Доверьте это Мелисандре

Что интересно, Мелисандра действительно хотела вернуть Давосу расположение его короля. Сначала это не представлялось трудной задачей: в конце концов, Станнис свою советницу любил - довольно специфично, но любил. Так что дело, казалось, за малым: подластиться, напомнить, что настоящий властелин должен уметь принимать отступников, сбившихся с пути истинного... Но король был несгибаем как Баратеон (читай: упрям как олень), и прощать предателя отказывался наотрез. Смена тактики, а именно лишение его секса, тоже особых плодов не принесла: Станнис ходил неудовлетворённый и вспоминал о своём рыцаре ещё реже. Абсолютно безуспешным оказался поход в темницу. Сиворт при виде красной женщины попятился и пробормотал что-то отдалённо напоминающее "сгинь, нечистая". Он каждую минуту ожидал от неё какой-нибудь подлости – и правильно, в общем-то, ожидал. Потому что буквально в тот же вечер у его решётки остановился сам король, мрачный как ночь, которая, как известно, темна и полна ужасов. Особенно напрягал Давоса предмет, судорожно сжимаемый Станнисом и при ближайшем рассмотрении оказавшийся железным прутом с раскалённым огненным сердцем Р'глора на конце. Давос тяжело вздохнул, покорно обнажил грудь, открыто посмотрел в глаза своему королю и покорился судьбе, убеждая себя, что это, по крайней мере, лучше, чем потерять оставшиеся пальцы. Вернулся Станнис ещё более мрачным – хотя куда уж более – швырнул прут куда-то в камин и бездумно уставился в огонь. Мелисандра ликовала: как и предполагалось, мужественному Баратеону не хватило силы духа заклеймить своего старого друга, однако на шею к нему он тоже не бросился, ограничившись максимально величественным бегством с места так и не совершившегося преступления. Тем не менее, жрица верила в торжество грядущей справедливости, и потому решила оставить этих двоих без своей поддержки ещё на пару дней. Зря: король всё так же ходил с поникшими рогами, а Давос мёрз в тюрьме. Пришлось сделать ещё один заход: Мелисандра как могла корректно упрекнула Станниса в неверии в собственное дело, заново всучила ему раскалённый прут (слегка погнутый после предыдущего полёта в камин), а заодно дала склянку с маслом от ожогов, раз уж ему так не хочется причинять боль своему луковому рыцарю. - Не смогу я, – неожиданно искренне выдохнул тот, опуская голову. - Я как в его глаза посмотрел, понял – не смогу... Мелисандра кивала и прикидывала, стоит ли ей учредить институт психоаналитиков для будущих королей, и покроют ли вырученные средства лечение нервной системы впоследствии. - Ну, если не можете ему в глаза смотреть, то разверните его спиной, мой король – и вперёд! – скомандовала жрица, буквально выталкивая мужчину из покоев. - А как же… - Крестец ему прижгите! – не выдержала она, захлопывая дверь и лишая Станниса последней надежды на бегство. Интересно, у Баратеонов все такие нежно-голубые, или только два брата бракованные попались? Давос зябко ёжился: холода он никогда не боялся, но от стен веяло сыростью, и кости уже начинали предупреждающе ныть. Но стоило ему увидеть своего посетителя, как дрожь от холода послушно уступила место какой-то другой дрожи, явно не физического происхождения и куда более крупной. Он уже начал подниматься с пола, но был остановлен царственным жестом. - Развернись, - прозвучал глухой голос, неожиданно громко и гулко раздавшийся в пустой темнице. Станнис порадовался двум вещам: во-первых, тому, что заранее отпустил всех стражников, дабы те не смущали его своим присутствием; во-вторых, тому, что в темнице было недостаточно света, чтобы заметить предательски алеющие уши короля. Сиворт не сразу понял, что от него требуется, но послушно повернулся к королю спиной и сел на колени. Он мог бы поклясться, что чувствует жар, исходящий от уже знакомого ему пылающего сердца Р'глора (правда, кажется, в прошлый раз эта штука не была такой изогнутой?) Станнис мужественно вздёрнул подбородок, подошёл ближе, слегка коснулся пальцами напряжённой спины – рыцарь истолковал этот жест по-своему и качнулся вперёд, опершись руками о стену. Станнис едва слышно выдохнул. Железный прут, казалось, пульсировал в руке и безмолвно напоминал, что начинает остывать. Король собрался, напомнил себе, что он король, приказал своим рукам не дрожать и решительно дёрнул вверх край грубой белой рубашки, обнажая спину бывшего контрабандиста, бывшего рыцаря, а ныне предателя, которого он должен заклеймить, просто обязан и вообще. Тот неожиданно почувствовал, что в темнице стало очень жарко. Отогнав мысли о том, что красная женщина вполне может сейчас проводить какой-нибудь ритуал с целью спалить всю темницу вместе с его королём, он опустился чуть ниже и расставил колени пошире для равновесия. Станнис и раньше догадывался, что в темнице как-то аномально жарко, а тут уже стал абсолютно уверен. Давос покорно прогибался и только дышал глубоко и мощно, точно океанский прибой - а у короля стучало в ушах. Мелисандра сидела перед жертвенником, вглядывалась в пламя и молила своего бога подарить просветление хотя бы одному из этих идиотов. Станнис поднял прут, несгибающимися пальцами второй руки выдёргивая пробку из склянки – та выскочила с каким-то непередаваемым влажным звуком так, что Давос нервно оглянулся через плечо, встретился глазами со своим королём… И вот тут-то молитвы Мелисандры наконец подействовали. В темнице было горячо, окончательно изуродованный прут валялся где-то в дальнем углу, из склянки одуряющее пахло чем-то сладким, а луковый рыцарь почему-то вспоминал, как когда-то давно его король, тогда ещё не бывший королём, целовал его обрубленные пальцы, точно извинялся – но тогда ещё хоть было, за что, а сейчас… Впрочем, потом стало не до воспоминаний. На следующий день Давос был выпущен из тюрьмы и восстановлен в своих правах. Руку он Мелисандре, правда, так и не подал; впрочем, та не обиделась. Склянка, в которой раньше было масло от ожогов, была пуста – и жрица верила, что её снадобье не было потрачено впустую. Да, она была довольна, эти двое – почти счастливы, а народ был рад за короля, который, конечно, не улыбался, но хотя бы не прожигал взглядом насквозь любого несчастливца, попавшегося на его пути. А зачем Мелисандра это сделала – это уж её дело. В конце концов, не надо уметь видеть истинную суть вещей в языках огня, чтобы понять, что Давос будет куда лучшей матерью для Ширен, чем королева Селиса.