Дожить до рассвета

      – Доктор Скалли, вас к телефону, городская линия. Говорят, это срочно… Что-то насчет вашего сына, кажется, – с сомнением добавляет медсестра, не уверенная, что расслышала правильно и что у доктора Скалли вообще есть сын. – Связь очень плохая.       Но, к ее удивлению, при этих словах та меняется в лице и стремительно срывается с места.       – Дана Скалли? У меня ваш сын, Уильям. И ему нужна помощь. Нам обоим. – Хриплый мужской голос едва слышен, а слова с трудом различимы. – Возьмите медикаменты, все, что сможете. Мы в черном "форде" на Гаррисон-роуд, примерно в полутора милях на запад от I-95… Быстрее, только быстрее. Я не могу больше ехать, не могу больше ехать…       Она в оцепенении еще несколько секунд продолжает слушать отрывистые гудки, прежде чем положить трубку, нащупать в кармане халата сотовый и набрать Малдера. К счастью, он оказывается неподалеку и обещает быть у больницы через двадцать, нет, через пятнадцать минут.       Но когда он появляется, ровно через двенадцать, она уже ждет, нервно сжимая в руке медицинский чемоданчик, куда спешно побросала почти все без разбора, не зная, что именно может понадобиться.       – Кто это был, Скалли? Что еще он сказал? – взволнованный не меньше нее, спрашивает Малдер, едва она оказывается в машине.       – Только это, только это, – качает она головой.       – Думаешь, ему можно доверять? Что, если это какая-то ловушка?       Она сжимает пульсирующие виски холодными, дрожащими пальцами. "У меня ваш сын. И ему нужна помощь", – это все, о чем она может думать.       "Быстрее, только быстрее", – непрестанно звучит в голове голос незнакомца.       – Быстрее, только быстрее, – повторяет она Малдеру, хотя они и так несутся, нарушая едва ли не все существующие правила.       И чуть не пропускают ее в сгущающихся сумерках – темную машину с выключенными фарами, стоящую у обочины. Малдер подает назад, и они переглядываются, прежде чем выйти, ощущая себя не слишком уверенно без некогда привычного оружия в руках.       Но в первый момент, когда они распахивают двери подозрительной машины и видят лишь два неподвижных тела – мужчину, лежащего головой на руле, и мальчика в одном только больничном халате, распластанного на заднем сиденье, – им кажется, что они опоздали.       Скалли бросается к мальчику, тщетно зовя его по имени и судорожно пытаясь нащупать пульс, пока наконец не ощущает его едва уловимое биение.       Малдер же приподнимает голову мужчины и не сразу узнает в нем бывшего агента ФБР и своего сводного брата. Который, однако, уже не так обезображен, как много лет назад на суде, где они виделись в последний раз.       – Спендер? Джеффри Спендер?       При звуках своего имени тот открывает глаза, и, когда ему удается сфокусировать на Малдере взгляд, его губы искривляются в едва заметной улыбке, он силится что-то сказать, но закашливается, держась рукой за бок, и сквозь его пальцы сочится кровь.       – Нужно отвезти их в больницу, – торопит Малдера Скалли. – Я знаю одну поблизости, это недалеко.       – Нет, никаких больниц, – с трудом выговаривает Спендер. – Там… там они будут искать в первую очередь. Уже ищут.       И она припоминает, как, быстрым шагом покидая больницу, заметила двух направляющихся туда высоких мужчин, военной выправки, как ей показалось, хотя и в штатском. Возможно, просто совпадение, а возможно…       – Им нужен Уильям? Вы? Кто эти "они"?       – Те, кто не хотят, чтобы их секреты стали достоянием общественности. Уже скоро. Осталось так мало времени… Здесь, у меня в кармане, флешка. Материалы. Про эксперименты. Про 2012 год. Вы поймете… Но нужно убираться отсюда, – продолжает настаивать Спендер. – Дальше за поворотом есть мотель. – Он смотрит на руку, прижатую к ране, и вздыхает: – Это чудо, что мне удалось дотянуть хотя бы до сюда.       – Как он, Скалли? – тревожно спрашивает Малдер, стаскивая с себя куртку, чтобы укутать в нее сына, прежде чем перенести в свою машину.       – Не знаю, я… он без сознания и… – у нее на глаза наворачиваются слезы, когда Малдер легко, словно тряпичную куклу, подхватывает на руки Уильяма, голова которого безвольно свисает, обритая и забинтованная, с кровью, проступившей на повязке.       Когда-то они уже видели такое, у другого мальчика. Гибсона Прейса.              – Вот так, обопрись на меня, – следом Малдер помогает выбраться Спендеру.       Но прежде со словами "Нужно избавиться от машины" тот кивает на бардачок, где после непродолжительных поисков Малдер нащупывает зажигалку.       Они уезжают и не оглядываются назад, на брошенную машину, салон которой медленно занимается пламенем.              – Что с ним? Что они с ним делали? – Скалли лихорадочно перебирает имеющиеся ампулы, отыскивая нужную, и набирает в шприц лекарство, но даже не может найти вену: худенькие, с почти просвечивающей кожей руки Уильяма в сплошных гематомах от многочисленных инъекций.       – Мучили. Проводили эксперименты. Пытались восстановить, как они это называли. Вернуть ему то, от чего я его избавил. Не дара – проклятия… Им понадобилось много времени, чтобы добраться до него, но они добрались. – Спендер смотрит на мальчика, а потом снова поднимает взгляд на Скалли: – Мне так жаль, Дана, так жаль… Я хотел уберечь его от такой судьбы. Как у меня, как у моей матери, как у Саманты. Надеялся, что они оставят его в покое, что таким он им не нужен… Если бы я мог выкрасть его раньше, если бы мог… – сокрушенно повторяет он и отворачивается к окну, за которым лишь непроглядная тьма.       А Скалли, прижимая сына к себе, гладит его мертвенно-бледную щеку и закусывает губу, отчаянно пытаясь сдержать слезы.              – Они обещали мне вернуть лицо. Если я соглашусь сотрудничать. Я согласился. Мне удавалось водить их за нос – до последнего времени, – Спендер невесело усмехается и смотрит на Скалли, заканчивающую накладывать повязку на его рану. – Но прежнее лицо мне все равно не понадобится, ведь так?       – Пуля слишком глубоко, – качает она головой, – большая кровопотеря. Здесь я больше не могу ничего сделать. Вам нужно в больницу.       Но он и слышать об этом не хочет. И лишь тяжело опускает голову на подушку, уставившись в потолок, куда приглушенный в номере свет отбрасывает причудливые тени.       Скалли возвращается к сыну, лежащему на соседней кровати, и касается его лба. Потом не в первый уже раз перебирает нехитрый арсенал имеющихся средств и вновь наполняет шприц.              – Едем в больницу, Малдер, – резко поднимается она, когда тело Уильяма снова содрогается в конвульсии. – Я не могу просто сидеть тут и смотреть, как… как наш сын умирает.       За те два часа, что они здесь находятся, ей так и не удалось добиться никаких улучшений в его состоянии, напротив, ему делается все хуже: дыхание стало затрудненным и прерывистым, потрескавшиеся губы посинели. Но она не желает мириться с тем, что все, что им остается, – лишь беспомощно наблюдать за его агонией.       – Мы сумеем его защитить, – добавляет она, но в ее голосе не слышится особой уверенности.       – "Глок" бы не помешал, – соглашается Малдер, слишком хорошо помня, как последние похождения с голыми руками едва не стоили ему головы.       Если бы не как всегда вовремя пришедшая на помощь Скалли…       – Вы можете сколько угодно отказываться от госпитализации, если ваша жизнь вам не дорога. Но решать судьбу Уильяма вы не вправе, – гневно бросает она Спендеру.       – Вы не понимаете, о чем говорите, – глухо отзывается тот. – Нельзя в больницу… Посмотрите на меня, посмотрите на него…       Но она не желает больше слушать.       – Он не доживет до рассвета, Малдер, – трясущимися губами говорит она, поднимая на него глаза, – не доживет. Нужно ехать в больницу. Может быть, там, может быть… – и утыкается ему в плечо, силясь не разрыдаться.       Неужели им суждено было увидеть сына только для того, чтобы снова его потерять, теперь уже навсегда? Неужели именно такая судьба была ему уготована? Короткая жизнь вдали от них, наполненная под конец страданиями и оборвавшаяся в захудалом, богом забытом мотеле?       – Неужели ничего нельзя сделать? Совсем ничего?! – яростно вопрошает Малдер, хватая Спендера за предплечье. – Должно же быть что-то! Должно! Если ты знаешь…       – Малдер, – одергивает Скалли, беря его за локоть и устало качая головой. – Оставь его.       Малдер разжимает пальцы и пристыженно отступает, пряча глаза от Спендера, который провожает его мутным взглядом и ненадолго задумывается.       – Чип, – выдыхает он наконец. – Думаю, это может сработать, хотя…       Но Скалли не слушает дальше, тут же бросаясь к своему чемоданчику. Если есть хоть один шанс, хоть один, она не собирается его упускать.              – Просто сделай это, Малдер, – твердо говорит она, стоя склонившись над раковиной спиной к нему в наполовину расстегнутой и спущенной с плеч рубашке.       – Я стараюсь.       Он сильнее сжимает в руке скальпель и подносит его к обнаженной, чуть влажно поблескивающей от дезинфицирующего средства шее Скалли, чтобы сделать надрез. Она прикрывает глаза и стискивает зубы, сжимая край раковины…              – Потерпи, милый, – шепчет она Уильяму и продолжает говорить с ним все время, пока разрезает кожу в основании его шеи, чтобы поместить имплантат, пока накладывает швы. Но он никак не реагирует – ни на проделываемые с ним манипуляции, ни на ее слова.       Она старается сдержать слезы, но не может. Ей доводилось видеть умирающих людей. Детей тоже. И сейчас ей кажется, что, глядя в его бескровное лицо, она смотрит в лицо самой смерти, что та уже протянула к нему свои костлявые руки.              – Он умер, Скалли, – печально сообщает Малдер, тихо подойдя сзади и устало опускаясь рядом с ней на кровать.       "Знаешь, в детстве я всегда хотел, чтобы у меня был брат, – все еще слышатся ему последние слова Джеффри. – Хотел, чтобы…" Он так и не сумел продолжить, и какое-то подобие улыбки навсегда застыло у него на лице.       Скалли лишь на мгновение прикрывает глаза, но даже не оборачивается, а ее губы продолжают шевелиться в беззвучной молитве.       Тогда Малдер придвигается ближе и обнимает ее, стараясь не потревожить свежую рану, и она тоже слегка подается назад, кладя голову ему на плечо, но так и не выпуская руку сына. Она сидит так и держит его за руку уже несколько часов. И будет держать вечно, если понадобится. Словно действительно верит, что только это не дает тьме его поглотить.              – Скалли…       Она резко вздрагивает от осторожного прикосновения к своему плечу, понимая, что все же задремала, и испуганно смотрит на склонившегося к ней Малдера, а потом на сына.       Его пальцы теплые в ее руке. Дыхание спокойное и размеренное. Он даже едва заметно морщится от первых лучей солнца, падающих на его уже приобретшее краски лицо.       – Уильям, – тихо зовет Скалли, легонько касаясь его щеки и вновь пытаясь прогнать непрошеные слезы, – Уильям…       Его веки трепещут, и с едва слышным вздохом он открывает глаза…