о том, почему вороны погибли тогда, зимой, но и не сказала правду — о железе, своей слабости. Она смотрела в его затуманенные глаза всю зиму, в лицо призрака, который преследовал самого себя, и ничего не предприняла. Какая-то особенно ядовитая часть её сознания твердила, что и не должна была, но то была несправедливая мысль. Даже если её помощь не была обязательством, видеть тень на его лице каждый день особенно терзало, и хотя бы поэтому она должна была что-то сделать. Но не сделала.       Она отмела все его попытки помочь. Она назвала его предателем, снова и снова велела убираться прочь — даже насовсем, если он жалеет о своём решении…       «Ты знаешь, что я не могу».       Другими словами, Малефисента вышла из пещеры хмурая: с одинаково сильным желанием как усыпить Диаваля на весь день, чтобы он выспался после своей дурацкой геройской вылазки, так и дать ему по котелку посохом за то, что ставит в тупик своей правотой. Ему повезло, что последнее время место самого невыносимого существа в её окружении было занято другим экземпляром. Экземпляром, что шагал туда и сюда с вороном на предплечье и с ним же оживлённо, на всю округу, спорил.       «Плевать, что ты там обещал! Кто тебя растил вообще!..» — «Ка-А-а-Рр-р», — «Ну и пошёл к чёрту твой отец!.. Я знаю, что…» — «Ка-р-р-Р-к-х-г-р» — «Не перебивай меня! Меня тоже не в канаве нашли. Я знаю, что такое долг! Но когда тебя спасают один раз, с тебя никто не требует корячиться всю…» — «А-р-к-к-ррР-ах-Х!».       Если бы Малефисента была не Малефисентой, может быть, картина орущего на ворона человека — и ворона, орущего в ответ — её и удивила бы. Но она была, кем была, а потому…       — Ты, — поприветствовала их колдунья, — замолчи немедленно, — и в ту же секунду к её ногам упала крохотная белка. — Если один ворон творит столько шума на моих землях в такую рань, только один ворон здесь жить и будет. А тебе, — и тогда ворон стал человеком, — следовало ждать моих указаний в условленном месте, а не надеяться, что я стану тебя искать.       На белку сверху свалился мужчина. Диаваль отодрал от земли и похлопал по спине своего несчастного друга, прежде чем тот с невыносимым писком вскарабкался прочь по ближайшему дереву, и с присущей ему грацией поднялся, отряхивая плащ. Он примерил свою привычную недовольно скривлённую физиономию. Малефисента направилась к ручью, где они обычно и встречались, и он, как шлейф платья или тень, потянулся следом.       — «Спасибо большое, Диаваль, — раздалось у неё за спиной, — за то, что нарушил собственное обещание больше не красть из дворца, чтобы достать для меня книгу, которая очевидно была мне нужна».— Она уже видела кромку воды, колыхающуюся, как и её мысли. — «И спасибо за груши».       Малефисента обернулась, предлагая свою лучшую улыбку:       — Ты прав, Диаваль, — и проследила за его подпрыгнувшими бровями. — Сказать честно, пока мы не встретились, я не ела ни разу в жизни. Я только глотала воздух и надеялась выжить.       Было что-то особенное в нескончаемых попытках его поддеть. Наверное, то, что это было проще простого — его оскорбляло всё на белом свете. А может, то, что обычно он смеялся вместе с ней. Но в этот раз за его сконфуженным, раздражённым взглядом смеха не последовало. Вместо этого он просто прошёл мимо неё к воде, зачерпнул несколько пригоршней, брызгая в лицо, и какое-то время продержал ладони там же, давя на глаза.       Отчего-то ей стало неловко.       Кукловод. Лицедей.       Ворон спросил о сегодняшних делах, и она принялась давать указания, пытаясь понять, на что же такое у себя над головой он смотрит. Вскоре после их вчерашнего разговора всё-таки началась гроза и даже гремели молнии, но вот утро медленно, но верно наступало на подол платья чёрной ночи, разливая по синеве несмелый розовый. Как бисер, на небе задержались крохотные светила: большая серая луна и несколько точек, Марс и Венера. Как тучи, воспоминания заполонили голову, вытеснив нормальные мысли. Давным-давно, тысячу лет назад, он выглядывал так из окна и задавал глупые вопросы о звёздах. Кажется, он и сегодня пытался что-то высмотреть.       Она не могла с уверенностью сказать, выглядел ли он грустным, раздражённым или просто уставшим.       Не с этого Малефисента хотела начать день. Вот чёрт.       Фея стукнула посохом. Диаваль дёрнул головой. Полно. Сколько можно топтаться на месте! Такие вещи надо проделывать быстро.       — Касательно вчерашнего вечера, — начала она — Диаваль резко дёрнул головой. — Я не сильна в успокаивании. И ты не делаешь ситуацию проще, будучи таким нелогичным, непоследовательным…       — …Извини?!..       — …существом.       — И что это должно значить? — фыркнул ворон. Только стиснутые зубы выдавали его. Она цокнула языком.       — Это значит, что ты говоришь — и делаешь, полагаю, — взаимоисключающие вещи, — отбила фея. Он нахмурился. — В один момент заявляешь, будто жертвы никогда не виноваты в том, чего они не знали; в следующий же изображаешь такое чувство вины, которое священники лишь надеются пробудить в настоящих преступниках. Что-то не сходится, — хмыкнула колдунья. Диаваль так и глядел на неё во все глаза. Она склонила голову, примеряя самую категоричную маску. — Разберись со своей головой.       Как-то так. Малефисента надеялась, что это достаточно действенно — распускать нюни ещё дальше, просить быть к себе мягче напрямую было бы просто неприлично. Она прошагала мимо, минуя лужи, чувствуя на себе взгляд. Оглянувшись напоследок, она увидела только, как он стоит на том же месте, всё хлопая и хлопая ресницами, насупившись, глядя по сторонам.       — И да! Диаваль? Я буду ожидать тебя через несколько часов, когда разберусь со всем хламом, что ты принёс. Раз тебе понравилось таскать тяжести, после ты отнесёшь всё обратно Её Величеству.       Это должна была быть последняя поддёвка — чего она мало ожидала, так это того, что Диаваль, сбитый с толку, улыбнётся. Она хотела улыбнуться в ответ, но не стала. Вместо этого так быстро, как могла, вернулась в пещеру, где её детального изучения ждал путеводитель.       Книга была не очень толстая, с красной строкой, маленькими надписями на широких полях и яркими заглавными буквами каждого абзаца: красными и зелёными. Язык был старым, и Малефисента с трудом представляла людей, что говорили бы на нём, но слова казались знакомыми, особенно в контексте.       Всматриваясь в текст, Малефисента выуживала, как пикси среди листвы, названия городов, остановок, маршрутов. Выписывала, кому можно отправляться в паломничество: архиепископ, аббат, клирики, монахини. Убедилась, что берут с собой и охранников, и слуг, что каждый приносит присягу. Прочла, где стоят бесплатные госпитали и гостиницы, а где паломников за просто так не покормят. Запомнила, что паломники носят обязательные значки, что перед путешествием лучше заранее написать завещание. Это особенно хорошо шло с планом. Малефисента старалась не думать, как таким образом можно насолить Его Величеству — над этим королева подумает сама.       Как водоворот, кружились вокруг неё цифры: восемьдесят остановок, больше тысячи миль от Кентербери до Рима, четыре месяца путешествия, девятнадцать миль до Сумерана, двадцать два до Теруана. Столько человек охраны, столько лодок, столько раз в год, такого-то числа.       Цифры и числа превращались в вещи, в факты, в вопросы: четыре месяца равнялись осенней и зимней одежде, продовольствию, большому запасу вещей с собой: или еде, или деньгам на остановки в гостиницах и госпиталях — а с таким всегда убегать труднее. Она сверялась с картой дворца, с тем, что узнала от Диаваля: кто сможет вывести её с большим грузом из замка, и как, и когда. Есть ли смысл сбегать из дворца или лучше со всей свитой отправиться в собственное паломничество и случайно потеряться по дороге в какой-нибудь стране басков? Есть ли смысл заявить о своём титуле, добравшись до Империи, и потребовать защиты, или тогда её попробуют вернуть обратно? Голова шла кругом.       Пред ней проступали картины: узкие лодки с прямыми парусами, качающиеся в водах Английского канала, караван мулов и лошадей, пробирающийся по землям франков. Плащи со знаками, трости, топот копыт, молитвы. Солнце, заливающее светом верхушки соборов, прогуливающееся по мощёным улицам. Забавно, сколько всего можно было представить, глядя на кучу бумаг: с списком, заметками, планами и схемами — стрелками, обведенными словами, сокращениями.       Фея понимала: раз королева отправится не одна, но в обществе таких же паломников, кто-нибудь да и сможет поведать ей почти всё то же самое. Но королеву надо было убедить заранее, предоставить как можно больше информации.       И зачем только?       Мысль, словно насекомое, пролетала между цифрами, буквами, лодками, мулами, что висели у неё в голове, как на ниточках, и жужжала, жужжала, жужжала. Почему она это делала?       Цифры и числа складывались в счёт. Раз, два, три. Перекликивались её жертвы. Её никогда это не заботило. Раньше.       Почему она это делала? Она была злодейкой! И осталась ею. Зачем она пыталась выудить из себя что-то хорошее ради того, кого едва знала?       В ней до сих пор таилось это что-то — почти недосягаемое, спрятанное. Если бы она любила издеваться над собой ещё больше, она бы даже назвала это что-то «глубоко внутри». Или что-то, что Диаваль порывался высмотреть в пещере весной. Оно рвалось на волю, чувствовало несправедливость — это настораживало больше всего. Чувство это было клинок в её руках — она уже пырнула им однажды, она собиралась защищать им сейчас. Но нож мог очень скоро повернуться лезвием к ней.       Раз, два, три — перекличка всего худшего, что она сделала. А лучшее? Она спасла птицу из сетей, но заточила в клетку размером с пожизненный долг. Она обрекла королеву на одиночество, а теперь пыталась вызволить её оттуда. Весы мерно качались, пока не остановились вовсе. Что касается…       Что касается… Когда там у девочки день рождения? Без сомнений, кое-кто ожидает, что она ещё и приготовит ребёнку подарок.       А вот и он. Помяни Дьявола.       Как по часам, ворон приземлился у доски, что она использовала как плоскую поверхность. Знай она его хуже, она и не разглядела бы насмешливости в глаза-бусинках: он осматривал чёрное перо, своё собственное, которым она писала всё это время. Он проверил своё крыло и хвост, как бы ища его.       — Прекращай, — щёлкнула Малефисента.       — Пригодилось? — кивнул Диаваль в сторону книги. Чего он вдруг сегодня был такой радостный? — Я не слишком рано? Полагаю, у тебя есть план, госпожа? — она кивнула, сощурившись — неужто он рискнул посчитать, что она не управится за несколько часов? — Значит, — вздохнул он. — Ты хочешь, чтобы королева Лейла сбежала из замка.       — Какое блестящее наблюдение.       — Что ж, ты мне ничего не сказала, пришлось угадывать, — дерзнул ворон. Малефисента смерила его взглядом. Пожалуй, пора было ввести кое-кого в курс дела, чтобы всё прошло гладко. Она ограничилась самым главным: куда лежит путь, как лучше будет выбраться из дворца — опустила те случаи, когда что-то идёт не так. Всё пойдёт так.       — Вижу, у тебя есть вопросы, — выдавила фея. — Вперёд.       — Да не то чтобы вопрос… Просто… — птица запнулась. — Ты уверена, что она согласится на всё это?       Его убить было мало.       — …Ты издеваешься надо мной? — выплюнула она. Диаваль поёжился. — Из всех, кто мог задать этот вопрос? Что ж, она мне не сказала, пришлось угадывать.       — Да, но откуда ты знаешь?       Небеса… Фея облокотилась о доску. Её вискам нужен был массаж.       — Включи голову, Диаваль, хотя бы для разнообразия. Касательно твоего первого вопроса — да, я уверена, что она согласится. В противном случае она ещё глупее, чем я думаю. Тогда мне пора переоценить свою жизнь, основываясь на всех идиотах, которые портят ее ежедневно.       — Спасибо большое, — фыркнул Диаваль, опираясь на камни у входа. — Я просто поинтересовался. Я не виноват, что ты на пять шагов впереди нас всех, включая королеву. Она может не согласиться, потому что она королева, или боится попасться, она может отказаться уплыть без Авроры, или…       Малефисента перевела на него взгляд.       Он выдавал и другие догадки, определённо не имеющие шансов быть правдой, но Малефисента всё ещё повисла, как муха в паутине, в его простых словах.       Она может отказаться отправиться без Авроры. Может потребовать взять её с собой.       Что ж, это было бы… Было бы ожидаемым… ожидаемым… запросом. Забрать свою дочь — казалось бы, очевидное желание, разве что, может быть, не для Малефисенты.       — Она… не будет знать, от кого послание.       И не узнает, что это Малефисента — или кто-то, кто мог бы помочь Лейле сбежать с дочерью. В конце концов, даже сама Малефисента не должна была знать, где живёт принцесса, не говоря уже о отдалённых лицах. Странно было бы ожидать обратного?       Знала ли сама королева, где жила её дочь, чтобы попробовать найти? Рискнула бы подговорить кого-нибудь из дворца, из рыцарей отправиться на её поиски?       И что тогда делать?       На чашу весов швырнули огромную гирю, и раздался чудовищный лязг.       — А? — моргнул ворон. Она прервала его на середине слова и наверняка пропустила ещё с полдюжины вопросов. — Ты сейчас к чему?       — Ни к чему. Слишком много пустых страхов для беспечной птицы вроде тебя. Нет смысла гадать. Мы узнаем обо всём, когда она получит план. А это произойдёт, только когда ты пошевелишься!       — Эй! — вякнул Диаваль, будто увиливая от удара. — Придержи коней. Ещё утро. Её Величество вряд ли ещё проснулась!       — Тем лучше. Ты же не хочешь попасться кухаркам? Тебя давно не лупили мётлами?       — Я не успею вовремя. Она вот-вот проснётся и некоторое время проведёт в своей комнате за чтением и общением с прислугой. Но через пару часов она сразу же после этого уходит в церковь во дворе. Я, вообще-то, рассказывал, — буркнул Диаваль. Она отмахнулась.       — Тогда ты свободен на свои несчастные пару часов. Подозреваю, ты будешь занят с нашим ненаглядным гостем?       — Да, наше паломничество возобновляется, — улыбнулся он. — Ты не возражаешь, если мы отправимся к Драконьей скале, госпожа?       — Если вы осмелитесь… Синий пруд неподалёку, если ты помнишь.       — Да, конечно, мы… А, ты имеешь в виду... Ну нет, я не хочу… Разве уже время для водяных лилий?       Малефисента ухмыльнулась.       — Я просто предложила, — она отвела взгляд. За Терновой стеной высился замок — отсюда не было видно, но Малефисента привыкла туда смотреть. — Напоминаю, у тебя менее двух часов.       — Чудесно, тогда я отменяю рыбалку, — расплавился ворон в улыбке. — О, не удивляйся. Это не моя идея. Я перестану, когда он улетит.       — С каких пор ты снова ешь рыбу? — изумилась фея. «С каких пор ты вообще ешь?» — хотелось ей спросить. Диаваль почесал голову.       — Ну, обрисуем так, на меня оказывают влияние. С самого утра, если не с прошлого вечера.       — Влияние?       — Пинки под зад. Приказали есть мясо, я согласился только на рыбу. Кроме этого, в минимальные требования входит отращивание… перьев, — он взъерошил волосы, — и что-нибудь, чтобы нарастить мышцы. Он пока думает. Надеюсь, забудет и не придумает, но что-то я сомневаюсь.       — Я думала, командовать тобой имею право только я?       — Это откуп. Вы оба такие планы придумываете, что сбрендить можно — у него было аж два, но на большой я не согласился. Пришлось вовлекаться вот в это.       — И что было в большом плане?       — О, не важно. Ерунда всякая, честно, — отмахнулся он. — Главное, он пока не настаивает, а есть рыбу не так уж и плохо. Думаю, отращивать волосы тоже. Мне надо было самому этим заняться, — замялся он. — Так всем будет лучше. Ты сегодня… А, да ладно, — он махнул рукой снова. — Тебя ждать тут же через пару часов, госпожа? — фея кивнула. Она заглядывалась на приподнятые уголки его губ, подняла ладонь. Её остановила вытянутая рука. — Госпожа. Не могу не спросить. Тебе не жарко? — кивнул слуга в сторону её мантии.       Малефисента взглянула на своё одеяние. К чему он спросил? Она носила её ещё с зимы.       — Спросила птица в кожаном плаще.       Щелчок пальцами. Слуга дёрнул бровями и улыбнулся, впихивая в последнюю секунду перед превращением своё смешливое:       — Точно.       Диаваль был очень непонятное существо.       У неё не было времени думать о словах Диаваля, хоть она и находила себя возвращающейся к ним. Вот умел же всё испортить. Просила ли Лейла об этом… Откуда она знала… В любое другое время она бы ещё задумалась над этим. Откуда она знала.       Она не то чтобы знала. Просто догадывалась. Очень сильно догадывалась. Там, где ей не хватало сопереживания, ей доставало воображения и ума. Если Диаваль не знал, что такое интуиция, это, ради всего святого, была его собственная проблема.       Другой вопрос, согласится ли она… И не потребует ли… Вот на эти вопросы её интуиция стоически молчала.       Действительно, на следующую пару часов оба ворона исчезли из вида, а после вернулись — один радостный, другой раздражённый. Короткое заклинание — и бумаги размером со всего Диаваля сделались крохотными, как игральные карты — чтобы вернуть истинный облик, как только коснутся поверхности. С этим наказом Диаваль со скоростью молнии упорхнул прочь.       Раздосадованный Иджит представлял собой замечательную картину. Малефисента спокойно снесла его обещание улететь домой завтра вечером. Она так и продолжила бы полностью игнорировать его гнусное существование, не распирай её только от любопытства.       — Значит, берёшь на себя мои прерогативы говорить Диавалю, что делать?       — Так ты знаешь! Ну, тем лучше, — ухмылка во все зубы, взгляд исподлобья. — Я хочу, чтобы он вернулся домой.       Очень интересно.       — Он мой слуга. Он не может просто «вернуться домой» — вернуться куда-либо.       — Ты не владеешь им.       — Что ты знаешь о клятве верности?       — Что к птицам она не относится! К лесным феям, думаю, тоже!       — Ты будешь удивлён.       — Да мне всё равно! Даже если бы он присягнул тебе служить — сколько это, по-твоему, должно продлиться? Он кто тебе, Томас-Рифмач? Так и тот служил королеве Эльфов только семь лет, прошу заметить. И он тебе ни разу не возлюбленный. Вроде бы.       Это она решила пропустить мимо ушей.       — Я спасла его жизнь. Подозреваю, это требует больше семи лет в ответ?       — Что ты знаешь о воронах? Или о тех, кому спасают жизнь? — оскалилась птица. — Боюсь открыть тебе глаза, но за такое вечная служба не полагается. За такое полагается, — он наклонился с огоньком в глазах, — сказать: «Отпусти меня, я тебе ещё пригожусь!» — и уматывать прочь, чёрт возьми!       — Вот он и пригодился! — стукнула Малефисента посохом. Глупая перепалка тратила её время и к тому же злила. Волшебница проклинала гадкое лицо Иджита, издёвку в его словах, будто они что-то меняли. Она почти проклинала Диаваля за то, что превратил свою службу в какой-то цирк — цирк, который ей теперь ещё и как будто требовалось завоевать. — Он обещал стать моими крыльями. Он исполняет своё обещание. Конец разговора.       — Вы оба чокнутые! — плюнул Иджит. — Ладно ты: хорошо, конечно, для тебя носятся во все стороны по сто раз в день. Чего он отнекивается, я понять не могу!       — По той же причине, — произнесла Малефисента победоносно, несмотря на волнение. — Он, в отличие от некоторых, знает, что ничего в этом мире не достаётся даром.       И она верила в свои слова. И вместе с тем… Её жертвы. Он не мог не быть среди них.       — Нет, не по той же причине, — пропыхтел Иджит. — Хотя лучше бы по этой.       Хуже наглости была только бессмысленная конспирация. Наглость хотя бы иногда прикрывалась прямолинейностью — пустые фразы оправдать ничем нельзя. С такой мыслью она обратила подлеца обратно и велела лететь на все четыре стороны.       Ясное дело, ожидать Диаваля скоро было бесполезно — не с его ношей, пусть она и помогла. Тем не менее, чем больше времени проходило, тем нетерпеливее Малефисента становилась, тем острее казались клыки сомнений, что впились в неё, как змеи. Как будто этого было мало, Иджит зародил в ней волнение другого порядка, ещё более безосновательное.       Но безосновательное ли?       Она помнила его слова. Она помнила его тон голоса. «Ты знаешь, что я не могу».       Если подумать: даже если он хотел прекратить ей служить, даже если он желал этого и сейчас, почему это её заботило? Он был слугой, как она и сказала. Даже если спасение жизни означало только одно желание в ответ — она использовала его: её желанием было сделать его своими крыльями. А других у неё пока не наблюдалось. Чёрт возьми, да даже если его спасение не значило ничего…       Он сказал это сам. Он сам предложил стать её слугой. Склонил свою голову, грязную и лохматую, почти мёртвый, вытащенный с того света, и предложил свою жизнь. Разве она не могла теперь распоряжаться ею?       Могла.       Должна ли была?       Она помнила его слова. Она помнила его тон голоса. «Можешь уйти прямо сейчас». «Ты знаешь, что я не могу».       Она ненавидела, как он взглянул на неё тогда. И после этого. Поначалу это казалось почти захватывающим, восхитительно горьким — фея наслаждалась страхом, который могла вселить в него, ликовала, ведь он привязан к ней навсегда, как бы он ни презирал её теперь, как бы ни жалел о решении служить ей.       Потом она возненавидела его зимнее молчание. Она скорее бы снесла ещё сотню презрительных осуждающих взглядов, чем его морозное разочарование, молчаливое раздумывание. Она думала, он злится на её — оказывается, он злился на них обоих.       Она разрешила ему уйти. Но он не ушёл. Остался мёрзнуть на всю зиму, остался, чтобы вломиться к ней домой и сказать, что он пытается её понять. Остался, чтобы поддерживать вид, как она и приказала. Она это ненавидела — потому что что-то ей подсказывало, что он не хотел этого делать.       Может, поэтому и ненавидела. С того зимнего вечера прошли целых полгода, если не больше. И всё казалось совсем иным.       Ей не хотелось… ей не хотелось его мучить. Свою первую жертву.       Сегодня утром она приказала ему разобраться с его головой. Может, свой план Иджит придумал не просто так. Может быть, он имел в виду то же самое.       Разумеется, именно в этот момент Диавалю надо было появиться. С предупредительным криком и хлопаньем крыльев. Ловко огибая верхушки деревьев, он приземлился у самого подножия пещеры — приземлился бы, обрати она его секундой позже. Но привычка победила.       Диаваль-человек ухватился за камень, чтобы не соскользнуть окончательно, поднялся на ноги, отряхнул плащ и взглянул на неё горящим взглядом — будто не было последних шести месяцев.       — Можешь поаплодировать себе, госпожа! — сказал он нарочито беспечно, поправляя волосы. — Не знаю, каким способом ты передала информацию, не обнаружив себя… Но Её Величество начала собирать вещи.       Малефисента встала. Думала сесть обратно, но передумала. Хотела улыбнуться, но не улыбнулась.       — А кому-то, оказывается, просто не терпелось, — произнесла она только.       Конечно, королева согласилась на её план. Это был превосходный план! С несколькими запасными вариантами!       — Она мало говорила вслух. Должно быть, опасалась, что кто-нибудь за ней подслушивает. Кто-нибудь вроде меня, — ухмыльнулся ворон. Развёл ладонями, как делал каждый раз, когда начинал «обрисовывать»: — Судить по её действиям, она готова выполнить твой план как можно скорее. Она изучила все принесённые мною вещи и после принялась молиться, а потом что-то написала. Она бормотала про себя, так что… думаю, она диктовала себе… Если это так, то она хочет собрать вещи и всё устроить за завтрашний день, и сбежать послезавтра после службы.       — Послезавтра!       — Что-то не так?       Ничего себе! Легко, наверное, было принимать такие скорые решения, когда тебе уже проложили путь и составили инвентарь! Она почти засмеялась, но вовремя сдержалась — в основном потому, что её постигла другая мысль. Она нахмурилась, переводя взгляд к тёмным стенам, нащупывая камень.       — А Аврора? — произнесла она. — Она… не собирается взять её с собой?       Диаваль выглядел растерянным.       — Она... она ничего не сказала по этому поводу. Во всяком случае, вслух, — покачал он головой. Скривил лицо: — Боюсь, в силу того, что она не знает автора послания, она не рассматривала даже возможность этого.       Малефисента прогудела. Безнадёждно пытаться разобраться в собственной реакции — она всё равно никогда в жизни не распутала бы этот клубок разочарования, злости и облегчения — и новой порции злости из-за последнего. Только радоваться ей не хватало! Эта радость копала могилу всей… всему хорошему, что, казалось бы, фея делает для королевы.       Полно. Достаточно того, в чём она уже сомневается. Ещё одного она не потерпит.       — Значит, всё свершится, — подвела она — звук этих слов рассёк воздух. Так они становились реальными хотя бы на секунду. — И у нас один день, — Диаваль кивнул. С очевидным облегчением он присел на пол. — Прелестно. Теперь. Твоя часть этого плана.       — Разве она не закончилась только что?       — Нет. Итак, — Малефисента мысленно сверилась со своей задумкой. — Ты полетишь за ней до Кентербери и проследишь…       — До Кентербери?! Ты спятила?       — Прошу прощения?       — В Кентербери? Отсюда? — Диаваль подался вперёд. Глаза его всё округлялись супротив надвигающихся бровей. — Как ты себе это представляешь?       — Прекрасно себе это представляю, — фыркнула колдунья. — У неё будет карта, она отправится в Кентербери, а ты будешь поспевать за ней следом. Потом вернёшься. Никаких сложностей.       — Я даже не знаю, где находится этот Кентербери, кроме того, что он в Англии, а это чёрт знает где!       — Не так уж и далеко, всего каких-то пятьсот миль.       — Пятьсот миль?! Ты совсем с ума сошла? — он прямо-таки подпрыгнул с места с раскрытыми руками.       — Я не сошла с ума, а вот ты, похоже, совсем перестал отвечать за свои слова, — прогремела Малефисента. Тот тут же отошёл. Это разбудило грустные мысли. — Я не прошу тебя лететь до Рима, глупое животное.       — Сомневаюсь, что лететь от Кентербери до Рима гораздо дольше, чем отсюда до… Боанн… — он принялся по тому крошечному расстоянию, что они ещё не заняли, шагать туда и сюда. — Пятьсот миль… И на чём? На лошади! — он фыркнул. — На лошади! Тридцать миль, в лучшем случае сорок, в день. Пятьсот ми... Это займёт недели! — проблеял он. — Только чтобы добраться туда! А мне ещё возвращаться! Меня не будет целый месяц? — голос его становился всё выше. — Как ты это себе… — далее пошла серия звуков, едва ли являющихся словами. Разве что последними вороньими ругательствами в её адрес. Она не исключала. — А король Стефан? Разве тебе не надо будет узнать, что происходит во дворце, когда она сбежит?       — Я уверена, что узнаю об этом сама, — отразила тут же фея. Дурацкое животное чуть не сбило её кристаллы с потолка, и она принялась их поправлять. — Её Величество, может быть, и не узнает, кто стоит за всем, но король может догадаться.       — И что тогда? Ты что, собираешься драться с ним?       Малефисента пожала плечами.       — Если до этого дойдёт…       — Пока я буду лететь по этой глуши? Чёрт знает как далеко отсюда?       Она оставила кристаллы.       — А что? Неужто, Диаваль, ты хочешь сказать, что я не смогу бороться в одиночку, без твоей бесценной помощи? Не смогу постоять за себя? — она ступила вперёд. — Что мне просто необходимо будет, чтобы ты был под рукой?       — Нет, госпожа. Я совсем не это…       — Что же ты хочешь сказать, Диаваль? — нажала она. Он отвёл глаза и вздохнул.       — …Неважно.       — Чудно! — произнесла она довольно. Ох уж та недовольная физиономия. Она бы улыбнулась, но не получилось. Она едва цеплялась за край обрыва, прежде чем рухнуть в расщелину прошлых мыслей. Его привычка препираться по мелочам не помогала. — Мне нужно убедиться, что всё пройдёт по плану, и мне некого послать, кроме тебя. Больше никаких глупых вопросов?       — Нет.       — Тогда, как я и говорила, пока меня не перебили, ты полетишь до Кентербери и проследишь, чтобы она взошла на корабль. Не попадайся ей на глаза. Диаваль, — ведьма обернулась, сверкая глазами. — Не попадайся ей на глаза, иначе можешь полететь в Рим вместе с ней и не возвращаться. Ты меня понял?       Диаваль закатил глаза.       — Понял.       Так. Хорошо. Оставалось ли что-то ещё? Что-то, за что она отвечала? Малефисента рылась в мыслях. Королева получила карту дворца, книгу о паломничестве, а также письмо со всем, чего нельзя было понять из первых двух предметов: о том, что не стоит искать того, кто оказывает ей услугу, поскольку это и не услуга вовсе. Писать разборчиво оказалось вчера намного труднее, чем она представляла.       — Тогда, подозреваю, рыбалка заждалась тебя.       Он закатил глаза снова.       До вечера Малефисента боролась с глупым желанием навестить лесничий домик — именно сегодня, среди всех дней, наведываться туда казалось неправильным, даже кощунственным. Битва осталась выигранной — фея не ступила в ту сторону леса.       Они отыскали друг друга парой часов позже — она и эта парочка. И она, и они предпочли ближайшее озеро: окружённое деревьями, спокойное и розовеющее в вечернем свете. В глубине возвышался крошечный островок — и островком-то не назовёшь: один несчастный куст и трава вокруг него. Там птицы и находились. Какое-то время фея следила за их парящими или сидящими фигурами — высматривающими, выжидающими.       Они выхватили из воды рыб не хуже чаек или оляпок — приходилось напоминать себе, что они росли рядом с рекой и наверняка умели с рождения. Может, они так у себя дома и делали.       Рыбалка завершилась победной трапезой, потом каким-то истерическим закапыванием одной из тушек под землю (это был Диаваль), а потом они принялись прыгать по острову — Малефисента даже отсюда слышала их препирания. Ей не хотелось знать, о чём они.       Вскоре один из них — она больше не путалась: это точно был Иджит — долетел до неё, сел неподалёку и принялся демонстративно каркать. Самому главному его уже научили. Ругаясь про себя, фея щёлкнула пальцами.       — Его тоже!       Его тоже.       «Он» рухнул прямо в воду рядом с островом — и через мучительную секунду высунул голову. Иджит заржал. Озеро было неглубокое, но если бы Диаваль начал захлёбываться, она бы собственноручно предала Иджита в искупительную жертву за эту идею.       — Теперь плыви сюда, неудачник! — проорал Иджит.       — Зачем? — раздалось в ответ. — Я стою на дне! Я могу дойти!       — Мне плевать! Двигай крыльями, давай!       — Я тебе не грёбаная утка!       — Ты водоросль! — захохотал ворон. Диаваль тут же принялся плыть — по-видимому, всё-таки идти, маша руками, иначе почему это заняло так долго, Малефисента не понимала. Судя по его лицу, такие шутки были чреваты мордобоем, а между ними двумя фея болела за Диаваля, но, увы, ставила на Иджита.       Но всё обошлось плевками и парой хороших словечек. Бесцеремонно он стянул с себя рубашку и ботинки, выжимая и выливая целые лужи. Его усмирило только предложение пометать камни в воду — наверное, оттого, что хотя бы в этой игре у него были шансы.       По голубой глади пронёсся камешек — раз, два, три — и булькнул в глубину.       — В общем, тут ничего так, — бросил Иджит, нагибаясь за камнем. — Рыба вкусная. Похоже на дом. Особенно те глыбы сегодня. И домики… как их там? пикси, да, те норы. Напомнило те берлоги дома, только настоящие.       — Чего? Какие берлоги?       — Ты знаешь! Прямо между нашими городами, те огромные… — он нарисовал в воздухе полукруг, — где должна быть страна Ши и живёт народ богини Дану… ну вот как она, — он вдруг ткнул в Малефисенту.       — Боанн, Бру-на-Бойн? Ты имеешь в виду холмы Бру-на-Бойн? — рассмеялся Диаваль.       — Это для тебя, ходячей «Старины мест» это Бру-на-Бойн, для меня это огромные берлоги, — Иджит зашлёпнул новый камень. Ни одного блинчика. — В общем, да, похоже на дом. Как будто бы и прилетать бессмысленно. Может, я всё-таки поддамся тебе и никого сюда не приведу, — ухмыльнулся он на бурчание Диаваля — тот неохотно отнекивался от обвинений. — Может, это, наоборот, надо кого-то вытащить отсюда к чёртовой матери…       — Начинается…       — Да, начинается. Я не отстану.       — Как можно! — плюнул Диаваль. Его камень стукнулся о воду четыре раза, почти долетев до островка.       — Боанн, неужели ты не хочешь домой?!       — Нет, не хочу! Разве не понятно? — прогудел ворон — и тоже обернулся к ней. — Дай ему уже по голове чем-нибудь, госпожа, ради всего святого! Пока я сам это не сделал.       — Не втягивай меня в это, — оскалилась Малефисента. Диаваль надулся — фея почти улыбнулась.       — Как тебе такое? — выдохнул ворон, швыряя камень — воды тот не коснулся ни разу, зато угодил прямо в куст на островке. — Я возвращаюсь в Ирландию. Несусь в Дроэду к твоей сестрице и говорю: «Любовь моя! Знаешь, что? Я вернулся в край родной — даром что меня тут никто не помнит — вернулся только за тобой, чтобы забрать тебя к себе в Трим по праву…».       — Ой, заканчивай! Причём тут моя сес…       — Не-не-не! Слушай сюда. «Ну и что, что мы не виделись десять лет и я теперь едва тебя знаю! Ну и что, что у тебя семья, и друзья, и тебе нравится там, где ты сейчас. Ну и пусть лучшее, что случилось с тобой, останется позади — ты бы знала, как красив замок Трим, особенно видок из моего гнезда!».       Иджит к тому времени уже разлёгся на гальке, едва прикрытый килтом — он повернулся к Малефисенте и покрутил пальцем у виска, косясь на её слугу. Фея в ответ только хищно ухмыльнулась — ей становилось всё веселее. Он закатил глаза. Поднялся на ноги.       — Понял, понял. Сравнение — зашибись! Ничего не скажешь… Пусть лучшее, что случилось с тобой… Хочешь помочь, а он ещё препирается… — он снова принялся искать подходящий камень — даже сквозь его пламенные изречения колдунья видела проступающую на лице задумчивость. Она воплотилась сначала в свисте, а потом в тихом напеве: — «За э-э-это — к худу иль к добру-у-у, тебя, мой рыцарь, на семь ле-е-е-т к себе на службу я беру-у-у…»       Он швырнул камень — один жалобный шлёп. Диаваль хмыкнул.       — Тут нужны другие. Погоди, — он отошёл — видимо, искать какие-то особенные замечательные камни. Иджит остался глядеть на воду.       — Вы закончили свои разборки? — поинтересовалась Малефисента беспечно.       — Вы только посмотрите, какая довольная сидит! — фыркнул тот. — Что бы мне ни затирали, я знаю, что ты змеюка… Между прочим, — крикнул он Диавалю, — в одном ты точно не прав, Дуламан: дома тебя помнят.       — Как водоросль с тупой песней? — подал тот голос, спускаясь, швыряя камень — Иджит, пошатнувшись, поймал его. — Как сгинувшего в море? Спасибо большое.       — Да нет же, придурок! Я, например, помню, как мой отец учил нас обоих «якорю», — предложил он. — Чтоб прям нестись к морю и в самый последний момент повернуться. А у нас обоих не получалось, — Иджит забросил камень. Один блинчик — и трагедия. — Вот и мы так летели.       — И твой отец сказал, что мы так никогда не выживем, — усмехнулся Диаваль. — Хах. Никогда не выживем. Глянь на нас. Два старейших деда на земле.       — Или когда ты однажды привёл своего брата? И вы орали друг на друга весь чёртов день, потому что мы не летали туда, куда ему хотелось? — подкинул Иджит. Диаваль плеснул пару смешков — таких, в которых читалась стыдливость, почти сожаление. — А потом ты вернулся только через неделю и сказал, что он настучал на тебя родителям.       — Боанн.       — Вот видишь? Когда надо, меня память не подводит. Чтоб ты знал, я отпускаю свою малышню летать, куда им вздумается, потому что помню, как тебе надоедало прятаться от папаши.       — Вот это я понимаю — достойное наследие.       — А Эрин вечно говорит… вот это твоё… — он демонстративно развёл ладонями. Диаваль нахмурился в догадках.       — «Обрисовывать», — подбросила Малефисента. Иджит принялся кивать и тыкать пальцем с широченной улыбкой.       — Прелестно. Вы теперь заодно? — усмехнулся ворон. — Ну, ладно. Приятно слышать, — Диаваль забросил камень. — Ну, чтоб ты знал, я по крайней мере раз в неделю вспоминаю ту идиотскую песню про пузатого валлийца-купца, что Эрин придумала. «Я люблю жить в чистоте. Я люблю, когда мои дочери меня слушаются».       — «Я люблю охотиться и выпивать с друзьями! Я особенно люблю господа Христа!» — распелся Иджит — и заржал.       — Она самая. Можешь передать ей в качестве комплимента, не знаю.       — Это не комплимент, придумай какой-нибудь другой. Не мне тебя этому учить. Раз уж мы о воспоминаниях, помнишь ли ты… Не гуди тут… Помнишь ли ты, как ты, умник, сказал, будто тебя не будет всю неделю, а моя сестра принялась с того же дня отказываться летать с нашей шайкой? Я сижу, значит, переживаю за своего друга, — обернулся Иджит к Малефисенте, — переживаю за свою сестру, а потом вижу их, вместе, краси-и-ивых таких на вершине аббатства! Болтают себе, как ни в чём не бывало! И моя сестра потом возвратилась домой, ну просто, — он пошевелил пальцами перед лицом, — искры из глаз!       Малефисента ожидала увидеть Диаваля красным, как рак, но тот выглядел скорее раздражённым — он сел у самого берега и просто ждал конца своих страданий с нарочито ленивым выражением.       — Чёрт возьми, Дуламан, я забыл, что ты такой романтик! — протянул Иджит. — Тебе нужна девушка. Найди себе в этом году. Если девчонки сюда доберутся, — настоял он, перекрикивая сыплющиеся на него «чего?», — сделай мне одолжение и найди.       — Что, из малышни? Которая раз в пять младше меня?! Сбрендил? — проблеял Диаваль. — Типун тебе на язык! Может, тебя такое и не смущает, но мне от этого не по себе.       — Вот святоша!       — Святоша! — усмехнулся Диаваль. — Сколько там, говоришь, твоей дочери?       — Восемь сезонов и ещё пять!       — А, ну тогда я согласен, — протянул ворон. Его другу потребовалась секунда.       — О БОАНН НЕТ! — прогремел он тогда, кидаясь к нему. Диаваль захохотал.       — Видишь? Вот это разговор! Мне не нужно никого искать. Мне хватает моей… работы… и мне тем более хватает детских трудностей с ребёнком, что под моим… надзором, — сказал он. Щёлкнул языком. — Если бы я знал, что наступит такой момент в моей жизни, когда ты, из всех воронов, каких я знаю — ты будешь уговаривать меня остепениться…       Иджит прошёлся ногой по камням за его спиной.       — Знаю. Наверное, потому что сам недавно… как ты сказал? Неважно. В общем, да. Из-за детей в основном. Иногда не верится, что у меня всё это теперь есть. Только недавно мне казалось, что мне этого не хотелось. Но мы-то разные. Знаешь, что я помню? Раз уж на то пошло, — он похлопал Диаваля по плечу. — Я помню, ты хотел детей. Даже тогда.       — Почему я этого не помню? — помотал ворон головой. — И… Мне было сколько, четыре? Что-то рано я там захо…       — Вот именно, я помню! Когда у нас появилась девочка, я подумал об этом. Ты говорил однажды — то ли мне, то ли Эрин… Ты сказал, что тебе хочется дочь, пока ты ещё молод.       — М-да. Теперь помню, — протянул Диаваль. Малефисента издалека видела, как он перебирает камни с песком в ладони. — Ну, не надо было просить слишком многого.       — Почему слишком многого? — двинулся к берегу Иджит. — По-моему, ты получил как раз, чего хотел.       — …Не понимаю, о чём ты.       Зато Малефисента понимала. Глядя на их силуэты, вспоминая тени, что падали от свечей в одной крохотной комнатке в чаще леса, Малефисента понимала его просто до ужаса прекрасно.       — Ну ладно, Диаваль, играй дурака, если хочешь, — хохотнул ворон. — Один раз тебе прощу.       Диаваль так и остался, насупившийся, изумлённый — похоже, им обоим сегодня было суждено так вечно шарахаться от чужих слов. Только через минуту — Иджит уже отошёл, поправил килт, подмигнул Малефисенте — он нашёлся:       — Вот можешь же, когда хочешь!       — Могу. А что могу?       — Ты назвал меня по имени, — бросил Диаваль, поднимаясь на ноги. Иджит только промычал что-то неопределённое.       Кто выиграл в «блинчиках», они так и не выяснили.       Развлечения на сегодня закончились: два ворона улетели, слились с темнеющими кронами деревьев и чернильным небом. Малефисента купалась в благословенной тишине, воцарившейся после них, и ещё какое-то время осталась на склоне берега, вглядываясь в тёмные воды, в нарастающий ночной ветер, нагоняющий крошечные волны, в отражающиеся в них звёзды, которые будто с водой приближались к ней. Мысли порхали от нор и домиков пикси к огромным холмам на Бойн, — она могла только представить, как те выглядят — к картам, что она рисовала вчера, к разинутой пасти льва, к золотым волосам, к чёрным перьям.       В пещере ей снилась всякая чепуха, очевидная, как вороньи мудрствования — так, что и над смыслом не погадаешь. Она была ведьмой, как и положено, и её о помощи умоляла женщина. В ответ на волшебство ведьма требовала отдать ей первенца. И женщине пришлось послушаться, потому что она так и не смогла за три дня угадать её имя.       Следующий день был поразительно спокоен, особенно по сравнению с предыдущим. Малефисента позволила всем приготовиться каждый к своему путешествию. Ей же лучше — один уединённый день. В надежде заткнуть догадки обо всём, что может пойти наперекосяк, фея принялась пересматривать свои волшебные книги, бездумно водить кистью в надежде хотя бы случайно получить рисунок. Она наверняка забыла о чём-то, это точно, она пока не вспомнила что.       К счастью, вскоре память ей услужила. Предстоящего плана это никак не касалось, но выполнения требовало. Оставался один вопрос — что обычно дарят девочкам на десятилетие?.. Чтобы ещё и насолило как-нибудь трём пикси…       Летнее солнце лениво перекатилось по небу, облака проплыли, как лодки по каналу. Малефисента послала Диаваля во дворец лишь единожды, после обеда, и получила подтверждение — завтра королева действительно сбежит из замка. Фея позволила себе чуточку расслабиться и полуглядя проследить, как заснувший Иджит свисает с ветки, как какая-нибудь летучая мышь. Он готовился к длинному перелёту. Малефисента же готовилась к другим своим важным заданиям. Одно начиналось и заканчивалось с одной тонкой ветки дерева, другое — с огромного крепкого листа и большого количества магии.       Вечером, когда небо стало багряным, Иджит соизволил-таки проснуться. Диаваль был тут как тут, чтобы проводить его — вместе они ступили к высокому обрыву.       — Ну, и каков твой вердикт? Ты вчера так ничего не сказал.       — Пока не решил, — известил ворон. — Сначала надо добраться домой. Я был здесь всего три дня — вдруг окажется, что я стал старше на многие века? Тогда и вопрос отпадёт.       — Ерунда какая, — отчеканила Малефисента.       — Ну, постарайся не рассыпаться в прах, как только коснёшься ирландской земли! И постарайся забыть, что когда-либо был человеком, — рассмеялся Диаваль.       — Не переживай, — отмахнулся ворон. Наклонился: — Если что, я всё узнал сам, никаких глупых превращений, — пауза. — Ну, ладно, ладно, ты помог мне. Но я никому не скажу, что ты был человеком.       Диаваль однобоко улыбнулся. Почему-то Малефисенте стало за него обидно.       — Лети легко, — сказал он и обернулся к ней — это был знак.       — Ты тоже! — крикнул Иджит напоследок — фея щёлкнула пальцами, и чёрная птица с криком взмыла в воздух. Диаваль отсалютовал, и ворон хлопнул крыльями в ответ и вскоре унёсся прочь. С места, с края обрыва они оба глядели, как ворон всё удалялся и удалялся, превращаясь в точку, в пылинку, в совершенное ничто. Диаваль, тем не менее, ещё какое-то время стоял.       Только позже он опустил глаза, и на Малефисенту опустился груз последних шести месяцев, отставленный на время пребывания этого странного гостя.       Теперь всё будет так же, как было.       Если растерянное лицо Диаваля о чём-то и говорило, то наверняка об этом.       — Теперь мой черёд выспаться. Завтра всё произойдёт, да? Пятьсот миль… — протянул он и сощурился в её сторону. Могла ли она быть неправа? — Здесь же, завтра утром, на рассвете, пойдёт? — она кивнула. — Хорошо. Тогда, — он поклонился, — спокойной ночи, госпожа.       И так и зашагал — Малефисента только кивнула головой вслед и проводила солнце до самого горизонта, пока оно не спряталось. Первые звёзды робко прокрадывались сквозь синеву — прямо по курсу проявлялся красивый полукруг. Северная Корона.       Она спала, удивительно, без снов.       Утро стояло по летним меркам прохладное, свежее — без солнца, но и без ветра. Только туман медленно прогуливался по поверхности озера, к кромке которого Малефисента подошла. Там, где заканчивались деревья, он совсем стирал границу между землёй и небом. Казалось, всё было сплошным серым небом, а туман — огромным облаком. Можно было даже на мгновение притвориться.       Она не была уверена, как сумела заметить Диаваля.       По колено в воде, с поднятыми штанинами и без рубашки, он плеснул воды в лицо, а затем остановился — руки по швам, склонённая голова. Словно коряга или булыжник, а может, свергнутый идол — такой же неподвижный. Расстояние лишало его всякого выражения лица — Малефисента видела только чёрные волосы, всё ещё такие короткие, слишком короткие.       Фея ступила дальше, как можно тише. Он либо не замечал её в тумане, либо игнорировал — в любом случае ей хотелось оставить всё таким на какое-то время. Раз уж он не был в своём теле ночью, она могла хотя бы оставить его одного в покое на пару минут дольше.       Быть может, он предпочёл бы гораздо больше времени.       Чем ближе она подходила, тем больше предметов проступали сквозь бледный кисель: его распластанные плащ и рубашка на берегу, еда на ней. Огрызки каких-то фруктов, кости. Пара свалившихся ботинок.       Даже отсюда он казался худым. Под плащом или рубашкой этим ещё можно было пренебречь, но не сейчас. Может быть, Иджит был прав в том, чтобы пропихнуть ему в глотку еду. Во всяком случае, были какие-то кости — наверное, рыба. Уже что-то.       Возможно, Иджит был прав в чём-нибудь ещё.       Всё-таки её платье протянулось за ней, протащилось, перекатывая гальку — и создав звук. Диаваль дёрнулся, сильно, с плеском воды, развернулся. Она не собиралась его пугать. С секунду ещё он глядел на неё выпученными глазами, напряжённый — мокрое лицо, ключицы и рёбра. Расслабился. Нахмурился.       Она поприветствовала его, и он кивнул. Напоследок плеснул в лицо ещё пригоршню, выбрался из озера, прошлёпал к ней. Стряхнул объедки с рубашки, вытер ею лицо и волосы, кое-как натянул на себя, не завязывая, спустил брюки.       — Всё помнишь? — спросила Малефисента. Диаваль только кивнул. Он натянул ботинки, достал что-то из кармана плаща с земли, закинул в рот. — Или мне повторить?       — Если не трудно, госпожа.       И она повторила. Ворон всё это время давился всевозможными орехами — казалось, у него в кармане прятался неиссякаемый запас. На её вопрос он ответил простым «Мне надо поесть», — чего, в общем-то, ей хватило. Возможно, после у них не будет времени.       Солнце успело отряхнуться от серости промозглого утра и рассыпалось на землю — каждая капля тумана отразила его розовым золотом. Чем больше он рассеивался, тем темнее и ярче казались кроны деревьев, тем сильнее они как будто шумели, и с их шелестом в мир возвращалась жизнь, а вместе с ней время. Время, которое нельзя было терять.       Когда её пересказ подошёл к концу, он кивнул снова, отряхнулся.       — У Авроры сегодня день рождения, — сказал он.       — Я помню.       — Я не успел приготовить подарок.       Её почти растрогало его раскаявшееся лицо. Солнце светило как раз, как надо — волосы Диаваля казались почти синими.       — Очень жаль. К счастью, я могу с этим помочь, — он встрепенулся. Знакомый даже в вороньем обличии взгляд. — Потом сам узнаешь.       Вряд ли его обнадёжил этот ответ — зная их обоих, он наверняка рассчитывал, что она шутит. Но Малефисента решила разок выкопать из пучины своего сердца лучшее в себе и выставить напоказ на один день. Потом надо будет хорошенько спрятать.       Он исчез в голубизне через несколько минут, оставив после себя печальный плащ со всеми его дырами на подоле, обмазанную землёй голову рыбы и пару перьев. Чего он не оставил после себя, так это осознания, что месяц — это немалый срок. Оно пришло позже.       Справедливости ради, Малефисента хорошо проводила время. Она бы даже рискнула предположить, что целый месяц без единой новости из дворца шёл ей на пользу, но это были громкие слова. Из особенно заметных изменений было только то, что мантия ушла до лучших времён — иногда было действительно слишком жарко.       Фея по-прежнему ежедневно проверяла каждый дюйм своей земли на предмет опасности, и питалась исключительно виноградом, и делала краски, и подшучивала над нянюшками. Аврора с самого своего десятилетия стала невольной сообщницей её коварных выходок — с того самого дня, как у неё под окном оказались аккуратно завёрнутые флейта и барабан. Она играла постоянно, играла плохо, и это было великолепно. Если тётушки не догадались, что взявшиеся из ниоткуда инструменты иногда играют даже тогда, когда ими никто не пользуется, то они совершенно ничего не знали о магии.       Она часто представляла себе пыльный ветер, и холодную ночь, и одинокую лошадь с всадницей на едва протоптанной дороге. Может, на неё за это время уже двадцать раз напали разгульные голодные охотники, которые королеву ни разу в жизни и не видели — а может, и те, для кого она и не была королевой вовсе. Может, она сорвалась со скалы, утонула в реке или увязла в грязи после длинных августовских дождей? Здесь они шли целыми днями. Шли ли они и там?        Иногда она представляла себе ворона, что рассекает небо над ними в далёкой безопасной вышине. Иногда, особенно вечером, ей не хватало его голоса, даже если он рассказывал о новостях из дворца. Его дурацкого носатого лица. Его перьев.       Рыцари не появились: ни на следующий день, ни неделей позже, ни через месяц. Это разочаровывало. Она почти желала с кем-нибудь сразиться — чтобы вспомнить, кем была прежде всего. Она была Стражницей Топей, воинственной феей, мстительной и кровожадной. Вот этого ей сейчас не хватало! А то совсем размякла.       Но они и вправду не появились. Ни воинов, ни даже одинокого отряда, который попытался бы отыскать королеву в глуши лесов. Это тоже разочаровывало — но и доказывало, что всё было не зря.       Тем не менее, в одиночестве дни тянулись невыносимо долго. Если она пережёвывала эту мысль слишком долго, казалось даже, что она снова застряла в прошлой зиме, беспощадно тихой, бессмысленной. Как и зимой, она рисовала — теперь даже чаще, ведь можно было выбраться ради пейзажа на поле, с вереском и птицами. Последние иногда даже подбирались близко. Однажды один особенно самолюбивый хрустан сделал ей одолжение и позировал целых минут пятнадцать. Долго и молча что-то клевал своим крохотным клювом перед нею. Правда, потом целая стая их улетела.       Она почти забыла, каково это. Это было самое страшное.       Но тогда она представляла всё ещё раз: чьи-то развевающиеся волосы, и мокрые глаза, и полное решимости лицо, и ноющую грудь, и вожжи в руках, и парящий в воздухе плащ. И так пятьсот миль, а потом — ещё в два раза больше.       Стоял увядающий август, когда Диаваль вернулся.       Это был вечер, прохладный и тоскливый, хоть и красивый, когда в небе, розово-голубом, вдруг возникла чёрная точка. Точка начала кричать. Каркать.       Малефисента тогда сидела на склоне холма под деревом, уставившись то на тёмные шпили замка, то на кудрявые облака над ними. Она находила себя за этим занятием всё чаще. Но когда не осталось никаких сомнений, что это не шутки её воображения, что Диаваль действительно вернулся, она приложила все свои силы, чтобы не вскочить с места. Он наверняка заметил её взгляд, поскольку она не могла отвести от него глаз, но опускаться ниже этого фея противилась.       Тем не менее, для разнообразия, она обратила ворона человеком лишь после того, как он приземлился, а не за секунду до.       Диаваль-человек нашёл себя полулежащим на земле, животом кверху — через секунду он лежал уже совсем, не предпринимая никаких попыток встать.       — Скучала? Не отвечай. Ха! Я перегнал осень, — выдохнул он прямо так, лёжа. Он глубоко дышал, и лицо его было всё красное. У него немного отросли волосы и даже были усы.       — Пожалуй, перегнал, — ответила Малефисента кивком. — Почему ты прилетел с той стороны?       — Я был у Авроры, — сглотнул он. — У тебя случаем не будет воды?       — Приятно знать, что меня ставят в приоритет, — махнула Малефисента. — Тебе же совершенно нечего мне сказать. В самом деле, ничего срочного. Я могу подождать ещё несколько часов.       Она не чувствовала в себе никакой злобы — только какой-то дурацкий трепет, будто ей подбросили подарок или король Стефан провалился в ад — но она не могла себя остановить. Диаваль издал то ли смешок, то ли выдох, то ли кашель. Малефисента взмахнула рукой: «Открой рот», — и, когда он послушался, огромная капля воды понеслась по воздуху прямо к нему. Удивительно, но он даже не поперхнулся. Только приподнялся на локтях, свесив голову так, чтобы видеть её.       — Подозреваю, что госпожу пока не интересуют детали, да и я вряд ли сегодня найду силы упомянуть их, — начал он, — поэтому обрисую самое главное. Её Величество успешно сбежала из замка на одном из лучших королевских коней.       — По твоему отсутствию я бы никогда не догадалась.       — В замке думают, что она умерла.       — Что?       — Она подговорила своих служанок. Сказала им что-то про Джоан из Лидса — не знаю, кто это, но на них сработало. Они притворились, будто Её Величество вышла на улицу в ужасную грозу, заработала себе лихорадку и повредила лёгкие. Обещали несколько недель никого не впускать, а позже сообщить, что она скончалась, и похоронить чучело в закрытом гробу. Вот уж не знаю, сделали они это или нет, я пока не проверял.       Малефисента могла только глядеть по сторонам. Ясно, почему ещё никто не появился — быть может, никто ещё и не спохватился. Но — фальшивая смерть, чучело…       — Этого… не было в плане! Ни в одном из планов! — фыркнула она. Что за вздор! Неужели нельзя было просто сбежать из замка, как всё было условлено!       — Ну, не тебе же одной думать. Как я и говорил, пока меня не перебили, она сбежала из замка. Долгие недели добиралась до Кентербери через Нижнюю Шотландию, Уэльс и Англию. Останавливаясь каждый день, чтобы обезопасить свою лошадь от переутомления, — фыркнул он, как будто, не будь лошадь такой ленивой, они добрались бы под его крылатым предводительством на неделю раньше, — а также не попасться ночным разбойникам. В конце концов она примчалась в Кентербери, где продала свою лошадь за достаточно хорошую сумму, чтобы иметь при себе достаточно, добралась до Кентерберийского собора, встретилась там с… кто там был… архиепископом, клириками, монахами и прочим людом и честным народом, и через неделю вся эта дружная команда забралась в лодки и отправилась на материк.       — Неделю?       — Может, чуть меньше, я не считал. Но мне пришлось остаться там на несколько дней, они уплывали не в тот же день. Не знаю, было ли это в твоём плане.       Было. Но она не собиралась ему говорить.       Во всяком случае, сейчас Её Величество — если она ещё могла ею считаться — уже наверняка ступала по материковой земле — и собиралась ступать очень долго. Значит, всё. Действительно всё.       Диаваль выглядел ужасно.       — Ты голоден? — спросила она — ворон даже не дёрнулся.       — Да. Но это потом. Успеется. Я хочу спать, — сказал он, перекатываясь на бок. — Всё это время спал только наполовину. Свихнуться можно.       Малефисента поджала губы. Вместе с облегчением подоспела и непрошеная жалость. Пятьсот миль туда и обратно… Может быть, это только для фей было не так уж и много.       — Тебе необязательно было так спешить, — сказала она.       — Я знаю.       Фея прищурилась. Диаваль только повёл бровью — знакомый блеск глаз. Так и быть. Малефисента захотела и разрешила себе: улыбнулась.       — Могу обратить тебя, — поднялась она. Недалеко отсюда рос терновник. Если ему они не придутся по вкусу, она съест их сама. Диаваль коротко кивнул, укладываясь удобнее.       — Подарок, кстати — лучше некуда, — протянул он. — Чур, дуделка от меня, а вот это вот бум-бум-бум — от тебя. Он бесит их больше.       — Не сомневалась. Всё лучшее мне.       Мечтательно, за какую-то секунду до превращения он успел только промямлить:       — Ну разумеется.