Cold

PLAYLIST: Fallulah – Hold Your Horses Dio – This Is Your Life Холодные, синеватого оттенка губы, темные ресницы, сумеречным опахалом выделяющиеся на белой, как лист бумаги с чернильными подтеками, коже с резкими синеватыми венами. Именно таким Сехун навсегда запомнит Лу Ханя, как на старом рисунке в почему-то не забытой книжке. Он считает Лу Ханя безумно красивым, самым лучшим и волшебным, как самое драгоценное сокровище, самый раскрывшийся цветок. Даже его тонкие, холодные руки, расслабленно свисающие по бокам – Сэ сложил их на бездыханной худой груди. Даже его потемневшие и потерявшие блеск волосы; он все также нежно пропускал тонкие и от влажности потяжелевшие прядки волос Лу Ханя сквозь пальцы, погружаясь все глубже в свою любовь. Его все еще розовые губы, почти распухшие, почти потемневшие, как будто Лу Хань долго и напряженно их покусывал, в задумчивости или в упрямой попытке что-то исправить. Каждый день Сехун, бережно приподнимая потяжелевшее тело Ханя и осторожно, будто боясь разбить, переодевал его в новую одежду, в которой он уже совсем не нуждался. Как коллекционер антиквариата скрупулезно поддерживает ценность своих сокровищ, протирая их специальным раствором и защищая от малейших пылинок, так и Сехун защищал свое единственное сокровище. Своего Лулу. Каждый день Сехун горько плачет, безжалостно размазывая по лицу слезы, но тщательно замазывает бордово-синие синяки и кровоподтеки на тонкой шее своего Лу. Они могут испортить его красоту, поэтому Сехун не жалеет тонального крема, хотя он с трудом наносится на холодную влажную кожу и слишком выделяется. Каждый день Сехун все больше расстраивается тому, что большие карие глаза больше не взглянут на него с любовью и теплой нежностью, Лу Хань не будет больше кокетливо хлопать ресницами, растягивая губы в своей неповторимой, солнечной улыбке. Каждый день Сехун все больше любит человека, которого собственноручно убил на прошлой неделе. Тусклая лампочка мягко, но настойчиво мигала, призывая заменить ее на новую. Но Сехун лишь втянул носом теплый, «земляной» воздух подвала, затуманенным взглядом окинул маленькое помещение и привалился спиной к прохладному боку холодильной камеры. Расчищенный от хлама подвал дома Сехуна стал его сокровищницей. Ранее в холодильной камере хранились оставшиеся с лета мешочки с замороженной тыквой, зеленью и пара пакетиков с ягодами, этим молодого человека в изобилии снабжала бабушка. Теперь же холодильник стал «пещерой Дракона», хранилищем главного. Хрупкое, но явно потяжелевшее тело Лу Ханя отлично помещалось в холодильную камеру, как Белоснежка в свой ледяной гроб во всем известной сказке. Только сказка Сехуна несколько отличалась от оригинала. Как если бы принц убил свою Белоснежку, и поцелуем тут не поможешь. Сехун устало провел ладонью по лбу, смахивая капли холодного пота, и оттолкнулся от пола, вставая. В пару шагов дошел до тщательно запертой на ключ ранее двери подвала и дотянулся пальцами до мобильника в заднем кармане джинс. — Здравствуй, хён, — хрипло выдохнул Сехун в трубку. После долгого молчаливого нахождения в подвале, голос совсем не поддавался. — Извини, я не слышал. Встретимся через полчаса? С Лу Ханем, китайским студентом по обмену, О Сехун познакомился в интернете, банально и просто. Сехун немного стеснялся своей нетрадиционной ориентации и боялся познакомиться с кем-то в «реальности». Но улыбчивый и нежно-красивый китаец Лу Хань сделал все за него, врываясь в жизнь закомплексованного старшеклассника ярким весенним солнышком, заставляя полюбить, привнося уверенность в будущем ярко-оранжевыми пятнами, как веснушки на маленьких детских носиках. Лу Хань стал тайной Сехуна, сокровищем, которое он хранил даже от немногочисленных друзей. — Сехун! — Чунмён бежал к нему с другого конца улицы, неловко обгоняя сонных студентов, совсем не спешащих на учебу. — Вот ты где! Младший кивнул, неловко улыбаясь и смущенно одергивая на себе легкую весеннюю куртку. Даже после двух лет дружбы с хёном Сехун чувствовал себя не в своей тарелке, смущался, краснел и почему-то боялся много говорить. Чунмён настойчиво схватил младшего за руку, обхватывая запястье теплыми пальчиками, такими теплыми, что Сехун невольно вздрогнул и приложил все усилия, чтобы не вскрикнуть. Ведь у его Лу Ханя руки холодные. Чуть влажные от нахождения в холоде и… безжизненные. На минуту Сехуну стало по-настоящему, панически страшно, что его сокровище заберут. Эти ГОРЯЧИЕ люди придут и заберут Лу. Но Сехун затормозил, опуская голову вниз, сдерживая тяжелое паническое дыхание, с легким хрипом вырывающееся из легких, нервный шепот сам собой вырвался из похолодевших губ «мой, он навсегда будет моим…» — Эй, Сэ, все в порядке? Ты неважно выглядишь, — хён озабоченно провел все еще «слишком» теплой ладошкой по лбу Сехуна, расправляя слипшуюся от пота челку. — Все отлично… *** — Эй, мелкий, а ты не пойдешь с нами? — рыжий, наглый и вечно веселый Пак Чанёль заинтересованно склонил голову к плечу и вопросительно приподнял брови, прожигая Сехуна шальным взглядом. — Нет, — тихо выдавил Сэ, опуская глаза в пол, — меня дома ждут. Чанёля обижать не хотелось, он, на самом деле, так и лучился дружелюбием и, только поступив в Университет, уже успел завести знакомства со всеми, включая старший пятый курс. Но ведь Сехуна и правда ждет его Лу. — Да… — Чанёль задумчиво подергал себя за мочку оттопыренного уха, оглядываясь на ждущего его темноволосого парня со второго курса, Бэкхён, кажется, — А я думал с кем-нибудь тебя познакомить… — Я… у меня… есть молодой человек, — Сехун до боли сжал руки в кулачки и прикусил нижнюю губу, ему внезапно стало холодно, а руки мелко задрожали, выдавая дикое волнение своего хозяина. Зачем сказал? Это только его тайна, его сокровище… Он уже почти не слышал, как Чанёль хмыкнул и звонко крикнул «Познакомь нас как-нибудь!», убегая за другом, в уши как будто невесомой ваты напихали; почти ничего не видел, глаза заволокло пленкой тумана, сквозь которую Сехун на ощупь двинулся домой. Пелена перед глазами резко рассеялась, стоило скользнуть взглядом по стройным бедрам, обтянутым стильными белыми джинсами, изящной линии спины в тонком светлом пиджаке не по погоде и… Человек резко развернулся и Сехун приоткрыл рот, жадно разглядывая идеальные черты лица и пухлые губы, ярко выделяющиеся на коже цвета тростникового сахара. Человек был смутно знаком, но затуманенный мозг образов никаких не предоставил. Только резонанс цвета кожи больно давил на роговицу, заставляя глаза слезиться, а виски отдаваться пульсирующей болью. У Сехуна было чувство, что вокруг играет оркестр, уже давно играет, но он не слышит и только удивляется про себя – какого черта вся эта толпа людей надрывается над блестящими инструментами, а на финальной бравурной ноте у него насильно вынимают вату из ушей. И мощный удар по барабанным перепонкам буквально взрывает череп изнутри. Незнакомец темный, «слишком» темный. У Лу Ханя светлая кожа. И это правильно для Сехуна, это хорошо. А незнакомец неправильный. «Темный» как-то слишком резко оказался около Сехуна, почти оставляя за собой размазанную полосу от светлых джинсов в воздухе. — Где он?! Резкий крик, огнем прошедшийся по чувствительному сейчас слуху Сехуна, и горячие, темные ладони, с силой сжавшие предплечья, заставили Сехуна в ужасе захлебнуться воздухом и машинально отступить назад. В висках тонкими барабанными палочками стучала мысль, что это конец, что этот незнакомец пришел забрать сокровище… — Ты Кай… — выдохнул Сэ хрипло, заглядывая в растерянно раскрытые глаза брюнета в белом. Воспаленный ужасом мозг решил подать голос… *** Лу Хань медленно и осторожно водил кончиками пальцев по лицу Сехуна, вырисовывая одному ему понятные узоры на щеках, бледных скулах, по тонким губам, по линии ресничек. При этом он что-то быстро и восторженно щебетал, успевая взъерошивать и так непослушную челку младшего. Сехун жмурился, подобно коту на солнышке, прижимая голову к коленям Хана, и почти не вслушивался в еле понятный сейчас говор китайца. — Кто такой Кай? — лениво, выловив из монолога Лу часто мелькающее имя, протянул Сехун, неожиданно напрягаясь и сильно, до бол, стискивая худое колено парня, приподнимаясь. — Ой, — поморщился Хань, — ты меня совсем не слушаешь, Сэ. Кай мой лучший друг… он… — Друг? Лу Хань поспешно убрал руку с головы младшего и напряженно сжал ее в кулачок, прижимая к груди. Сехун, ощущая неясную дрожь во всем теле и ясно чувствуя повисшую в воздухе недосказанность, окончательно уселся на диван рядом. И зажмурился, потому что ярко-красная футболка Лу Ханя стала вдруг раздражающим рецепторы фактом, будто отпечаталась на радужке. Сехун не хотел видеть панику, мелькающую в широко распахнутых карих глазах напротив… — Ну же! Скажи мне, что ты сделал! Сехун до боли растянул губы в будто нарисованной улыбке и посмотрел на Кая абсолютно больными глазами, когда тот сильно встряхнул его за плечи, заставляя ноги подкоситься, до дрожи… Все пустое… он заберет… Ким Чонин ошарашено, совсем ничего не понимая, наблюдал, как этот мальчик, к которому Лу Хань настолько привязался в последние месяцы до своего исчезновения, рухнул коленями на бетонную дорожку. И, как будто совсем не чувствуя боли, потерянно зашарил ладонями по пыльному камню, до крови стирая кожу. А потом вдруг тихо, болезненно тихо заплакал; крупные прозрачные слезы свободно потекли к подбородку, капая горячей солью на его израненные руки. Сехун провел по лицу рукой, размазывая по щекам грязную пыль. А затем он поднял светлые, затуманенные безумием глаза и, наконец, выдавил сиплым, срывающимся шепотом «Там… подвал…». Чонин в ступоре, пытаясь осмыслить происходящее, смотрел на мальчишку, который, выдавив короткую фразу, повалился на дорожку всем телом, вжимаясь грязной щекой в бетонную крошку, обнимая себе за худые колени. Чонин сжал вмиг потемневшие губы в тонкую полоску и молниеносно, углядев, выхватил из безвольной руки связку ключей с дурацким брелоком уточкой и рванул к дому. Сехун улыбнулся сам себе, как сошедший с ума маньяк из фильма ужасов, нервно закусил губу, как сквозь вату, слыша отчаянный и полный боли крик из недр дома. И прикрыл глаза, все также дрожа, но уже ничего не боясь, последний раз провел саднящей рукой по бетонной дорожке и провалился. *** — И что с ним теперь будет? — Ким Чонин нервно теребил край своего форменного темного пиджака, всматриваясь в лицо мальчишки в комнате за стеклом. Сегодня он хмурился и не шел на контакт, ограничиваясь хмуро брошенными взглядами. Он не узнавал. Врач – высокий, чуть полноватый и явно очень уставший мужчина среднего возраста – вздохнул, сочувственно всматриваясь в лицо этого красивого молодого человека, горе уже наложило свой темный отпечаток на черты его лица. И строил совсем неправильные догадки по поводу его нахождения здесь. — Ничего хорошего, господин Ким. Он редко разговаривает и совсем ничего не помнит. Его мозг блокировал все воспоминания о прошлом. Хотя, может, это и к лучшему? — Да, вы правы, — отвлекся Кай, оборачиваясь к доктору, и натянуто улыбаясь. Глаз улыбка не коснулась вовсе. — К лучшему.