Слишком многое

Иногда от всего этого Баки становится не по себе. Вокруг Стива, которого он, как ему раньше казалось, знал от корки до корки, теперь другие люди, а впереди — другие цели. Не менее опасные, чем те, кто вложил их ему в голову, но такие же благородные, каким все равно оставался Роджерс, уверенный, что поступает правильно и во благо. Уверенный, что жертвы, на которые он идет, будут оправданы и даже возвращены, когда удастся достичь полной победы. Уверенный, что его метод — единственно правильный. Баки не знает. Глядя на то, как любимый мужчина вечерами грузно опускается в кресло, сутулясь и прикрывая ладонью глаза, больше всего на свете ему хочется взять его ношу на себя, хотя бы часть, хотя бы крупицу. Хоть что-нибудь, лишь бы как-то помочь. Но он в силах лишь ласково коснуться гладко выбритой щеки, огладить понурые плечи и прошептать: — Иди ко мне? И Стив идет. Тянется к нему доверчиво и открыто, не страшась показаться без маски. Знает, что Баки никому не расскажет о том, каким слабым порой бывает Верховный Лидер. Знает, что мужу известно о жертвах, на которые он идет, больше, чем кому-либо еще. Знает, что если бы Барнс хотел ранить или убить, никто и ничто не помешало бы ему сделать это, ведь цель перед ним беззащитна — ни щита, ни костюма, ни кулаков. Вон, утыкается лицом в живот, оплетая руками талию, да устало закрывает глаза. — Я поступаю правильно, Бак? Баки не знает. Он зарывается пальцами живой руки в светлые волосы на затылке, успокаивающе перебирает пряди и массирует кожу головы, чувствуя, как Стив понемногу начинает расслабляться. Этим он всегда напоминал котенка — погладь, почеши, и тут же обмякнет податливо, замурлычет. Котенок, подчинивший себе весь мир. Котенок, который в эту самую минуту больше всего на свете жаждет его одобрения. Баки не знает, что ему ответить. Он не уверен, правильно ли сам поступает. Не уверен, что прикончить диктатора, захватившего власть в стране, действительно не так уж и обязательно. Что если не позволить советникам промывать ему мозг, то можно повернуть ситуацию в иное русло. Что есть шанс победить Капитана Гидру, не убивая при этом Стива Роджерса. У Баки под сердцем болит и ноет. Он крепче обнимает мужа за плечи, ведет раскрытой ладонью по широкой спине и прикрывает глаза, на пару секунд сосредотачиваясь лишь на том, как вздымается чужая грудная клетка — Стив дышит глубоко и полной грудью. Размеренно, несмотря на то, что молчание Джеймса наверняка заставляет его волноваться. Иногда Баки очень боится. Его страшит то, к чему они идут. Страшит, что иногда идея этой новой, «истинной» Гидры находит в нем отклик: все равны, никто не воюет, никто не бедствует и не умирает, никто не подвергается ужасам, с которыми пришлось столкнуться как Барнсу и Роджерсу, так и многим другим. Его пугает, когда Стив говорит: «Я брошу весь мир к твоим ногам, если ты захочешь», — потому что Джеймс знает, что он не врет. Страшно, потому что от слов этих мурашки проходят вдоль хребта и сердце заходится. Страшно, потому что поднял бы этот мир, отряхнул и снова вложил бы в его ладони: «Он не нужен мне без тебя». Баки очень боится, что и сам поступает неверно, но у него нет никакого права это показывать. Особенно сейчас. Особенно перед Стивом. Правильно ли они поступают? И не поздно ли об этом судить? Баки не знает. Он может лишь прислушаться к своему сердцу и отбросить сомнения, потому что в его руках сейчас находится слишком многое. — Да, — говорит Баки негромко, но уверенно, гладит живой рукой по-военному остриженные волосы. Затаивший дыхание муж лишь обнимает крепче, словно все еще сомневается, и поэтому Барнс повторяет. — Да, любовь моя. Мы на верном пути. Губы Стива касаются живота Баки через домашнюю футболку, а выдох, наполненный облегчением и нежностью, горячей волной обжигает кожу. У них больше нет права сомневаться, точка невозврата давно пройдена. Подцепив пальцами подбородок мужа, Джеймс мягко, но настойчиво заставляет его поднять голову и посмотреть на себя, гладит ободряюще по щеке, мажет ласково под губой большим пальцам. А потом целует. Долго, сладко, обещающе. У Стива нет дороги назад. У Баки её нет тем более. Ведь в его руках действительно слишком многое.