Звуки твоего отчаяния

       Курама отдаёт себе сцене: купается в восторженных вскриках и благодарных слезах, цепляется за сердца и нервы тысячи и тысячи звёзд и живёт. Принимает в себя раз за разом новые дозы личного наркотика, растворяясь в смыслах громких песен, упивается шелестом серебряных цепей на крыльях, дьявольски горячо обрамляющих мягкое оперение.        А потом появляется она. Её голос — звон весенних колокольчиков, взгляд яснее неба — затягивает не хуже азартных игр. Люси горит в свете бледно-жёлтых софитов, отпускает грехи прошлого и порождает тишину и спокойствие, которых так не хватает. В неё влюбляются сразу.        Курама проникается. Сначала смотрит издалека, а потом начинает ловить частые приступы желания утешить, дышит её текстами, не понимая, как далеко занесло его снежными бурями. Он тонет в её безразличии, но сам ныряет глубже в попытках узнать ближе.        Люси холоднее февраля. Душа покрыта льдинами, руки же, наоборот, обжигают. К мелким трещинкам потрескавшихся губ тянутся розоватые разводы, и Курама хочет пальцами стереть ягодную помаду, вкусить запретный плод и тут же отравиться и пасть к её ногам, поражённый, слабый, беззащитный.        Курама вплетает свой голос в её песни, в её золотом отливающие волосы. Предлагает своих поклонниц, славу, власть над собой, над миром. Собирает по каплям алую кровь, терпение и кипы бумаг с её портретами. Люси не улыбается, не принимает ничего и просто уходит, оставив ни с чем ноющее сердце.        Курама встаёт на ноги. Вновь поёт, очаровывает, разбивает на осколки чьи-то чувства. Нервно выдыхает облако пара на улице, укрываясь крыльями. Последние высокие ноты долетают до равнодушной Вселенной, и наступает конец их отношениям.