Как это называется?

Яйой сидит возле стенки какого-то мотеля и зябко кутается в куртку, которая не согревает. Какая-то бесконечная игра на телефоне-раскладушке приветливо поблёскивает разноцветными бликами, а пальцы с каждым новым нажатием всё сильнее кажутся похожими на палки. То ли от холода, то ли от злости. Из дома позади слышится приглушённый девчачий смех и чьи-то пьяные шутки. Инудзука фыркает и ёрзает, накидывая на плечи сползающую куртку. Куртку, которая всё ещё пахнет ею. Проведя носом по пушистому воротнику, Яйой прикрывает глаза и глубоко вдыхает. Что-то хвойное вперемешку с запахом дыма. Ну, разумеется. Девушка дёргает уголком рта в неоформившейся улыбке и снова опускает глаза на маленький экранчик. Холодно. Захлопнув телефон, Инудзука встаёт и разминает затёкшие мышцы. Окно второго этажа светится в темноте ярким жёлтым пятном, на котором периодически проступают нечёткие силуэты. Отчего-то на душе становится слишком неуютно и тоскливо, грудь сдавливает, словно тисками. Явно не от холода. Над головой жужжит фонарь, мимо проходят трезвые и не очень парочки, а Яйой всё смотрит на одинокое окно, пока не затекает шея. Прислонившись к стенке, девушка не замечает, как распахивает телефон и заходит в контакты. На экране тоскливо мигает одна-единственная строчка. Джуузава Беника. Её личное благословение и проклятие. Руки чешутся что-то написать. Но вот что? Да и зачем. Беника не читает сообщений, да и дел у неё по горло, чтобы отвлекать всякой ерундой. Тем более, кто они друг другу: учитель и ученик, начальник и подчинённый, львица и… С кем себя ассоциировать, Яйой не знает. Она всегда казалась себе слишком неуклюжей, слишком неопытной, слишком бестолковой. Каждое утро просыпаясь в пустой кровати, девушка долго смотрит на соседнюю подушку и смятое одеяло. Беника не любит спать одна. Беника не любит одиночество, хоть и никак этого не показывает. А Яйой никогда не может ей отказать. В любом случае, у неё всё равно больше никого нет, а ради Джуузавы не жалко и умереть, что уж тут говорить о чём-то ещё. Яйой заворачивается в куртку, вдыхая замёрзшим носом запах сигарет и хвои. Такой знакомый и такой чужой. Далёкий, недостижимый. Преследующий во снах и являющийся каждым утром, как только девушка открывает глаза. Беника много курит. Слишком много, пожалуй, но с такой то работой ничего другого ожидать не стоило. Инудзука закрывает глаза, представляя женщину, лениво откидывающую рыжую прядь с плеча и зажигающую очередную сигарету. Представляет длинные пальцы с красными ногтями, тонкую ниточку дыма, поднимающуюся к потолку, острый подбородок, высокие скулы, прикрытые глаза цвета густого мёда, зелёные тени на веках. Вдыхает промозглый осенний воздух, стараясь не утонуть в ощущениях и образах. От размышлений Яйой отрывает мобильник, издающий тихие, но настойчиво противные звуки. Девушка распахивает раскладушку и подносит её к уху. – Беника, что-то случилось? – голос почти срывается – женщина редко звонит первой. – Ничего, Яйой. Хотела узнать, как там обстановка – ничего необычного? – голос Беники льётся из динамика привычно усталым и тягучим потоком, прерывающимся лишь на не менее усталое дыхание. – Всё в порядке. Они в комнате, отдыхают, кажется, что-то празднуют, – девушка сжимает телефон с такой силой, что пластмасса недовольно скрипит. – Хорошо, – женщина выдыхает в трубку, и Яйой вздрагивает от того, как тяжело оседает этот звук на лёгких. Больше чувствует, чем слышит, как Беника поджигает сигарету, затягивается. Разум услужливо подкидывает отрывки воспоминаний – Инудзуке не нужно видеть, чтобы знать, как выглядит сейчас её наставница, – Когда ты вернёшься? – надрывно, почти жалобно, так, словно и не она вовсе. Беника не позволяет никому слышать себя такой, значит, либо она одна, либо того, кто с ней, скоро не станет. – Бени, – голос срывается, и Яйой готова свалить эту оплошность на больное горло и куртку, которая не греет. Вслушиваясь в дыхание на той стороне провода, девушка считает мгновения, забыв, что хотела сказать. Сердце ухает в районе горла, отдаваясь в голову. – Я слушаю, Яйой, – длинный выдох, – Возвращайся, без тебя холодно, – всё так же надрывно, всё так же знакомо и непривычно одновременно. Голос, слишком режущий по нервам. Голос, из-за которого ноги подкашиваются в желании сорваться с места и броситься в её объятия. Голос, ради которого, кажется, можно броситься в пропасть. «Со мной тоже холодно» – хочется сказать Яйой, но она произносит лишь: – Думаю, парень справится, я буду через двадцать минут, нормально? – на выдохе, полузадушенно, едва ли не болезненно. Яйой почти не слышит себя из-за сердца, набатом стучащего в висках. Онемевшие от холода пальцы сжимают телефон так крепко, что он вот-вот треснет. Мимо проходит какая-то парочка, недовольно косясь на девушку, прислонившуюся к стене мотеля. – Жду, – Беника выдыхает в трубку в последний раз и обрывает связь. Даже не подначивая насчёт Шинкуро, не заводя разговоров о доверии и не удивляясь отсутствию возражений. Дальше – быстрые гудки и слишком громкое сердце. Яйой оглядывается на окно, всё ещё светящееся жёлтым, и вызывает такси, молясь всем известным богам, чтобы не было пробок. Ключ поворачивается в замке со скрежетом, и Яйой открывает металлическую дверь, вползая в тёплую квартиру. Свет горит только в спальне, и от этого в груди девушки что-то щёлкает, сбившееся от подъёма по лестнице дыхание сбивается ещё сильнее. Инудзука закрывает за собой входную дверь и медленно разувается, растирая замёрзшие руки, а затем ноющие ступни. Яйой знает, что ждёт её в спальне, поэтому ступает по коридору медленно, восстанавливая дыхание и замедляя стук сердца. Комнатная дверь открыта, в воздухе гуляет терпкий запах табака и едва уловимые нотки хвои. Девушка вползает в спальню почти по стенке, медленно поворачивая голову к кровати. Беника лежит на своей половине в одних трусах и нервно курит – Яйой замечает, как дрожат её изящные пальцы. Яйой не обращает внимания на длинные ноги, растянутые поверх скомканного одеяла, не видит света, мягко играющего на впалом животе, не смотрит на упругую грудь, поднимающуюся и опускающуюся в такт дыханию, не останавливает взгляд на рыжих локонах, вьющихся возле стройной шеи. Яйой смотрит в чужие глаза цвета солёной горечи, направленные на неё, и проклинает себя за то, что когда-то впервые согласилась остаться. – Ты опоздала, – хрипло, ужасно болезненно. Беника тушит сигарету в пепельнице на прикроватном столике и опускает руку к полу, касаясь его кончиками пальцев. Яйой вздрагивает от непрошеной мысли о том, какие эти пальцы на ощупь, и заглушает в себе порыв броситься к Джуузаве, наплевав на рабочую этику. Не отвечая, Яйой стягивает с плеч куртку, опуская её на кресло возле стены, расстёгивает пуговицы на пиджаке, кладя его сверху. Выключает свет. Пальцы дрожат уже далеко не от холода, когда девушка борется с клёпками на рубашке и молнией на брюках. Вещи остаются лежать всё на том же кресле, когда Инудзука проходит вглубь комнаты, освещаемая лишь светом фонарей из окна, и садится на свою половину кровати. Ловит на лопатках пристальный взгляд кофейных глаз. Распускает тугой хвост на затылке, массируя кожу головы и расслабленно выдыхая в уютную темноту. – Яйой, иди ко мне, – за спиной шуршат одеяла, и девушка почти вздрагивает от теплоты и мягкости пальцев, ложащихся ей на бедра. Инудзука поддаётся этой настойчивой просьбе и ложится, поворачиваясь на бок и оказываясь вплотную к лицу Беники, ощущая её рваное дыхание на своих ресницах и скулах. Женщина устало улыбается, сползает вдоль чужого тела и закутывается в одеяло, прижимаясь к груди Яйой, обнимая её за талию и выдыхая куда-то в ключицы. Инудзука надеется лишь на то, что Беника не слышит, как неистово бьётся её сердце. Но она, несомненно, слышит и тепло улыбается, опаляя кожу своим дыханием. Яйой кажется, что ещё чуть-чуть – и она задохнётся от необъяснимого чувства, плавящего внутренности и стирающего все мысли в голове. Она не знает, как оно называется, и, пожалуй, не хочет знать.