Мир станет красным

Сегодня на обед простой суп с гречневой лапшой, гуляш с рисом, тушёные овощи и мягкий хлеб. Муку им привозит пухлый мужчина из соседней деревни — домашнюю, сделанную вручную, хотя обычно люди такие вещи покупают в магазине. Донато-сан встаёт раньше всех и всегда лично замешивает тесто. Иногда он говорит странную русскую поговорку о том, что хлеб всему голова. А когда к ним поступает очередная обездоленная сирота, он делает пирожки или пончики, и они совсем не похожи на привычные сладости из моти. Рыбу они также покупают у небольшой местной фирмы, что занимается добычей и сбытом морепродуктов. Хозяйка фирмы — сгорбленная старушка — отдаёт им продукты по дешёвке, а иногда она привозит им фрукты, сладости и вещи, упакованные в отдельные коробки для каждого из детей. Такие дни для них становятся маленьким чудом, и они начинают верить в лучшее чуть больше обычного. Многие овощи они покупают, а некоторые растут в поле, что находится чуть поодаль от церкви. Растения выглядят очень странно и в них легко запутаться, поэтому ребята постарше объясняют новеньким азы и следят за малышами. Каждый ребёнок считает своим долгом помогать на поле: не нужно упрашивать или приказывать, дети сами хотят трудиться на благо их маленького дома и ни в коем разе не хотят расстраивать священника. Мясо на столе стоит двух видов: в большой кастрюле, где мелко нарезанные кусочки плавают в густой подливе, и небольшая кастрюлька, из которой себе накладывает только Донато. Коричневая подлива медленно растекается по белому рису и покрывает собою овощи, дурманящий аромат специй щекочет ноздри, а квадратные кусочки так и просятся в рот. Длинные, маринованные в красном вине и запечённые куски мяса наполняют белую тарелку Донато, он поливает их остатками маринада, облизывает ложку и едва причмокивает губами. Донато-сан обходится без гарнира. Дети обожают, когда их спаситель делит трапезу вместе с ними. Амона с отцом разделяет несколько ребят, но он точно знает, что тёмно-красный, практический бордовый соус источает едва уловимый аромат, который ему не разобрать со своего места, но он всё равно чувствует его. Запах металла забивает нос, сжимает горло и раздирает внутренности до мелких ошмётков. Каждый раз, когда в приюте появляются новые ребята, отец подсаживает их к себе и расспрашивает обо всём и ни о чём одновременно, помогает стесняющимся наложить пищу в тарелку, рассказывает о церкви и улыбается. Его улыбка очень мягкая, полная доброты и заботы. Точно так же он улыбался девчушке по имени Акане, гладил её по голове и хвалил, когда она читала им всем сказки перед сном. Обещал найти для неё достойных родителей, учил особенностям хёдзюнго и разрешал ложиться позже обычного, если она зачитывалась какой-нибудь книгой. Акане была очень шебутной, старалась везде успеть и любила заплетать волосы в странные и очень сложные причёски, говоря, что они напоминают ей о маме. Она нравилась Амону. Она нравилась и Донато-сану. Ей медленно отрубали конечности, вынуждая на это смотреть, её оскверняли, не считаясь ни с чем, и свежевали заживо. Её глаза смаковали и перекатывали на языке, как леденцы, а потом заставляли её пробовать саму себя. Ей улыбались той жуткой, искорёженной, безумной улыбкой и мягко гладили по голове, обещая, что всё происходящее будет длиться очень долго. Они вальсировали под её крики, и те, сплетаясь с грубым смехом, превращались в какофонию ужаса. Такой она нравилась Донато-сану ещё больше. При взгляде на зверства отца нестерпимая боль разрывала Амона на части, словно он был одной из жертв. Отвести взгляд он не мог, ибо хоть кто-то должен был быть с несчастными в последний миг. Слёзы застилали глаза, делая реальность расплывчатой, но это не спасало от багряно-алой пелены, собственные всхлипы и бессвязное бормотание молитв не заглушало чужой боли. Акане могла бы изменить историю или просто стать известной телеведущей, как та женщина из новостей, которые они всегда смотрели вместе. А могла просто жить тихой жизнью с мужем и детьми, может быть, даже семью она создала бы с Амоном. Но её улыбки и заботу, что она так беспечно дарила, дробили и ломали, её красоту рубили на части и расфасовывали по контейнерам и пакетам, её жизнь сцеживали в алюминиевые баллоны. Обращения к Богу, как и всегда, остались без ответа, и единственное, что Амону оставалось, — это сжимать покрепче молоток в дрожащих руках и отбивать мясо под чутким руководством отца. Амона с отцом разделяет несколько ребят, но он всё равно чувствует удушающий запах свежей крови. Чувствует, как та прожигает ему кожу на руках и лице. Он всё ещё слышит мольбу девочки о помощи, на которую не смог ответить, и её предсмертные хрипы из разодранного горла. Мясо хорошо отбили, замариновали и поджарили, блюдо получилось очень сочным и мягким — нож входит легко, разрезая его на мелкие кусочки. Даже после смерти девочки должны оставаться нежными.