Точка бифуракции

Ясный денёк заливал Центральный Парк светом. Ветер перебирал юные зелёные листья на деревьях, создавая тихий нежный шорох. Солнце уже прогрело светлое дерево скамейки, и на ней стало приятно сидеть. Хорошее место, чтобы подумать. Он просто появляется, этот мужчина, состоящий из тёплого золотого света. Появляется и опускается на скамейку, смотря на лоскутное небо, скрывающееся за переплетением ветвей. У него есть — было, будет — о чём подумать. Он мысленно перебирает в руках мгновения вселенной, доставая из них нужные ему осколки жизни важных людей. И… Опускает ладонь на стекло танкера, в котором зарождается жизнь величайшей временной аномалии. В котором создаётся клон Рида Ричардса и Виктора фон Дума. В котором готовится сделать первый вдох величайший тиран этой вселенной, владеющий самим временем. Из которого скоро появится его, Микеланджело, друг — товарищ по миссии, враг, знакомый. Вечный человек длинно выдыхает и… Смотрит, как чёрные рваные клубы дыма устремляются к пронзительному голубому небу. Аошмия, Аномальный город, населённый особой расой, владеющий тайным знанием об этом мире, пылал, сжигаемый сектой фанатиков, в которую Ньютон превратил благородную организацию, призванную защищать всех в этом мире от зла. Сжигаемый во славу Великой Науки. На руках Микеланджело плакал ребёнок, чудесное создание из тьмы космоса и нежного света звёзд, плод плотского союза безумного учёного и женщины из расы Аномального города. Дитя будет жить. А его родина сгорит в ненависти его биологического отца. И Микеланджело не может ничего изменить. Может лишь наблюдать и сожалеть. Вечный человек прикрывает глаза и… Встаёт рядом с великим учёным Эпохи Возрождения. — Я ждал тебя всё это время. — Леонардо да Винчи утирает пот со лба и поднимает взгляд на Микеланджело. — Я почти закончил. Вечный человек кивает и прикасается к руке андроида, лежащего на столе. На вид этот механизм выглядит совсем как Леонардо и должен заменить его на остаток жизни в этом времени, о которой знают обычные люди. Идеальная копия. — Я покажу тебе чертёж, Творец. Отдай ему свою память и отправляйся сквозь время на столетия вперёд. Там твоё присутствие нужнее. Леонардо хмурит светлые брови и вытирает руки, испачканные в машинном масле, о лежащую на плече тряпку. — Я тебя не понимаю, Микеланджело. Ты следишь за человечеством всю его историю, но ни в чём почти не участвуешь. Почему? Ты мог бы спасти этот мир от многих бед. — Или создать их, — вздыхает Микеланджело, переводя взгляд в окно. — Пусть человечество развивается своим путём, лишь бы у него была возможность это делать. Ключ? — Он протягивает руку. Леонардо достаёт из кармана резной золотой ключ и кладёт его в пылающую рыжеватым золотом ладонь. — Не потеряй. Ты сам попросил сделать лишь один экземпляр. — Я не могу что-либо потерять, — качает головой Микеланджело. — Он попадёт в руки юноши со звёздами под кожей. В нём есть воля выбирать будущее. Леонардо бросает взгляд на лежащий на столе круглый золотой шар — механизм, что породил их обоих. — Мне взять его? Микеланджело кивает и… Стучит пальцами по подлокотнику стула. Он рассыпал по миру подсказки, в которых, словно мухи в паутине, запутались глупые люди, желающие отдать свою жизнь, чтобы кто-то указал им путь. Микеланджело закрывает глаза и слушает шелест листьев за пределами дома. Он создал испытание, искушение для Творца Откровения. Нострадамус уже несколько столетий заключён в восьми футах от свободы и неба, рядом с источником вечной жизни. Срок его страданий и близко не подошёл к концу. Микеланджело проверяет его решимость держаться и ни слова не произносить для безумного Ньютона, пока срок не выйдет. За дверью раздаются тяжёлые шаркающие шаги. Микеланджело не поворачивает головы и не открывает глаз. Он ждёт, пока человек войдёт в комнату и рухнет на колени возле стула. — Мы нашли его, — предсмертный хрип пронзённого стрелой человека. — Он просил передать, что продержится. Микеланджело грустно улыбается. Если бы он только мог повлиять на выбор людей… Но не может. Человек у кресла испускает дух. Он выбрал погибнуть за высшую цель — поиск великого предсказателя. И это не изменишь, не перепишешь. Микеланджело встаёт и… Склоняется на адской машиной, превращающей живого человека, находящегося на грани смерти, в идеальный механизм. Срок жизни Теслы ещё не вышел. Он нужен будущему, нужен приёмному сыну, юноше со звёздами под кожей. Поэтому нельзя позволить духу уйти в мир иной. Микеланджело следит, как детали собираются в единую систему, составляя механизм, который заменит для Теслы тело. Микеланджело возвращает человека к жизни против его воли. И знает, что не может поступить иначе. Некоторые ошибки необходимо совершить, чтобы понять, как избежать их в дальнейшем. Это единственный раз, когда Микеланджело не даёт кому-то выбора. Он делает это, чтобы Тесла очнулся, чтобы сказал, что так делать нельзя. Чтобы маленький мальчик, впервые ощутив, что происходит в ином месте и времени, услышал эти слова первыми и впредь никогда не совершал этой ошибки. Микеланджело как можно раньше обязан был осознать, какую ответственность на него возложил этот дар. Вечный человек опускает взгляд… И смотрит на человека, стоящего перед толпой. На гениального учёного с искрами в руках. Говард Старк, человек, способный пробудить к жизни любой механизм. Тот, кто введёт этот мир в эпоху технологий. Тот, кто поможет создать новый ЩИТ для людей. Тот, кто не будет стремиться домой, к семье, будучи очарованным Великой Наукой. Тот, чей сын станет — становится, стал — будущим этого мира. Микеланджело сожалеет о выборе Говарда, но не собирается его останавливать. Всё должно идти своим чередом. Всё… — Ты просишь о тысячелетии, Вечный Человек, — произносит младший из братьев Случайности. Он смотрит в будущее. — Да, прошу, — кивает Микеланджело, проходя мимо почти бесконечных рядов колб. — Война закончена. Наш Халифат не справился, — качает головой старший. Он оглядывается в прошлое. — Вы можете послужить будущему. Человеческий Механизм нуждается в Навигаторе. — Пальцы Микеланджело замирают над терминалом, но потом без сомнения вводят дату и время пробуждения из криосна. — Настоящее больше в нас не нуждается, — печально хмыкает средний. — Мы принимаем путь, который ты перед нами открываешь, Вечный Человек. Микеланджело долго смотрит на капсулы криосна и горько улыбается. — Многие зовут меня господином. Вы можете звать меня братом, — произносит он твёрдым голосом и закрывает глаза. Солнце слепит сквозь зажмуренные веки. Микеланджело перебирает мгновения жизни обречённых людей, Аномалий, порождённых Человеческим Механизмом, и понимает, что выхода нет. На протяжении всего пространства и времени всех миров итог один на всех: безумие и смерть. Миру нет нужды в их чувствах, только в их силах. Выхода нет. — Ух ты! — звонкий детский голос вспарывает тишину как лезвие клинка. Микеланджело открывает глаза и опускает взгляд. У мальчика напротив него солнечные кудри и восторженные голубые глаза. Он переминается с ноги на ногу, словно не может устоять из-за прилива энтузиазма. — Дэниел Рэнд, — улыбается Вечный Человек. Голубые глаза распахиваются ещё шире, становясь похожи на окна в небо. Можно тонуть, тонуть, тонуть. — Ты меня знаешь? — спрашивает мальчик, задыхаясь от восторга, что видит настоящего человека из огня. Микеланджело открывает рот… Руки саднят от ударов по дверце холодильника, злые слёзы жгут глаза. Самолёт разваливается так стремительно, словно какая-то злая сила отрывает от него кусок за куском. — Мама! — истошный детский вопль не слышно среди шума неисправных турбин и скрежета металла. Снег холодит босые ноги, разреженный горный воздух глубоко проникает в лёгкие и пробирает тело до мурашек. Жить — так вкусно, так сладко, что кружится голова, а в глазах темнеет. Горный ветер дарит свободу… и превращается в оковы. Руки горят золотом, текущим откуда-то куда-то к сердцу, сквозь поры кожи. Драконий огонь, пламя самой жизни, бьётся в ладонях чужим сердцем, истекает пьяной кровью, рисуя выжженными каплями на груди танцующий силуэт. — Да, знаю, — произносит Микеланджело, рассматривая ребёнка из-под полуприкрытых глаз. Глаза Дэниела загораются ещё ярче, так что почти видно отзвук драконьего пламени на дне зрачка. — Ух ты! — выдыхает мальчик и тут же тараторит: — А откуда знаешь? Кто ты такой? Огонь жжется? Микеланджело улыбается детской наивности. — Не жжется. В твоих руках то же пламя. Оно может спасти и уничтожить, если на то будет твоё желание, Дэниел. А я Вечный Человек. Мальчик хмурит светлые брови и смотрит на свои руки. Белые, нежные с тонкими пальчиками. Совсем не похожи на руки бойца. — Ничего тут нет, — бурчит он почти обиженно, надувая круглые щёки. — Для тебя этот отрезок времени ещё не наступил, — мягко отвечает Микеланджело. Дэниел поднимает на него потемневшие, как предгрозовое небо, глаза. — А для тебя? — Для меня он происходит всегда. Я — везде. Мальчик хмурится ещё сильнее. — Но ведь совсем-совсем везде быть нельзя! Даже воздуха где-то нет. Микеланджело качает головой, улыбается горько, хочет сказать, что можно, что потеря линейности превращает тебя в создание кванта. Но не может. — Есть… — несмело произносит Микеланджело, опускаясь со скамейки на корточки. — Мелок есть? Дэниел роется по карманам и достаёт огрызок жёлтой извести. — Нарисуй линию, — просит Микеланджело и тут же добавляет: — Несколько. И пусть они соприкоснутся, а потом разойдутся. Косясь любопытно на него, мальчик осторожно, тщательно выписывает ровные линии. Они собираются в узелок и разбегаются в разные стороны. Не параллельные, но так даже лучше. — Следи за пальцем, — просит Микеланджело. — Вот это время. — Он проводит над одной из линий по направлению к узелку. — Оно течёт от прошлого в будущее. Несколько линий — это несколько миров. Понимаешь? Дэниел широко мотает головой. Микеланджело перебирает мысленно мгновения, подыскивая достойную ассоциацию. — Например, когда ты смотришь по телевизору переснятый фильм, а по другому каналу одновременно идёт оригинал. Телевизор один и тот же, история одна и та же, но они отличаются, пусть и идут на одном экране в одно время. Так понятно? — Они вроде как на разных цифрах? — спрашивает мальчик, задумчиво хмурясь. Микеланджело кивает. Лицо Дэниеля озаряется светом. — Тогда понятно. Микеланджело ведёт пальцем дальше, к узелку. — Иногда истории оказываются настолько похожи, что происходит одна и та же сцена. Герои говорят и совершают действия одни и те же одновременно, хотя каналы по-прежнему разные. Линия — это история, сюжет фильма. Когда герои ведут себя одинаково, эти истории соприкасаются, как эти линии, и образуют узелок. И как раз такой момент мне обычно недоступен. Я даже не знаю, что в них происходит. Знаю только, что каждый раз в такой точке герои могут выбрать разные продолжения для своих историй. Мальчик хмурится, кусает губы, чуть покачивается, рассматривая рисунок на асфальте. — Как перекрёсток? Можно идти куда захочешь, да? — тихо спрашивает он. — Почти, — горько улыбается Микеланджело. — Я ведь не вижу только точку, а то, что будет дальше, знаю. Поэтому эта точка бессмысленна. — Не бывает ничего бессмысленного, — Дэниел снова забавно надувает круглые щёки и смотрит прямо и упрямо. — Если можно выбирать, то надо выбирать. Иначе так и простоишь на этом перекрёстке до скончания веков. И домой не вернёшься. Мама говорит, что надо выбрать дорогу, идти по ней и ни за что не останавливаться. Тогда куда-нибудь точно придёшь. Главное правильно выбрать дорогу. — А если нет её? Нет правильной дороги? — А откуда ты знаешь, если не видишь перекрёстка? Микеланджело замирает, обдумывая эту мысль. В глазах ребёнка плещется древнее золотое пламя, такое мудрое и беспощадное, что бесконечность перед ним бесполезна. В жизни всегда должна оставаться малая толика надежды, что мир не подчиняется этой обречённости многовариантного конца. Микеланджело закрывает глаза. — Благодарю, Бессмертный Железный Кулак, — шепчет он тихо, почти ритуально. — За то знание, что ты мне подарил. Дэниел открывает рот, чтобы ответить, но видит лишь пустую скамейку и ветер, играющий в траве. На асфальте остаются три жёлтые линии, сходящиеся в одной точке, лишь чтобы потом разбежаться вновь.