***
Микеланджело уже долгое время не улыбался, что для него не свойственно. Обычно сияющие глаза, в которых часто можно было увидеть азарт и веселье — потухли. Сейчас в них только грусть и тоска. Он больше не играл в игры и не мог есть пиццу с тем же удовольствием, как делал это раньше. Он просто сидел у себя в комнате и смотрел на одну точку немигающим взглядом. Леонардо сейчас находился не в лучшем состоянии: от спокойствия и следа нет, хотя со стороны покажется наоборот. Он выглядел отрешённо, он тут и его тут нет, он не может медитировать, не может взять себя в руки, а ведь он лидер. Ему нельзя показывать слабости, он должен защищать своих братьев, но куда он в таком состоянии? Он даже себя не защитит… Донателло находится в своей лаборатории, или же мастерской, не могу понять, ведь тут он и проводит эксперименты, и строит новые устройства. Пытаясь хоть чем-то занять себя, он старается соединить детали нового устройства, следуя схемам, что сам начертил. Но получалось у него из рук вон — плохо: все детали, что он брал в руки падали, из-за рассеянности он опрокинул пару колб с неизвестными веществами, и раза три ударился то головой об стол, когда подбирал разбитые колбы, то ногой об табурет. Решив себя не мучить он оставил все как есть и направился к кровати, что была у него в лаборатории, ведь он редко когда выходил из нее, поэтому для него ее поместил сюда Микеланджело, переживающего за своего брата, который часто нормально не спал — зарабатываясь. Опустившись на кровать, он тяжело вздохнул, и, взяв в руки рамку с фотографией, что секунду назад лежала на стеллаже с книгами, рассматривал ее. На ней была их семья: он, Рафаэль, Леонардо, Микеланджело и...... Рафаэль никогда не был нюней или плаксой, он был жестким, ему не свойственно было плакать, как девчонки, поэтому он мужественно старался терпеть. Он бил боксёрскую грушу, разбивая себе руки, до тех пор пока та с визгом цепей не порвалась, грохнувшись об пол. Выбив всю дурь, Раф так и не успокоился, поэтому взял свои саи, пытаясь отрабатывать приемы на невидимом противнике. Не выдержав, он пытаясь как можно тише, что было очень сложно, но на шум никто так и не обратил внимание. Раф понёсся в ванную комнату, открыв холодную воду встал под душ. Теперь можно не сдерживаться, ведь — это всего лишь вода, а не обжигающие, как огонь слезы… Они утратили его, всего учителя — Мастера Сплинтера. Эту боль они никогда не забудут. Сейчас они вспоминают все проведенное время вместе, тренировки, наказания, поощрения, заботу. «Время — лечит» — так говорят. И как же хочется верить этим словам… Ведь боль так реальна, что, кажется, ты можешь от нее умереть физически.***
И никто не узнает: что Микеланджело заплакал от страха и тоски, от потери близкого человека, отца, рыдая в подушку, прикрывая все звуки: всхлипы, возгласы, крики, которые так и наровели выйти наружу; Что Леонардо так и не справился со своими убеждениями, правилами и сидел в комнате Мастера Сплинтера, рассматривая две фотографии: их семьи, и семьи их учителя. Никто не узнает, что он заплакал совершенно беззвучно, но слезы лились из его закрытых век; Не узнают, что Донателло вспоминая все пережитое, корил себя что не успел вовремя оказать ему помощь, теперь грустно плачет, не издавая ни звука, обнимая столь ценную для него вещь, боясь, что и ее у него отнимут. Так не хотелось нарушать покой, который царил вокруг… Никто не узнает о слабости, которую позволил себе Рафаэль… Никто из них ничего этого не узнает, и не расскажет никому.***
Сегодня, и завтра, и послезавтра в Нью-Йорке будет дождливо, как будто сама судьба плачет вместе с братьями-мутантами, не оставляя их одних. Но они этого не узнают, как и не узнают того, что Сплинтер с грустью смотрел на своих сыновей, желая, чтоб они были счастливы и за ними кто-то присмотрел… …его последнее желание исполнится… Никто так и не узнает, что смерть, забравшая жизнь человеко-крысы, была расстроена до глубины души, что решила присматривать за ними, чтоб их время длилось как можно дольше. Все же можно делать некоторые исключения…?