про любовь

I. Колючий мерзкий февральский день. Холодно настолько, что просто не хочется выходить из дома, да что там из дома, нет желания даже вылезать из теплого кокона мягкой кровати. Так бы всю жизнь просидеть, вдали от своих проблем, укутанным в пуховое одеяло и листая ленту с новостями, иногда смеясь над шутками и разбавляя свою серую жизнь. Помимо ледяного ветра, который протискивается сквозь невидимые швы одежды и больно впивается в нежную кожу, твое лицо нещадно раздирает миллион острых льдинок. Ноги путаются и тонут в каше из снега и грязи, машины заносит на нечищеных дорогах и риск того, что какой-нибудь грузовичок с силой впечатает тебе в соседний дорожный знак, повышается в разы. Ощущение, что этот день просто не может закончиться без травм — ты либо свернешь ноги, либо тебя кто-нибудь или что-нибудь собьет, ну или ты просо останешься лежать в сугробе, и никто попросту не заметить тебя, потому что в такую метель сложно увидеть что-либо на расстоянии вытянутой руки. Не говоря уже о каком-то парне, лежащем в куче чистейшего снега, смотрящего куда-то ввысь и мгновенно заметаемого непрекращающимся потоком замерзшей воды. Примерно так все и началось — я лежал в куче снега и мечтал о том, чтобы так и остаться здесь. Когда-нибудь снег прекратиться, наступит весна, и какой-нибудь бродяга найдет мое замерзшее тело, покоящееся на газоне в окружении различной формы «мин», оставленных домашними любимцами городских обитателей. А что если меня откапает маленький ребенок? Да, тогда, пожалуй, я испорчу жизнь еще одному существу. Хотя, если он живет в этом мире, его жизнь, вероятнее всего, и так уже испорчена. Вероятно, если он из успешной семьи.нет, тогда бы он не гулял здесь. Мой район, конечно, не северное Бутово, но и не Рублевка, чтобы вы понимали. Пока я рассуждал о том, кому все же испортит погожий весенний денек мое замерзшее тело, время на месте не стояло. Это вообще такая субстанция, которая никогда не будет прислушиваться к тебе и твоим желаниям. Я бы хотел иметь прибор, способный останавливать мгновения, тогда я мог бы вечно быть дома и смотреть в потолок, распластавшись на полу, размышляя о великом. Наверное, тогда я бы превратился в Обломова. Да, пожалуй. По моей руке прошлась легкая вибрация. Если бы уши не закрывала шапка, замотанная сверху шарфом и запрятанная в капюшон, я бы смог услышать характерный писк наручных часов, оповещающий о том, что мне все же пора вставать и топать дальше. Если в очередной раз пропущу пары, меня просто выгонят из университета и мотивы заняться «обломовщиной» станут куда ярче. Пришлось встать. Я отряхнулся, тяжело вздохнул, фыркнул и направился в сторону метро. Да помогут мне силы всевышние пережить еще один день. Может быть, все-таки стоит бросить учебу и вернуться к лежанию? Тогда я бы мог заниматься осознанным саморазрушением. Кому в наше время вообще сдался диплом, главное иметь амбиции и большое желание. Еще сладкое личико. Про это ничего не могу сказать — мои темные волосы, закрывающее небольшие карие глаза, нос, обычные губы в последнее время совершенно не поддаются уговорам и словно живут своей жизнью. Одна ямочка — боже, у меня всего одна ямочка, как можно быть еще более неправильным; ах, да, лицо, усыпанное веснушками. Темные локоны и глаза и веснушки, прекрасный пример того, как в одном человеке соединяется несовместимое. Метель только усилилась, и теперь я не видел уже ничего, даже своего носа. Если бы мы вообще могли видеть собственные носы. Ноги путались еще больше, я шел и падал, вставал и падал снова. Снегопад и неуклюжесть — не самое приятное сочетание. Наверное, мне все же стоило остаться в том сугробе утром. Какая разница кому бы я что там испортил, это не имеет значении. Наше государство и строгие рамки постоянного преувеличения и переиначивания даже самых светлых мыслей и так докажут вам, что жизнь не сахар. Так что, бледных худощавый замерзший парень никак не отразиться на ваших буднях, уж будьте уверены. Наконец-то дошел, дополз, если быть точнее. Самая приятная часть дня — это уютная кофейня «Корица». Нашел я ее когда-то очень давно, примерно в такую же погоду. Открывается дверь и я попадаю из ледяного ада в теплые объятия нежности и уюта, народу как обычно не особо много, мое место в самом углу свободно — пожизненный резерв, чтобы вы понимали. Я еще долго стоял на пороге и просто радовался теплу, окутывающему мои каменные щеки, которые начинали гореть. Пожалуй, стояние в дверях слегка затянулось. Отряхиваюсь, скидывая с себя снег, расстегиваю крутку и прохожу вглубь на «свое место». Стеклянный столик с искусственным цветком в небольшой вазе, привычно стоит не по центру, ворчу и двигаю элемент декора на самый центр. Это место единственное, где я могу почувствовать себя спокойно. Да, бываю здесь каждый день, знаю всех, и все знают меня, поэтому не трогают. Ребята просто мило улыбаются и иногда спрашивают «как прошел день». Забыл отметить, я не особо общительный малый, хотя и добрый, наверное. Плюхаюсь в красное кресло и упираюсь головой о стену, прикрываю глаза. Легкий запах корицы, ванили и горячего кофе нежно щекочет нос, игриво проникая внутрь. Стены с бежево-персиковыми обоями и деревянный пол, напоминающий халву, сливаются и делают это место еще уютнее, любой зашедший сюда окунается в теплые варежки доброты и ласки, которых так не хватает суровому миру за заснеженными слегка запотевшими окнами. Минуты растягиваются словно ирис, медленно и сладко, для полного счастья не хватает только горячего зеленого чая с легкими нотками свежей мяты и горчинкой имбиря. А вот и чай, Саша, невысокая голубоглазая девушка с яркими бардовыми волосами по пояс, которые она всегда собирает в немного странные прически, ставит белую стеклянную кружку на стол и садиться напротив, на соседнее красное кресло. — Дзынь-Дзынь! Сегодня ты особенно угрюмый, — ну вот и все, ее звонкий голос буквально раскалывает на миллион тонких осколков мой шар умиротворения, который был создан вокруг. Это самый непоседливый и громкий человек, которого я встречал в своей жизни. Полная моя противоположность, начиная от цвета глаз и заканчивая ее непомерной любовь к жизни, полностью противоречащей моему пренебрежению ко всему живому. — Рада, что ты вышел сегодня из дома. Очередной успех. — Утром я лежал в сугробе и рассуждал о том, чтобы там и остаться, — тихий, отчасти, наверное, даже противный мой голос сталкивается с ее дружелюбным и падает ниц, разбиваясь о пол. — Что-то заставило меня встать и идти. — Думаю, это называется здравый смысл, потому что, несмотря на все твои увлечения, — она улыбается и закатывает глаза, не пряча легкого осуждения, — голова все же на месте. И ты понимаешь, что если тебя отчислят, то родители просто перестанут оплачивать твое обучение, тебе придется вернуться на работу и кружек в «Корице» станет вдвоем меньше! Так что пей свой чай и не растрачивай потенциал. Мне б твою стипендию. — Будь у тебя моя стипендия, в мире было бы на одну главу больше каждые выходные. — Ты так и не продолжил тот рассказ? — она облокачивается на тонких руках о поверхность стола и подпирает руками голову, внимательно смотря на меня, будто не понимая. — Смотрю, дедлайн тебя уже не пугает. — Что-то типа того. В такую погоду не хочется жить, что уж говорить о том, чтобы писать. Тем более тема райского удовольствии не совсем мое. Пять месяцев в году я вынужден купаться только в снегу, реагенте и грязи, которая создается благодаря сочетанию последних элементов. — Какой же ты нудный, даже в жизни разговариваешь, будто диссертацию пишешь. — Она снова улыбается, треплет меня по голове и встает. Обычно здесь вполне людно, а болтовня с «любимым хмурым другом» не входит в обязанности работников кофейни. Саша направляется на свое место, игриво приветствуя гостей, вошедших только что. Она милая, красивая, умная, но слишком энергичная и чересчур дружелюбная. В какой момент и почему мы стали близкими друзьями понятно, очевидно, только высшим силам. Я снова прикрываю глаза, вдыхаю ароматы и отпиваю чай. Обжигает. Чувствую, как напиток проникает внутрь и разливается. Ощущать, как кипяток льется по пищеводу не самое приятное чувство, но не романтизировать этот момент просто нельзя, так как от этого и правда становится тепло. Тем более дискомфорт быстро проходит, и все внимание сосредотачивается на вкусовых рецепторах языка, которые сейчас впадают в легкий экстаз от знакомого и любимого вкуса. В такие моменты даже не хочется доставать телефон. Твиттер подождет. Удовольствие от чая слишком велико. Проходит какое-то время, я уже отогрелся, напился и начинаю медленно сживаться с креслом подо мной, сливаясь с темнотой в углу. Пока листаю ленту и в очередной раз закатываю глаза из-за захлестнувшей меня волны из шока, разочарования, неудивления от происходящего в мире, в кофейне становится совсем тихо и практически пусто. На улице уже стемнело, хотя на часах всего около шести. Саша болтает с хозяином, который всегда заседает в офисе в задней части «Корицы» и частенько очень громко и импульсивно решает важные дела. Он неплохой мужик, крепкое тело, темные, почти черные, волосы и аккуратная стильная борода отлично гармонируют со светлыми глазами. Порой мне кажется, что их взаимоотношения, с Сашей немного выходя за границы отношений «взрослый начальник\студентка официантка». Но спрашивать об этом я все же не буду. Еще несколько работников: светловолосая худощавая девчонка Лера, как и всегда завалившись на барную стойку, листает инстаграмм и критикует каждого, кто хоть чего-то достиг в жизни. Ее противные крысиные черные глазки и писклявый голос отлично дополняют образ пищащей игрушки. Когда я еще работал в «Корице» голова у меня не переставала болеть не только из-за роящихся мыслей о своей никчемности и бесполезности жизни, но еще и из-за ее присутствия и умения говорить. Рядом с ней стоял плотный парень, Егор или Паша, не помню, с ним я не работал. Но, по словам Саши, он «вполне себе неплохой парнишка, который отлично шутит». Порой я очень скучаю по денькам, когда работал здесь. После небольшого нервного срыва меня отправили в «заслуженный отпуск». И вот я все еще отдыхаю в теплых странах после затяжной трудовой службы на благо государства. Звякнул дверной колокольчик, и небольшое помещение обдало холодной волной, ледяные руки мороза с острыми ногтями просочились сквозь открытую дверь и заключили каждого в свои суровые объятия. Я поморщился и поднял взгляд на вошедшего. В дверях стоял высокий молодой человек, несмотря на холод, он был в расстегнутой парне бежевого цвета и черной шапке. Лицо было замотано в бардовый теплый шарф, с которого он стряхивал снег замерзшими руками. Судя по тому, что его нехило припорошило, я сделал вывод, что на улице метет уже часов пятьдесят. Парень освободил лицо от лишней одежды и огляделся. С моего места было не видно его глаз, но в выражение лица читался интерес. Он прошел к стойке, улыбаясь и рассматривая каждую деталь «Корицы», сделал заказ и вернулся к двери, неужели уже уходит? Немного покрутился и сел за столик около окна. Абсолютно такой же стол, как и мой, только с желтыми креслами, а не красными и, как и везде, с вазой и цветком, стоящей не по центру. Незнакомец снял шапку и выпустил наружу копну светлых кудрей, взъерошил их и кое-как уложил — определенно не самая послушная прическа. Я то со своими разобраться не могу, а тут кудри. Он слегка поерзал на месте, пару раз вздохнул и достал из синего рюкзака большую тетрадь формата А4, похожую на нотную. К слову, аксессуар был слегка потрепан, это сразу бросалось в глаза, хотя и не выбивалось из общей картины, дополняя стильно хозяина. Сразу вспомнил адские походы в музыкальную школу — в моей не самой радужной жизни не было ничего хуже сольфеджио. Не считая отбитых пальцев и вечно ворчащей старухи, которая плевалась на меня всякий раз, стоило ей открыт рот, чтобы в очередной раз начать вопить на меня, указываю на неспособность «ты никогда не сможешь освоить фортепиано!». Брр, аж мурашки по коже. Саша обслужила клиента и вернулась на свое место. На ней была коричневая кожаная юбка и свитер цвета топленого молока. Моя подруга не высокая, но у нее аккуратная грудь, округлые бедра, длинные волосы, смеющиеся большие глаза, вечная улыбка на пухлых губах. Она просто очаровательна, к тому же, с ней всегда было о чем поговорить. Она первая читала мои работы и указывала на все неточности. Порой именно она мотивировала меня продолжать заниматься писательством, ставя мозг на место. И дело было даже не в том, что она крайне привлекательна, а в том, что ее жизненная энергия била через край. За все время нашей дружбы, а это ни много, ни мало четыре года, я видел, как ее слезы лишь однажды. Это был очередной плохой день моей жизни, но худший для Саши. Наверное, именно тогда я понял, что ближе друга мне не найти. Она была самым близким человеком для меня и самым ярким. Когда я только переехал, Саша показала мне каждый уголок, рассказал где, что и как, показала куда лучше не ходить. Не раз забирала меня из баров, и все три раза, когда моя жизнь достигла апогея разочарования, была рядом, чтобы вовремя взять за руку. И я благодарен судьбе за то, что полгода назад в пустой кофейне где-то в закоулках суетящегося города, именно она трясущимися руками выбрасывала окровавленные осколки белой кружки под пронзающие звуки серены скорой, отъезжавшей от закрытых дверей. Сейчас она кокетливо болтала с парнем, на которого я обратил внимания. Саша рассказывала ему что-то о булочках, выпекаемых здесь, советовала какую взять. Ее собеседник задумчиво кивал, размышляя, что же выбрать, пожевывал карандаш, которым еще пару минут назад что-то писал в своей тетради. Он улыбнулся и тыкнул в меню. Официантка, плавно раскачивая бедрами, ушла за заказом, а парень окунулся в свою тетрадь, сморщив лоб. Он очень усердно о чем-то думал то и дело, издеваясь над канцелярским предметом — то покрутит в руках, то запутает его в своих кудрях, то снова пожует. Интересно, чем он таким занят? Рисует? Нет, вряд ли, тогда его движения были бы совсем другими. Может быть, пишет что-то, еще одна несчастная душа, изливающая свои переживания на бумагу? Может быть. Хотя тоже не похоже. — Он заполняет табулатуру, — меня словно железным тазом по голове стукнули. От неожиданности я выронил телефон и стукнулся локтем о край кресла в попытке поймать любимый предмет. Саша села напротив и мотнула головой в сторону клиента. — Господи! Что ж ты творишь! — я потирал локоть, стараясь особо не кричать, подавляя боль, которая пронзила руку до кончиков пальцев, поднимая телефон, — Я рад за него. С чего ты вообще взяла, что мне это интересно? Саша засмеялась и закатила глаза. Наклонилась ко мне, облокотившись обеими руками на стол, прижимая круглый коричневый поднос к груди и тихонько начала: — Ты не сводишь с него взгляд уже двадцать минут. А твои мыслительные потуги не заметить еще сложнее — вряд ли кто-то будет просто пялиться в пустое пространство, в такой позе, это было бы странно даже для тебя. — Она вернулась в прежнее положение, скопировав то, как я сидел, склонила голову на бок и уставилась в одну точку, пожевывая губы и сведя брови к носу. — Перестань. Я просто задумался о новой сюжетной линии, надо как-то развивать героев и прочее. Ну, ты понимаешь, — я замахал руками, пытаясь оправдаться, как ребенок, который хочет убедить родителя в том, что он не ел конфеты, хотя все его лицо перемазано шоколадом. Саша стала передразнивать меня, активно жестикулируя и громко смеясь. — Хватит, не привлекай внимания. — Если я не буду привлекать внимание, то как люди узнают о твоем существование? — она подмигнула мне и встала, начала тянуть ко мне руки, чтобы снова потрепать волосы, но я увернулся. Никогда не говорите своим друзьям о вещах, которые ненавидите. Сколько бы я не протестовал против того, чтобы хоть кто-то трогал меня и мои волосы, Сашин день будет прожит зря, если она не потреплет меня по голове. Чтоб ее! На самом деле, она была как никто права. В следующем году мне предстоит защита диплома, для этого я должен написать большой роман. Не «Преступление и наказание», конечно, но все же что-то. Редакция при нашем университете отправляет в печать наиболее успешные дипломные работы студентов, что позволяет после выпуска хвастаться тем, что ты написал книгу. Звучит перспективно, ведь в экзаменационной комиссии присутствуют важные люди в сфере литературной критики. Самые лучшие работы могут пустить в продажу. О таком я могу только мечтать. Хотя сейчас я могу мечтать хоть бы о том, чтобы в принципе получить диплом, потому что началась вторая половина предпоследнего года обучения, а у меня написаны ровно полторы главы и несколько набросков относительно героев. Прокрастинация процветает, знаете ли. Хм, музыкант значит. Следовательно, сольфеджио было и в его жизни. Интересно. Ему явно повезло больше, раз музыка заполняет большую часть его жизни. Впрочем, с чего я взял, что это не хобби? Выглядит он вполне обычно. Черные штаны, светлая толстовка, надетая поверх яркой рубашки, кеды, хотя на улице зима, носит шапку и шарф, значит не так уж и глуп, но куртка была расстегнута. Так, пора бы перестать судить о книге по обложке. Но его обложка мне нравится, я бы прочел такую книгу. Свет от ламп падал косо и вырисовывал интересные узоры на его лицо, подчеркивая скулы и делая еще острее вытянутые черты худого лица. На глаза падали волосы и их цвет так и оставался для меня загадкой, могу предположить, что они голубые. Узкие губы, острые зубы, которые не переставали терзать карандаш, худые и длинные пальцы. Ух, ты! Я поймал себя на мысли, что не могу отвести взгляд от этих пальцев, он так аккуратно выводил ноты в тетради, на это можно смотреть бесконечно. Я услышал свое имя, Лера позвала меня к кассе. Встряхнул головой и вернулся в реальный мир. Отодвинув кресло, поднялся, ох, тело ломило, кажется, я засиделся. Но вот вам лайфхак, никогда не пытается одновременно вставать и потягиваться, особенно если вы неуклюжи! В глазах резко потемнело, я пытался не запутаться в собственных ногах и чуть не грохнулся. Кресло с противным звуком отъехало назад, я схватился рукой за стол и чуть не опрокинул его, нога зацепилась за ножку кресла, стол покосился, ваза с цветком плюхнулась на пол и покатилась в сторону выхода. Я чудом устоял на ногах, но в пустом кафе, где лишь слегка фоном звучала музыка, это выглядело как апокалипсис. Девушка, стоящая за кассой не смогла сдержать смех. Громкий звук пронзил умиротворенный шепот легкого джаза. Саша сначала испугалась резкого звука, а потом закатила глаза и тоже заулыбалась. Парень, вынырнул из своих размышлений и уставился на меня удивленным взглядом. Краем глаза он, заметив вазу, подкатившуюся к нему, стал вставать со своего места. Я очухался и сорвался с места в сторону вазы, только бы он не вставал. Я дурак, всех растревожил! Дурак, дурак, неуклюжий дурак. — Ты в порядке? — вот это голос, такой певучий и нежный, но при этом мужественный. Наверное, он курит. — Э.да., да, порядок! — я смутился и забрал у него предмет декора, который он мне протягивал. Боже. Смущаюсь, как школьник! Какая нелепость, — Извини, что потревожил. Ты так активно что-то писал и я.ну в общем, да, — дурак, теперь он поймет, ты за ним наблюдал, — э, спасибо! — Да не за что, — он улыбнулся и его лицо преобразилось. Хотя куда еще больше. В этот раз я не угадал, у него были зеленые глаза, которые по дружелюбности не уступали глазам моей подруги. И его улыбка — сквозь тонкие губы пробивался кривой клык, который стал вишенкой на торте. Объедение! Это лицо было прекрасно. Я быстро оторвал взгляд и направился туда, куда меня звали. Подходя к кассе, я был готов сгореть со стыда, боже помоги! Как же хорошо, что у нас над головами не нависают облачка с нашими мыслями. — Ты просто лучший! — противный голос Леры ударил по перепонкам, а смех, похожий на кряканье пронзил до самых костей. Какая же противная девка! — Зачем ты звала меня? — я натянул рукава черной кофты до самых пальцев и максимально вжался в тело, мечтая провалиться на месте. — Валентин Анатольевич хочет видеть тебя у себя. — Не знаешь зачем? — Наверное, чтобы попросить себя не просиживать нам кресла, — она мерзко засмеялась своей же глупой шутке и продолжила, — что-то по поводу работы. По поводу работы? Неужели меня хотят восстановить из «заслуженного отпуска», звучит интересно. Я медленно побрел в сторону офиса нашего директора, постучал в дверь, с табличкой Ласточкин В. А., оповещая о том, что пришел и толкнул ее. Заперто. Хм, стоило мне поднести руку, чтобы постучать еще раз, щелкнул замок и из кабинета вышла Саша, широко улыбаясь и радуясь жизни вдвое больше, чем обычно. Проводив ее недоумевающим взглядом, я зашел внутрь. Как верно было мною же и подмечено, наш босс решил восстановить меня в должности. Оказалось, что один из работников, которых наняли уже после моего ухода, подворовывал по мелочевке, и теперь им нужны еще люди. По выходным тут было особенно людно. За окном минусовая температура, ветер пронзает до костей, снег попадет даже в самые интересные места и, когда ты все же выбрался из дома, хочется как можно скорее спрятаться в тепле. Когда я вернулся после беседы с директором, переваривая всю полученную информацию, музыкант-незнакомец с зелеными глазами и кривым зубом уже ушел. В кофейне стало совсем тихо и пусто, за окном выла метель, а мои наручные часы пропищали девять вечера — пора собираться домой. Я помог Саше закончить смену и мы, закрыв «Корицу» с головой окунувшись в белую мглу, направились домой в съемную квартиру, которую делили уже будто вечность. Валило уже часов сто. II. Всю следующую ночь я провел без единого намека на сон. Голова просто раскалывалась, мысли путались, а тараканы царапали череп изнутри. Я без дела лежал в постели и смотрел во всепоглощающую пустоту темной комнаты, за окном вопила вьюга, снег стучался в окно, с ужасом разбиваясь о стекло. В соседней комнате мирно спала Саша, а я просто не находил себе место. Стоило мне лишь прикрыть глаза, образ музыканта вставал пеленой. Где-то в три ночи я проснулся от тянущего ощущения внизу живота и осознаем того, что мое воображение рисует слишком яркие картинки с участием человека, о котором я не знаю ничего, даже имени. Стоит ли мне переживать, стоит ли волноваться, стоит ли продолжать мечтать? Я даже не уверен, что снова увижу его, он не выглядел, как человек, часто бывающий в таких местах. Наверняка, у него есть девушка, ведь он чрезмерно миловидный очаровательный музыкант, погруженный в свое ремесло с головой. Он яркий, он интересный, от него сложно оторвать взгляд. Худые руки, тонкий длинный пальцы.мммм.яркие светящиеся зеленые глаза, в которых плещется счастье и азарт.ах…хватило всего одного взгляда, чтобы запомнить их навсегда…хмм., а улыбка, эти истерзанные губы, которые он закусывает.ахх. когда начинает думать о чем-то слишком усердно, как он мило жевал тот карандаш. А волосы.уф.наверное, они такие мягкие. Непослушные, шабутные будто дети.мм.его фигура.высокий, крепкий, наверное, одежда скрывает красивое тело.ахх.он прекрасен. Всего меня пронзает легкая дрожь, его образ, отпечатался на задней стороне моей черепной коробки. В голове абсолютная пустота, давно такого не было. Блаженные минуты спокойствия и тишины внутри собственной головы. Так спокойно, тихо, умиротворенно. Лишь я и он, и ничего кроме. На следующий день, во вторник, если быть точнее, когда метель вроде как ненадолго прекратилась, и можно было даже относительно спокойно передвигаться по улице, я приступил к работе. Да, давненько не надевал фартук, пришлось даже поднапрячь мозг, чтобы вспомнить, как и что работает. К счастью, посетителей было не так много. Я считал каждую минуту, не сводил взгляда с двери и вздрагивал каждый раз, как только входной колокольчик оповещал о новом вошедшем. Рассматривал каждое лицо, был даже дружелюбен. Но моя нервозность не лучшим образом отразилась на координации, сложившись с неуклюжестью. «Корица» потеряла кружку, два блюдца и один лист в книги отзывов и предложений. Плюс, приобрела один чек за мой счет, как возмещение убытка за то, что я облил клиента горячим латте. Что ж, день был сложным. В наказание меня отправили мыть туалет и полы после завершения рабочей смены. Вот оно мое истинное призвание. Великий писатель? Нет, что вы — мойщик сортиров. Вот тебе и перспективная столица. Помимо множества криков от коллег, весь день меня осыпали кучей вопросов все ли со мной в порядке, почему я такой кривой и когда уже мои руки будут применяться по назначению. Кроме того, мне было недостаточно негатива со стороны окружающих, моим главным достоинством было саморазрушение! У меня просто черный пояс по самобичеванию. КМС по загонам. Весь день я размышлял о собственной никудышности. И к концу дня, домывая полы, я был истощен как физически, так и морально. Для красивого завершения дня мне не хватало только сесть и разрыдаться. Я видел человека всего один раз в жизни, но, кажется, уже был готов умереть без него. Есть ли смысл мне поверить в судьбу или соулмейтов? А что если он мой альфа, но я не его омега? Какой ужас, какой я глупый и наивный. Может быть, он вообще был тут проездом, а сейчас сидит дома с девушкой и размышляет о счастливом будущем и семье с ней. Да и даже если предположить, что у него нет девушки, он никогда не посмотрит на такого заморыша как я. Никому не нужны унылые писаки с багажом из грустных мыслей и размышлений на тему бренности бытия. Умру в одиночестве, в гордом одиночестве и валяясь в пустых листах, которые могли бы быть страницами книг, которые так и не были написаны мною. Браво! вот это жизнь. Так я и просидел на полу в пустой кофейне, разговаривая с самим собой где-то до полуночи. Пока собирал себя в кучу, похожую на рыбу-каплю, за окном снова посыпал снег. Что если остаться на ночь в «Корице» все же хорошая мысль? Так и не получив ответа, я просто оделся и побрел куда-то в направлении дома. В среду утром, проведя ночь примерно так же как и предыдущую, я решил, что посещать университет не так уж и важно, поэтому уже в 9:40 мялся около входа на работу в ожидании того, кто принесет ключ. Открывал сегодня тот самый полный парень, оказалось, что его зовут Рома, шутки у него и впрямь неплохие. На его удивленное «что ты тут забыл», я лишь сказал, что хочу заработать побольше. Работа в кофейне — это соответствие строгому графику, который составляется по принятым нормам и с некоторыми пожеланиями коллектива. Я, выделяясь из толпы, решил, что буду работать по своему графику. За что, несомненно, огреб. Но чуть позже с гордым видом принимал извинения, как оказалось я — «ценный работник, который не особо дружит с координацией, но приносит все же больше пользы, чем вреда», к слову, теперь я просиживал свое красное кресло практически каждый день с утра до вечера. Приходил в «Корицу» я с надеждой, что сегодня снова смогу увидеть его, моего музыканта. Ну вот, уже думаю о нем, как о чем-то своем. Я такой дурак, кто бы знал просто. Ночью кое-как спал, днем кое-как работал, жил как на иголках, в вечном ожидании чего-то сам не понимая чего. Прошли где-то около трех недель, и я стал успокаиваться, мысли более менее возвращались в привычное русло, я стал более качественно делать свою работу, даже иногда появлялся на учебе. Мне дали первый выходной и я поплелся в бар, с мыслями о том, что заслуживаю легкий отдых после смены. В центре города в закоулках есть множество баров, главное понимать, где искать. Я знал не так много баров. Поэтому часто находил для себя что-то новое. Сегодня я зашел в местечко, где часто давали концерты начинающие музыканты. Милый небольшой, скорее даже крохотный бар в подвале дома родом из 17-го века с крутой лестницей вниз с улицы. Внутри все было прокурено и пропитано мужскими ароматами, на удивление приятными. Большая барная стойка из массивного темного дерева, такие же столики по всему пространству. Они были слегка потрепаны жизнью, но это лишь придавало им некой романтики. Кирпичные стены, выкрашенные в черный увенчивали не менее массивные полки с различными фигурками, миниатюрами музыкальных инструментов и прочими атрибутами декора. У дальней стены был небольшой выступ, который именовался сценой. Я скинул куртку, прошел внутрь и заказав себе напиток, забился куда-то в уголок. Одного виски кола было мало, постепенно я стал повторять заказ, медленно, но верно напиваясь. Как независимый одиночка, уткнулся в телефон и пропускал все происходящее мимо своего сознания. Музыка в стиле альтернативного рока на фоне было очень даже неплохой, смею предположить, что у выступающей группы большое будущее. Солист сказал что-то о том, что музыкантам надо передохнуть.половину слов я просто не уловил, но когда заиграла только гитара все вокруг немного притихли и обратили свое внимание на сцену. Откуда полилось что-то невероятно нежное, насколько классическая гитара вообще может быть нежной. Автор явно пел о любви. Если вслушаться в слова, которые были на английском, то станет понятно, что песня о высоком чувстве, прекрасном воздушном, возносящем тебя и дарящим крылья свободы. Я поднял голову, и меня мгновенно пробила дрожь — на сцене на высоком стуле с гитарой в руках сидел тот самый музыкант-незнакомец. Он прикрыл глаза, и полностью погрузился в музыку. На нем была черная рубашка, аккуратно заправленная в черные джинсы. Ноги обуты в кожаные коричневые короткие мартинсы, а шею украшала бабочка в тон обуви. Казалось, что тот парень из кофейни и это прекрасный музыканты это два совершенно разных человека. Единственное, что выдавало его — непослушные кудри, падающие и заслоняющие прекрасное лицо. Он не просто играл, не просто пел. То, что доносилось со сцены, шло откуда-то из сердца. Нежный тембр его прокуренного голоса ласкал уши, я замер. Все те мучения, которые сопровождали меня все это время, все те бессонные ночи, тяжелые дни, все это ушло, растворилось, пропало. Музыкант мотнул головой, убираю локоны с лица и открыл глаза, и мы столкнулись взглядами. Взрыв, это было похоже именно на взрыв. Приглушенный свет от лампы, светящей на сцену, подсвечивал его глаза, ту зелень я видел даже с самого дальнего угла бар. Взгляд пронзил меня словно меч, попав в самое сердце, укореняясь там мгновенно. И я понял, что назад пути нет. Я больше никогда не смогу любить кого-то другого, он теперь смысл моей жизни. И я понял, что пропал. Пропал навсегда. Уничтожен, убит. Больше меня не существует. Простите и прощайте. В этот раз я точно останусь в этом сугробе, раз уж жизнь подкидывает мне такой шанс, его нельзя упускать. Сегодня небо ясное и светлое. Потому что блин луны освещает все вокруг, кое-где даже видны звезды, подморозило. Лежу и просто смотрю на яркие огни, в миллиарде километров отсюда, заполоняющее все небо, уже не чувствую ног и рук, но встать не могу. Я изрядно перебрал, тело не слушается, но разум трезв. Или не особо, потому что я слышу его голос, я вижу его образ, я чувствую его. Хочу ощущать его прикосновение, объятие. Хочу быть с ним, быть его, чтобы он был во мне. Внутри, в душе. Хочу принадлежать только ему. Я никчемен, пуст, бесполезен. Настолько глуп и наивен, что смог до беспамятства влюбиться в первого встречного. Я обречен, уничтожен. Дурак. Если я уйду, то никто даже не заметит моего отсутствия, я серая масса, которая не играет никаких важных ролей в этом клочке мироздания. Пустая песчинка бесконечности бытия. Я умру. Я просто умру и все. Закрываю глаза и начинаю обратный отсчет. Уже не чувствую практически все тело, разум ясен и пуст. Холод объял все тело. Выдыхаю пар, значит внутри я еще теплый. — Эй, ты в порядке? Знакомый голос. Нет, мне уже мерещится, это смерть крадется на своих костлявых ногах за мной, наконец-то мы встретимся. — Эй! Ты живой? Открой глаза, если да. Это всего лишь провокация. Схожу с ума. Я чувствую тепло на своей щеке. Не может быть. Какие реальные ощущения. Шлепок. Удар. Щека горит. Открываю глаза и вижу его, он снова в той же шапке, лицо замотано шарфом. В глазах играет луна, а светлые локоны, скорее всего, очень хаотично путаются под шапкой. Моргаю. — Ну, слава богу! Хоть живой. Темнота. Открываю глаза и вижу перед собой совершенно незнакомую обстановку. Светлые стены, завешанные плакатами каких-то групп, рисунками, фотографиями, наклейками. Большие окна, комната наполнена светом, на удивление тепло. Осматриваюсь и вижу, я на диване, под несколькими одеялами, но в своей одежде. Голова сейчас треснет, но мыслей нет, полная пустота. Помню только темное небо и лунный свет, холод. Да, нехило я вчера отдохнул. Привстаю, и получаю резкий импульс в голову, снова падаю на диван. О да, воспоминания начинают восстанавливаться. Не может быть! Если это правда.то я сейчас.этого просто не может быть. Ну, все, если он еще и жизнь мне спас, я точно больше не существую. Вот гад! — Проснулся? Доброе утро, если его можно таким назвать. Нет, ты не умер, это всего лишь обычная квартира юного музыканта, — он стоит в дверях. За спиной виднеется край стены, выкрашенной в глубокий синий цвет, резко, но отлично гармонирует с белым паркетом. Наверное, там его спальня. Улыбается. Черт, снова этот его зуб. Я чувствую себя влюбленной девчонкой. Лучше б он меня не спасал вовсе. — Возьми, это поможет. Он протянул мне стакан. Вдыхаю нежный аромат — зеленый чай. Наверное, рассол помог бы лучше, но, честно, ничто не сравниться с зеленым чаем. — Спасибо, — беру из его рук стакан и делаю глоток, — зачем ты сделал это? — Сделал что? — спрашивает с легким непониманием. На нем только серые домашние штаны и белая футболка с симпсонами. Я оглянулся и понял, что это квартира студия. За моей спиной располагалась небольшая кухня в стиле хай тек с серой мебелью. На полу черная плитка, на стенах — белая. Серый холодильник около окна, в противоположной стороне выпирающая стойка с бокалами, подвешенными сверху вниз. Около нее небольшой высокий барный стул на железный ноге черного цвета. У окна обеденный стол. Дорого богато, как говорится. Мой «спаситель» отодвинул высокий стул на центр кухни, в место, где плитка соединялась с паркетом, который был положен в основной части квартиры. Он аккуратным движением руки взял со стойки апельсин, сел на стул, свесив одну ногу, подмяв вторую под себя, и стал перекатывать фрукт из руки в руку. — Забрал меня с улицы. — Потому что я видел тебя в баре, и видел, сколько ты выпил. Ты мог просто замерзнуть насмерть. — Может я и хотел замерзнуть? Почему люди, спасая других, никогда не думают, что умирающий не нуждается в помощи? Жалкие эгоисты. — А я смотрю, ты не очень благодарный. Если хочешь, могу прямо сейчас выкинуть из окна. 13 этаж, — говорит серьезно, но в глазах играют такие искры, что я буквально могу почувствовать, с каким трудом он сдерживает улыбку. — Да, хорошо. Сейчас только допью и собираюсь. — Хорошо. — Хорошо. На какое-то время в комнате нависает тишина. Она не давит, но игнорировать себя не позволяет. Мы просто сидим и смотрим друг на друга. Я на кожаном диване. Он на стуле напротив. Его глаза, в них отражаются и играют солнечные лучи, проникающие сквозь тонкие занавески. Он так умиротворен. Просто крутит в руках долбанный апельсин и проникает в самую душу. А я. А что я, я стараюсь не смотреть, но не могу. Я утонул в нем. Навсегда и без единого шанса на спасение. — Почему? — он почти шепчет — Что почему? — Почему ты хотел остаться там? Разве тебе не жалко семью, друзей? — С чего ты взял, что у меня есть друзья или я вношу семью в разряд особых ценностей? — тоже мне умник, почему он так уверен в том, о чем говорит. — Я видел тебя в кофейне. Ни раз. Еще летом, когда работал практически каждый день. Я еще задумался, на улице жара, а ты всегда в черном, такой хмурый и задумчивый. Вроде приветливый, спокойный, но все же, над тобой словно облако из грусти и раздражения нависло. Но иногда я мог наблюдать прекрасное. Порой ты даже улыбался, это было приятно видеть. Очарователен, — смущаюсь. Что он вытворяет, зачем, остановись, прошу. Прекрати разрушать меня. — А потом ты пропал. Я долгое время не мог найти тебя. Всегда сидел на скамье через дорогу, играл на гитаре и смотрел в окно, в надежду увидеть тебя. И не находил. А потом ты вновь появился и я уже не мог просто смотреть со стороны. Решил зайти, но так и не нашел нужных слов, поэтому просто ушел. Я не осмелился даже прикоснуться к тебе, протягиваю вазу, прикатившуюся к моим ногам, словно по велению судьбы. Он замолчал, но продолжал смотреть на меня в упор. Его глаза улыбались, но где-то в глубине плескалось сомнение и неуверенность. Кривой клык так и просился наружу, сквозь слегка дрожащие губы, но все его попытки были тщетны. Парень просто продолжал крутить в руках цитрус и выжидающе смотрел на меня. Я молчал. Что я должен ответить. Что ответить на такое? Как реагировать? Сердце пропускает удар. Какая сентиментальность. Не думал, что я могу быть еще более сопливым, чем есть на самом деле. — Ответишь что-нибудь? Хоть моргни, чтобы я знал, что жив, — та самая долгожданная улыбка. Она заразительна, она пронзает до самого нутра, проникает, разливается глубоко-глубоко. Я заметил, что в углу комнаты стоит гитара, та самая черная из бара. Чуть дальше расположился синтезатор. Стоит, по-хозяйски опершись о белую стену, разбросав повсюду свои провода. Вокруг творится, что ни наесть, самый настоящий творческий беспорядок, который влюбляет в себя, в свой уют. Его лицо. Все еще ждет. Хочется просто смотреть. Нет, хочется касаться. Целовать. Присваивать. Имею ли я на это право? Имеет ли он на это право? Почему просто смотрел, неужели я настолько отталкиваю. Да, вероятнее всего. Так много вопросов, но никаких ответов. Лишь шум мыслей, набирающих обороты, готовых врезаться в стенки черепа и разрушать его изнутри. Фыркаю, как и всегда, вздыхаю. Опускаю голову и борюсь с желанием скрыться в дебрях своего сознания. Мне кажется еще немного, и он просто уйдет, его нога постукивает поп полу, отбивая ритм, известный только музыканту. Развернется и выйдет прочь, пренебрегая фактом того, что это его квартира. Тогда я потеряю его навсегда. Нет, только ни снова. — Что я должен ответить? Я видел тебя всего однажды, но ты уже успел подать мне вазу, спасти мою жизнь и украсть мое сердце, а я даже не знаю твоего имени. — Меня зовут Денис. Дэн, если коротко. Что ж, Денис. Ощупываю это имя, произнося его где-то внутри себя. Не уверен, что ты понимаешь, во что ввязался, но я не намерен снова тебя терять. Хоть что-то я сделаю правильно, и останусь лежать на этом белом диване, накрытый белым одеялом, смотря в поток на котором играют солнечные блики, отражаясь от зеркальной поверхности кухонной мебели. Этот сугроб куда мягче и теплее, сверху на лицо падают мягкие светлые кудри, кожу обдает нежным теплым дыханием, часы пищат о новом часе, но вот только идти никуда не надо. Надеюсь, ты это понимаешь.