This fire

Лютер всегда спит крепко и редко видит плохие сны. Хорошие тоже — в отличие от коллег по работе, он не имеет проблем со сном, алкоголем или таблетками. Он не склонен заедать стресс, его не тревожат старые раны, его тело крепко, а мысли вполне трезвы. У Лютера нет проблем с самим собой — импульсивность в проявлениях гнева он не считает поводом для беспокойства, что бы ни говорили прочие, — и ему кажется даже забавным то, какой сложной для удержания стала его жизнь в последнее время. К ощущению всех внутренних порядков, катящихся к черту, он привык давно. Он умеет перехватывать управление, дьявол, да кто бы смог потопить его сейчас — после всего дерьма, через которое ему пришлось пройти? Лютер сильный человек, Лютер умный человек, который знает, как держать ситуацию под контролем, но сейчас с ним происходит нечто, отчего он всю ночь не может сомкнуть глаза. Ему снится Элис. Эта жуткая женщина. Элис, которая снова и снова сбивает его с толку. Жути в ней столько, что хватает даже на Лютера с непробиваемой, как шкура носорога, броней от множества ужасных вещей. Лютер видел много плохого, но Элис отвратительна даже ему (не потому ли, что иногда у него почти получается понять её?). Элис почти пугает его. Элис его завораживает. Лютер думает, что иногда граница недопустимого становится столь размыта, что не спасает даже железный ряд личных принципов. Элис бывает полезна, а принципы широки достаточно, чтобы использовать её, однако Лютер даже не пытается обмануть себя мыслью, будто они играют в одни ворота. Если то, что происходит между ним и Элис — танец, то ему позволяют вести их обоих, но именно Элис выбирает музыку. Лютер думает, что граница лежит как раз между желанием узнать, какова Элис на вкус, и тем, какую неприязнь вызывает сама идея прикосновений к ней. В беспокойном коротком сне ему видится всполох огня, пепелище и привкус гари во рту — и белые простыни, на которых пламенем раскидались волосы. Лютеру снятся сладость до горечи в змеиной улыбке и тёплые пальцы, скользящие по животу вниз. Это мучительно желанный образ, но даже во сне ему отвратительно каждое её прикосновение. Лютер думает, что они связаны крепче, чем связаны звенья одной цепи, хотя вряд ли Элис по ночам снится подобное. Элис хочет его и транслирует приглашение в каждом взгляде, улыбке, слове, но спать с Лютером для неё будет значит лишь утверждение в полном владении. Наверное. Лютер не берётся утверждать наверняка. Элис стремится получить его всего, проглотить целиком, с костями, и никаких компромиссов, однако Лютер не согласен быть ни её вещью, ни достижением. Лютер думает о застреленном псе с размозженной выстрелом мордой. Лютер думает о том, о чем не позволяет себе задумываться днём, и снова чувствует на языке прогорклую гарь и пепел. Элис предлагает сбежать с ней вместе. И, в отличие от видений прошлой ночи, это ему не снится. Лютер думает, что никогда бы не позволил себе шагнуть к ней и зарыться лицом в её волосы, чтобы вдохнуть их запах, но точно знает, как они пахнут. Он знает, что Элис ему ответит. Знает, что ощутит, если поцелует её, и какой будет её улыбка, если он скажет «да». Он знает ещё и то, что ему давно нечего терять. Он устал и мучительно хочет, чтобы этого момента никогда не существовало. Здесь и сейчас смотреть Элис в глаза интимнее, чем видеть её, обнаженную и глядящую по-звериному голодно, в этих бесконечных снах. Лютер думает — ему предлагают нечто большее, чем новые документы и два билета на самолёт. Нечто намного лучшее. Худшее, чем Лютер мог бы себе представить. Лютер тверже стали, непреклоннее каменной глыбы, но возведённая в его голове стена чадит чёрным дымом, когда её, наконец, касаются языки пламени. Лютер знает, что пожалеет об этом. Позже. Но сегодня этот огонь его не сожрет.