Возвращение

      Взяв поднесённую дочкой кружку воды, Вакула сделал несколько крупных глотков.       ― Не сыскала Марушку свою?       Василина беззаботно мотнула головой:       ― Нет. А чего её искать? Она сама вернётся.       ― Это как – сама?       Но в следующий миг внимание кузнеца переключилось на запрыгнувшего на забор чёрного кота, а после – на Ульриха, который словно из-под земли возник.       ― Здорово дневали, ― поприветствовал тот на казачий манер, щурясь от солнца.       ― Слава Богу, Пан Рихтер… ― Вакула с недоверием посмотрел на незваного гостя. ― Вы по делу?       ― Можно и так сказать. Исправляю ошибки этого когтистого недоразумения, ― с усмешкой проговорил Ульрих, взглядом указав на кота, после чего прошёл к калитке. ― Он имел наглость кое-что утащить, но теперь очень сожалеет об этом и просит прощения, ― он поднял руку, в которой держал куклу.       ― Марушка Вернулась! ― радостно воскликнула Василина и бесстрашно подбежала к незнакомцу.       ― Доча! ― Вакула невольно подался вперёд, порываясь её остановить.       Девочка повернулась, прижав куклу к себе, и недоумённо посмотрела на отца.       ― Иди сюда, ― позвал он.       Ульрих по-прежнему стоял с другой стороны забора, усмехаясь:       ― И откуда же у тебя такая игрушка?       ― Бабка ей смастерила, ― коротко ответил Вакула.       ― Как я посмотрю, от бабки тебе не только кукла досталась… ― Рихтер перевёл взгляд с Василины на её отца: ―Чудесная дочурка у Вас. Всего доброго, ― кивнул и, круто развернувшись, зашагал в сторону от дома кузнеца.       ― До свидания! ― Василина помахала рукой, после чего подёргала отца за рукав: ― Тять, а рога у пана Рихтера настоящие?       ― Какие ещё рога? ― недоумённо спросил тот.       ― На голове у пана Рихтера. Будто козлиные…       Коротко глянув вслед удаляющемуся Ульриху, Вакула наклонился к дочери:       ― Впредь этому пану – ни слова. Увидишь его – сразу ко мне беги, ― строго наказал он. ― Уразумела?       Василина кивнула, непонимающе хлопая глазами:       ― Уразумела…       Увидев Ульриха, Тесак поспешил к нему, придерживая свою шляпу:       ― Господин Рихтер! Постойте!       ― Стою! ― Рихтер вытянулся по струнке и круто развернулся на каблуках, с улыбкой приподнял руки: ― Я снова задержан?       ― Нет-нет… Здравствуйте…       ― Точно? Руки можно опустить? ― с наигранной осторожностью спросил Ульрих.       Стёпа, не зная, как реагировать, лишь дважды кивнул и растерянно пожал протянутую руку.       ― У тебя что-то срочное или просто соскучился?       ― В-вроде как срочное… ― Тесак оглянулся по сторонам и понизил голос: ― Это дело до Николая Васильевича касается…       ― И что это за дело?       Но не успел Стёпа ответить, как его перебил громкий оклик:       ― Пан! Сам Бог Вас привёл, пан! ― размахивая руками, к ним бежал приземистый коренастый казак.       ― Интересно день начинается… ― озадаченно проговорил Ульрих.       ― Это-ж Игнат… ― пробормотал Тесак, разглядев знакомое лицо.       ― Пан! Христом-богом молю! Помогите! ― Игнат остановился перед Рихтером и бухнулся ему в ноги: ― Жинка моя помирает. Вы прежде нас от напасти избавили, помогите и теперь! Просите, шо хотите после! Всю жизнь буду за Вас Богу молиться, пан!       ― Тише-тише… Зачем же сразу Богу? Я и так согласен, ― с неуместной иронией ответил Ульрих.       ― Спасибо! Храни вас Господь! ― казалось, что Игнат был готов целовать ему руки. ― Идёмте поскорее! Мы уж за Вами мальца послали, а тут мне сказали, шо Вы тут…       ― Идём, посмотрим что там, ― Рихтер кивком позвал Стёпу за собой, ― по пути расскажешь, что за важность у тебя.       Хоть Тесак и понимал, что теперь уже не подходящий момент, чтобы предупреждать о приказе Порфирия Матвеевича, но на всякий случай решил сопроводить Ульриха. Кроме того, Стёпу действительно волновало, сможет ли тот помочь Игнату.       В хате было душно, воздух напитался тяжёлым металлическим запахом. Наталья – жена Игната – лежала в постели, едва дыша. Белую кожу покрывали капельки пота. На одеяле в ногах темнело большое кровавое пятно. На руках свекрови оглушительно кричал новорождённый ребёнок. В стороне Леопольд Леопольдович собирал свои инструменты. Он уже вынес свой неутешительный вердикт: «Ничем помочь нельзя….».       Запыхавшийся Игнат распахнул дверь:       ― Привёл! Сюда, пан, проходите скорее…       Ульрих чуть пригнул голову в дверях и кивнул Бомгарту:       ― Guten Tag, доктор.       ― Боюсь, что уже ничего нельзя сделать, слишком поздно…       ― Посмотрим, ― перебил Рихтер, направляясь к кровати.       ― Семён Григорич ужо за батюшкой побёг… ― хрипло проговорила мать Игната, укачивая младенца.       Стёпа лишь заглянул в помещение, но от увиденного тут же шарахнулся обратно на двор. Мимо него протолкнулись отец Варфоломей и свёкор Натальи.       ― Вовремя же вы, ― усмехнулся Ульрих и коротко коснулся лба Натальи. ― Крест с неё сними, тогда смогу душу в теле удержать.       Игнат уже потянулся выполнять указание, но его схватил за плечо отец.       ― Грешно! Не годится крест с умирающей сымать!       ― А ребёнка без матери оставить – годится? ― спросил стоявший с другой стороны Рихтер.       Взглянув ему в глаза, Игнат оттолкнул отца и быстро снял с жены нательный крестик. Ульрих положил ладонь на грудь Натальи, было видно, как напряглись его пальцы и вздулись вены на руке. Женщина резко и глубоко вдохнула, запрокинув голову, и после задышала ровно и свободно.       ― Готово, ― проговорил Ульрих. ― Можете проверить, доктор, кровотечение остановилось.       На бледной коже Натальи остался красный, как лёгкий ожог, след от ладони. Отец Варфоломей трижды перекрестился. Игнат благодарил Рихтера, не глядя на него, то и дело прижимая к губам руку жены. Тесак вновь заглянул в избу, не сдержав любопытства.       ― Быть не может… ― пробормотал Бомгарт, убедившись, что пульс у женщины вновь выровнялся.       ― Как благодарить Вас, пан? ― чуть слышно спросила мать Игната.       ― Свечку за моё здоровье поставьте, и довольно, ― Ульрих улыбнулся, насмешливо подмигнул отцу Варфоломею и прошёл мимо него к Стёпе. ― Идём, тут больше делать нечего.       Уже на улице достал из внутреннего кармана трубку и неторопливо закурил:       ― Так что там ты хотел мне рассказать?       Тесак, который всё ещё не до конца пришёл в себя после случившегося, потёр лоб, стараясь собраться с мыслями:       ― Д-да… Я предупредить хотел…       Выслушав его, Рихтер медленно выдохнул дым:       ― Ну что-ж, проверим, насколько хорошие у вас шпионы.       ― Я вот ещё шо узнать хотел… ― после недолгого раздумья вновь заговорил Стёпа,       ― Откуда Вы Игната знаете?       ― Да так, ерунда. Может быть ты помнишь: у них не так давно бабка померла. Она при жизни Наталью не любила и после смерти её донимала. А чтобы прибрать беспокойную душу, мне нужно было разрешение её кровного родственника.       ― Так вот шо вы тогда на кладбище… ― Тесак осёкся и замолчал.       ― Да-да, именно это мы тогда на кладбище, ― Ульрих насмешливо подмигнул.       ― Мы-то думали, шо Вы там злодейство какое-то замышляете, а Вы… ― теперь Стёпа смотрел на собеседника практически с восхищением. ― Я и ещё тогда спрошу, если позволите… ― он замолчал, когда мимо слишком близко прошли несколько человек, ― Ночью тогда у Вашей усадьбы… Чертовщина всякая взаправду была?       ― Какая ещё чертовщина? ― изобразил удивление Рихтер.       ― Да ведь Вы сами тогда… Кровью-от меня окатили…       ― Собачья и волчья кровь делает человека невидимым для нечисти.       ― А когда-ж Вы успели столько крови набрать?       ― Да пока ты там с ведьмами хороводил всю ночь.       ― Всю ночь?! ― ошарашенно переспросил Тесак. ― Да как же это? Я ведь там, кажется, и четверти часа не был…       ― Когда кажется – креститься надо, ― Ульрих невольно рассмеялся, когда его собеседник торопливо перекрестился.       ― Чудны дела твои, Господи… ― пробормотал тот. ― А мы Вас за злодея почитали, даже за убийцу… Простите…       ― Ничего, я не злопамятный, ― Рихтер дружески похлопал его по плечу.

***

      Гоголь прошёл вдоль длинных стеллажей, уставленных книгами.       ― Энгель, оставь меня одного… Пожалуйста. Я всё равно никуда не сбегу отсюда, ― попросил он, не оглядываясь.       Тихо открылась и снова закрылась дверь. Убедившись, что остался в одиночестве, Николай Васильевич, отцепил с обратной стороны жилета Лизину брошь. Мелкие драгоценные камни сверкали алыми гранями. Гоголь прислушивался к своим ощущениям, в надежде уловить хоть что-то, что подкрепило бы его надежды: он надеялся, что возвращение в эту усадьбу не случайно, что это может быть как-то связано с Лизой. Но блеск рубинов вдруг напомнил о перстне Якова Петровича и о видении, которое явилось писателю в первый день знакомства с Евой. Неужели Гуро действительно как-то связан с её покойной матерью? Возможно, ответ на этот вопрос нашёлся бы в старом доме, где когда-то жили Невские…       Внезапно взгляд зацепился за знакомую фамилию на корешке оной из книг – Алов. Рука сама потянулась, но остановилась в последний момент. Сердце тревожно застучало. Николаю Васильевичу казалось, что сейчас, стоит ему прикоснуться к запылённой обложке, всё вокруг потемнеет, и перед глазами вспыхнет какой-нибудь образ. Гоголь зажмурился и тронул корешок книги… Ничего не произошло. Разочарованно выдохнув, писатель подождал ещё несколько секунд, затем снял с полки книгу, с трепетом открыл первую страницу, перелистнул её, затем следующую, и следующую… Неужто совсем ничего? Никакого тайного послания или подсказки?       Одна страница сменялась другой всё быстрее. Николай Васильевич сел в кресло и ещё раз пролистал поэму. В отчаянии отшвырнул книгу, он не хотел смиряться с тем, что предчувствие подвело его в это раз. В голову пришла мысль о том, что подсказка могла быть не на страницах, а в переплёте…       Когда Ульрих вошёл в библиотеку, Николай Васильевич обессиленно сидел в кресле. По полу были разбросаны вырванные страницы, тут же лежала истрёпанная обложка.       ― Думаю, мне пока лучше воздержаться от вопросов… ― с улыбкой произнёс Рихтер. ― Для начала стоит предложить Вам выпить…       Гоголь потёр лицо ладонями, пробежался пальцами по волосам, после чего нехотя поднялся:       ― Давайте, ― устало ответил он и последовал за собеседником, прицепив брошь на прежнее место.

***

      Ева, которая со скучающим видом сидела у окна, вдруг оживилась:       ― Настя, там к тебе Леопольд Леопольдович пришёл!       На несколько секунд подняв глаза, Настя вновь вернулась к вязанию:       ― С чего же Вы взяли, что ко мне, Ева Сергеевна? Может он так – за самогоном зашёл…       ― Да точно к тебе… Вон, Антонину Ивановну спрашивает.       ― Так вот про выпивку и спрашивает.       ― Да нет же… Должно быть про тебя спрашивает… Она кивает… Тебя звать пошла.       ― Может она ещё и не за этим пошла… ― Настя чуть нахмурилась.       ― Вот увидишь…       В коридоре послышались шаги, после чего в дверь постучали. Ева хитро улыбнулась:       ― Войдите!       В комнату заглянула Антонина Ивановна, чуть поклонившись:       ― Здравствуйте. Там Настю спрашивают, выйти просют… Доктор спрашивает.       ― Скажите, что она сейчас будет, ― ответила Ева.       Настя выдохнула с показным равнодушием и, будто неохотно, отложила вязание и поднялась:       ― Я мигом, Ева Сергеевна.       ― Можешь не торопиться.       Поправив в коридоре косынку и расправив юбку, Настя вздохнула, постаралась сделать как можно более бесстрастное лицо, и направилась к выходу. Увидев её, Бомгарт открыто улыбнулся и сделал несколько шагов навстречу:       ― Настя, добрый вечер… Как Вы?       ― Здравствуйте. Жива-здорова.       ― Как себя чувствует Ева Сергеевна?       ― Слава Богу, всё хорошо. Вы-то сам как? Я тут слышала, сегодня для Вас работа была… ― Настя поймала себя на том, что тоже улыбается собеседнику. ― Чем дело кончилось?       ― Признаться, это странная история… Всё кончилось благополучно, но… ― Леопольд Леопольдович понизил голос: ― Я бы лучше рассказал Вам это без посторонних слушателей…       Несколько насторожившись, Настя кивнула:       ― Николай Васильевич имеет к этому какое-то отношение?       ― Нет. А почему Вы спрашиваете?       ― Его с утра нет, запропастился куда-то. Может, у Рихтера… А то где ему ещё быть…       ― Очень может быть, ― согласился Бомгарт. ― Знаете, у меня с самого утра какое-то странное чувство… Будто я забыл что-то важное, но никак не могу понять, что именно… Но от чего-то мне кажется, что это что-то связанное с Рихтером.       ― У самой с утра голова тяжёлая. Будто ночь не спала, а по лесу носилась…       ― По лесу? Почему по лесу? ― удивлённо спросил Леопольд Леопольдович, будто уловил в словах собеседницы что-то особенное.       ― По лесу да по лесу… Что первое на ум взбрело – то и ляпнула… ― увидев Тесака, Настя моментально переключила внимание на него: ― Явился – не запылился… Завидный жених.       Подойдя ближе, Стёпа снял шляпу:       ― Доброго вечера… А Ева Сергеевна здесь?       Не успела Настя ответить, как сверху послышался голос её барыни:       ― Стёпа! Я сейчас спущусь!       ― Х-хорошо… ― пробормотал Тесак зачем-то.       Вскоре Ева быстро сбежала по ступенькам с крыльца:       ― Я готова, ― весело проговорила она. ― Добрый вечер, Леопольд Леопольдович. Мы со Стёпой хотим прогуляться, и, разумеется, Настя будет меня сопровождать. Вы не хотите составить нам компанию?       ― Добрый вечер, Ева Сергеевна. С удовольствием составлю вам компанию, ― доктор кивнул.       ― Замечательно, тогда пойдёмте. Где нам лучше пройтись, чтобы подальше от шума? ― обращаясь к Тесаку, поинтересовалась Ева.       Тот заметно растерялся и почти запаниковал:       ― Да думаю… М-можно найти… П-пойдёмте, а там уж… Шо-то да решим…       ― Хорошо, так и сделаем.       Стёпа очень старался не смотреть на Еву постоянно, но получалось это едва ли. Он совершенно не знал, о чём с ней говорить, поэтому спрашивал обо всём, что приходило на ум:       ― Вы л-любите плавать, Ева Сергеевна?       ― Как плавать?       ― П-по реке… Хотя можно и в озере… ― Тесак ещё сильнее сконфузился от этого уточнения.       ― Не знаю… Я не умею плавать, ― Ева крутила в пальцах сорванную по пути травинку мятлика.       ― А н-на лодке?       ― На лодке я тоже никогда не плавала… А ты?       ― Я? Я плавал…       ― А по реке или по озеру?       ― П-по реке… Хотя и по озеру тоже б-бывало…       ― А на лодке или без лодки?       ― И на лодке, и без лодки… Но по реке чаще, чем по озеру… ― зачем-то уточнил Стёпа и тут же подумал, как глупо это было.       ― Я видела только корабли, когда гуляла в Петербурге по набережной. Видел ты когда-нибудь корабли? ― спросила Ева, подняв взгляд на собеседника.       Тот помотал головой:       ― Нет, н-не видал…       ― Жаль… Они очень красивые…       Секунд десять они шли молча. Ева завязала травинку в узелок, затем ещё раз, случайно разорвала и выпустила из пальцев:       ― Ты не знаешь, какая это птица так свистит?       ― Это скопа, Ева Сергеевна, ― живо ответил Тесак. ― В-вон, летаеть… На мышей охотится, наверно…       Закрываясь ладонью от лучей клонящегося к закату солнца, Ева посмотрела на небо:       ― И правда…       Они снова замолчали. Стёпа судорожно соображал, как ещё поддержать разговор, и наконец спросил:       ― А цветы вы любите, Ева Сергеевна?       ― Люблю некоторые…       ― Какие?       ― Те, что приятно пахнут… Пионы, розы, тюльпаны… Черёмуха… Ещё люблю фиалки, левкой…       ― А ромашки?       ― Ромашки тоже люблю.       ― А ландыши?       ― И ландыши люблю… ― Ева улыбнулась.       Бомгарт и Настя шли чуть позади и вполголоса переговаривались, замолкая вместе со своими спутниками, чтобы те случайно не подслушали ничего лишнего.       ― Так чего там про сегодняшний случай?       ― Как я уже сказал, история необычная, ― ответил Леопольд Леопольдович. ― Помните тот случай, с охотником, которому помог Рихтер? Так вот, сегодня был похожий случай …       Выслушав собеседника, Настя задумалась:       ― Что-то не чисто с этим Рихтером…И чего он тут шастал? А батюшка чего?       ― Прочитал молитву, обрызгал всё святой водой.       ― И правильно сделал. Надо было и Рихтера обрызгать, поди этот бы сразу… ― Настя замолчала, когда её барыня оглянулась.       ― Вы говорите про господина Рихтера? ― с любопытством спросила Ева.       ― Про Рихтера? Нет, Ева Сергеевна, Вам, должно быть, послышалось.       ― Я рассказывал об одном своём знакомом, его фамилия Линднер, ― поддержал Бомгарт.       ― Действительно, послышалось… ― Ева вновь перевела взгляд на Стёпу. ― А тебе не показалось, будто говорят про господина Рихтера?       ― Нет… ― Тесак ещё несколько секунд помолчал, собираясь с мыслями. ― Этим летом много мух…       ― А прошлым летом было меньше?       ― Д-да, кажется, меньше…

***

      Первую бутылку вина Ульрих и Гоголь распили в молчании. Не спрашивая, Рихтер откупорил вторую. Николай Васильевич решился нарушить молчание:       ― Если убить нечистую силу – что с ней потом будет? Она попадёт в ад?       ― Неужели я похож на человека, который знает ответ на этот вопрос?       ― Похожи, ― мрачно ответил Гоголь.       ― В так называемый ад после смерти попадают только человеческие души, и то – не все, ― Ульрих вновь наполнил бокалы.       ― Что же тогда происходит?       ― Николай Васильевич, к счастью или к сожалению, мир не ограничивается адом, раем и человеческой реальностью. Это лишь то, чему придумали названия. На самом же деле всё гораздо сложнее и разнообразнее. Не забивайте себе голову, ещё и на ночь глядя.       ― Возможно ли как-то пообщаться с ними?       Рихтер пожал плечами:       ― Боюсь, что я не могу Вам с этом помочь. Есть другой способ ответь на Ваш вопрос, но Вы, скорее всего, не согласитесь.       ― Какой? ― взволнованно спросил Николай Васильевич.       ― Ваша Лиза, скорее всего, утрачена навсегда, но один человек может увидеть, где она сейчас...       ― Ева Сергеевна? ― догадался Гоголь.       Ульрих кивнул, сделал глоток вина и расслабленно откинулся на спинку кресла:       ― Верно.       Разочарованно выдохнув, Николай Васильевич опустил глаза и мотнул головой:       ― Нет… Я не хочу впутывать её в это.       ― Я и не сомневался.       Гоголь залпом опустошил свой бокал и вновь посмотрел на собеседника:       ― Вы говорили, что можете помочь ей. Так вот, я согласен.       Зелёные глаза Рихтера вспыхнули, губы растянулись в оскал.       ― Что мне нужно сделать? ― спросил Николай Васильевич.       ― Ничего, ― Ульрих за один шаг оказался перед собеседником и навис над ним. ― Я уже услышал всё, что нужно…       В этот момент неведомая сила пригвоздила Гоголя к креслу так, что невозможно пошевелиться. Его взгляд приковали к себе глаза Рихтера – не человеческие, чёрные, с неподвижными кровавыми дырами зрачков. Писатель почувствовал, как чужие пальцы, точно раскалённые стальные щипцы, сквозь кожу и плоть проникают в его грудную клетку. Изнутри всё обожгло огнём, зрение затмил яркий красновато-дрожащий свет. Гоголь услышал собственный крик, к которому присоединились ещё чьи-то вопли, хохот, рыдания и гудение пламени. Николай Васильевич совершенно потерял себя во всём этом, будто слился воедино со слепящим светом, конвульсивной дрожью и оглушительным шумом…