***
Первое, что я сделала, когда оказалась в номере, так это бросила взгляд на часы и, отметив на них двадцать минут третьего, метнулась к платяному шкафу. Вещи, любезно возвращённые Хао, давно были мной разобраны, большая часть из них даже ликвидирована по причине ненадобности и нежелания возвращаться к прошлой жизни. Причём отбору и критике подверглись в основном платья, которые неописуемо успели мне надоесть. Но сейчас я сконцентрировалась исключительно на этой составляющей моего гардероба. То, что требовалось именно вечернее платье, было ясно как Божий день. Всё-таки мы идём в театр, и не просто в театр, а в парижскую Гранд-Оперу. И выглядеть нужно соответственно этикету, который вдалбливала мне Полигимния на протяжение многих лет. Выбор у меня был невелик. Всего три платья. От которых я не смогла избавиться, как бы ни хотела. Они были мне дороги и навевали особые воспоминания. Алое, откровенное и дерзкое, и белоснежно-красное, закрытое и многоговорящее. Огонь, кровь и холод. Три слова, лежащие в основе наших с Хао отношений. Я не сумела заставить себя выкинуть платья, которые символизировали для меня два самых значимых дня в жизни. В этой крохотной коллекции не хватает ещё одного. Чёрного. Того платья, в котором я умерла и обрела свободу. Но оно исчезло вместе с моим бывшим телом во время ритуала передачи сил. Вместо него на вешалке в нетронутой упаковке висело платье, которому не удосужилось быть надетым. Они было тёмного, практически чёрного, синего цвета с едва заметными блёстками. Это даже не было платьем. Это была сама ночь, пролитая на ткань. Я сдёрнула целлофан и коснулась края подола. Ткань струилась, будто вода, сквозь мои пальцы. Да, его день настал. — Я всегда знала, что оно пригодится для особого случая. Не выпуская материю из рук, я обернулась: в кресле привычно сидела Клио, сложив руки на коленях, а на кровати лежала, болтая ногами в сандалиях, Терпсихора. Через секунду в отражении зеркала увидела и стоящую у двери Эрато. — Привет, девочки. Рада вас видеть. — Взаимно, — весело отозвалось с постели. Я критически окинула муз. Клио выглядела вполне обычно, без особой эмоциональности, но что-то в выражении её лица заставляло меня волноваться. С учётом того, что муза истории знает всё обо всём, я могла предположить причину её внепланового появления сейчас здесь, и даже в компании классически недовольной Эрато. Но вот присутствие в комнате весёлой Терпсихоры, двигающей в воздухе ногами, что наталкивало на мысль, что муза придумывает новый танец, ставит в ступор. Не думаю, что она просто так пришла. Стараясь отвлечься от нехороших мыслей, я вернулась к платью. Оно тогда буквально познакомило меня с «Ханагуми», которые, как я поняла из вчерашней беседы с Хао, живут и работают горничными в гостинице «Фунбари Онсен» под присмотром уже не скромняшки Тамао и в какой-то мере остепенившегося Рю. Тому факту, что девочки вернулись к жизни, я рада. Более преданных шаманов я никогда прежде не встречала. Я достала наряд из шкафа, поднесла к себе и подошла к стоящему рядом овальному зеркалу. Оно и тогда мне шло, а сейчас, когда я вернула натуральный цвет волос, стало идти гораздо больше. — Так, нужны подходящие туфли, причёска, желательно волосы забрать, — муза танца уже лежала на животе и загибала пальцы, — украшения неброские, элегантные, перчатки длинные можно, макияж, — я не успела даже ничего сказать против, — от него не думай отвертеться! — Что ещё? Можно купить красивое кружевное бельё… — Стоп-стоп! — притормозила её энтузиазм я. — К чему вообще это всё? Нет, предназначение всего перечня я понимаю, а последнее… Как оно вообще соотносится с «Black Tie»¹? Терпсихора замерла с открытым ртом. — Ну как же? После вечера вы… — Нет! Этого не будет! — чувствую, как мои щёки заалели. Муза истории издала протяжный вздох, прикрыла глаза и окинула голову на спинку кресла. — Милая сестра, ты просто не представляешь, что они вчера учудили. — Что? — Терпсихора взлетела, сделала над кроватью небольшой кульбит и уселась на подлокотник около моей бывшей главной хранительницы. — Вчера во время танца они решили остаться друзьями, — не столько презрительно, сколько с нотками недоумения бросила Эрато. — О, вы танцевали! И как? — секунда, и муза танца парила у меня перед лицом, зависнув в воздухе, как обычно это делает Эвтерпа. — Эм, хорошо? — я не знала, что ответить под этим напором. — А что танцевали? — глаза Терпсихоры горели безумным огнём энтузиазма и любопытства, что мне даже стало не по себе. Она буквально с каждой репликой приближалась всё ближе и ближе, непроизвольно заставляя меня отклоняться назад, и меняя угол левитирования, из-за чего начинало казаться, что скоро она будет смотреть на меня вертикально сверху вниз, касаясь подошвой сандалий потолка. — Танго, Терпсихора, танго! — с явным нажимом произнесла Эрато. — О! Танго! — муза танца сделала воздушный кувырок через меня и уже на полу выполнила несколько танговых движений. — Шикарно! И почему ты всё ещё здесь, а не с ним? Я открыла рот, чтобы ответить, как была опережена Клио: — Потому что они решили быть друзьями. Я никогда не видела Терпсихору… такой. Муза замерла с широко распахнутыми глазами и бледным лицом. Она некоторое время не шевелилась, а потом схватила прядь волос и начала лихорадочно проводить по ней пальцами. Этот жест всегда свидетельствовал о том, что муза была чем-то шокирована. — Как такое вообще возможно? — выпалила с жаром она, немного придя в себя. — Чему ты вообще удивлена. Мы просто расставили все точки над «i», — я подошла к кровати и положила на неё платье. Оно находилось в таком идеальном состоянии, что не требовало ни глажки, ни стирки. — Я просто не понимаю, как после танго можно расстаться друзьями! — она резко вцепилась в мои плечи и развернула к себе лицом. — Ты знаешь, что такое танго? Танго — это танец любви и страсти! Его не исполняют просто потому, что так захотелось. Для танго нужны эмоции, настоящие, нужно желание, — пауза. Рот музы искривился в дьявольской ухмылке. — Только не говори, что ты его не испытывала, — голос Терпсихоры моментально перешёл с высоких нот на низкие и протяжные, заставив меня не только ещё раз вспыхнуть, но и прикрыть глаза, когда она перешла на шепот возле моего уха. — Сколько раз ты оказывалась прижата к его горячему телу, а была под ним? Уверена, он вёл тебя исключительно в близком объятии. А ты сама? Не думаю, что не захотела поиграть? Какие фигуры ты использовала? Люстраду², энганче³? — я распахнула глаза. Как она узнала? — Вот видишь. Я права. Этот танец не танцуют с кем попало. Его дарят только тем, кого хотят. Танго — это вертикальное выражение горизонтального желания. И теперь не говори, что на самом деле хочешь быть со своими возлюбленным мужем только друзьями. Вот зачем Терпсихора здесь. Клио и Эрато объединились против моей, так сказать, «глупой идеи», не взяв с собой почему-то Мельпомену, и теперь обрабатывают остальных покинуть позицию нейтралитета. — Нет! — обрезала я и, обойдя музу танца подошла к столу и открыла стоящую на нем шкатулку с украшениями. — Я же всё вам уже объяснила. Я не могу быть с ним. Не хочу испытывать боль. — Тогда почему ты делаешь всё, чтобы испытать её? — я посмотрела на Клио, лицо которой выражало вселенскую скорбь. — Если бы ты не хотела быть с ним, ты бы даже не прилетела сюда. — Я хотела поддержать Мена. — Не обманывай хотя бы себя. Ты прилетела к нему, как только подвернулась такая возможность. Они были правы. Как бы я ни старалась убедить себя, что оказалась на Му исключительно ради Мена, понимала, что это всё ложь, во-первых, самой себе. Меня тянул сюда невероятной силой, как я думала, мир шаманов, в котором выросла. Но нет. Меня тянул его мир, тянул Хао. Пусть я попыталась уверить себя, что не хочу увидеть его, встретиться с ним, но я хотела своими глазами посмотреть на то, что он сделал, как воплотил свою мечту, о которой столько рассказывал с детским восторгом. Возможно, за это я его и полюбила. За то, что он ни под кого не подстраивался, шёл к своей цели, за то, что был настоящим и никогда мне не лгал. За то, что по-настоящему хотел быть со мной, пусть и из эгоистичных намерений. Несмотря на свой горячий нрав, он был по-своему добр ко мне, а я отплатила ему предательством. Умерев, исчезла. Испугалась боли, испугалась чувств к нему. — Девочки, я ведь даже думала ему изменить, когда вырасту, — я сжала в кулаке золотую цепочку. — Специально, чтобы забыть. Но поняла, что не смогу. Окончательно убедилась в этом, когда впервые увидела тогда в Пантеоне. Не смогу, — я почувствовала, как кто-то из муз подошёл ко мне со спины и накрыл мои руки своими. — И когда вчера Хао сказал, что был верен мне даже в мыслях, мне стало безмерно стыдно. Я хотела провалиться под землю, только чтобы не видеть его честных глаз. Я просто не достойна быть его женой. Но я хочу быть достойной его дружбы. — Хёшия, не хорони в себе девушку вновь, — услышала я голос Эрато возле меня. Она с материнской лаской разжала мой кулак, коснувшись кончиком ногтя подвески. — Как только вы поцелуетесь, твоё сердце забьётся чаще, а мысли будут далеко. Давай заключим сделку: если такое произойдёт, ты признаешься ему. И пока это не случится, никто из нас не будет лезть в ваши отношения, не настаивать на сближении. — Ты снова затеяла свои игры? — Почему бы и нет? Та же прошла успешно, только ты почему-то сопротивляешься. Я развернулась в тёплых, непривычных объятиях музы любовной поэзии. — Почему ты уверена, что выиграешь снова? — Эрато снисходительно улыбнулась и поцеловала меня в макушку. — Потому что ты, несмотря ни на что, носишь его перстень, а сейчас выбрала цепочку, которая была на тебе в тот день, когда ты принимала предложение Голдвы разобраться с Хао. И она исчезла вместе с сёстрами. Я опустила взгляд на крошечную золотую звёздочку на цепочке. — Я принимаю вызов, Эрато.***
К нужному времени я была готова. Ожидая супруга, я придирчиво изучала свой наряд в зеркале. Платье село на меня куда лучше, чем при покупке. А всё потому, что я слегка прибавила в весе, убрав болезненную худобу. Теперь платье было впору, а не топорщилось по бокам. Оно плавно обволакивало мою фигуру, и я чувствовала себя кончиком пера, что обмакнули в чернильницу. Руками, украшенными лишь перстнем и тонкой золотой цепочкой, я провела по обнажённым плечам, острыми ключицам и мирно лежащей между ними звёздочке и коснулась края декольте, подумав, что оно всё-таки слишком низко для дружеского похода на балет (Терпсихора сказала, что я и так натянула его до ушей), пытаясь поднять его ещё немного, но грудь не давала это сделать. После долгих уговоров муз я согласилась немного накраситься, разрешив девочкам пройтись по моему лицу тушью, подводкой и блеском для губ. Казалось, что они навёрстывали упущенное во время моей подготовки к свадьбе. Но должна признать, что, несмотря на отсутствие практики (пожалуй, даже опыта), они справились мастерски, и мое лицо стало выглядеть эффектнее и приобрело, как выразилась Эрато, королевский шарм. Волосы я убрала в ракушку, хотя первоначально хотела забрать их в высокий хвост. В ушах были вставлены маленькие конго. Я смотрела на своё отражение и испытывала чувство ностальгии. За столько лет я отвыкла носить длинные платья, отдавая предпочтение универсальным джинсам и комфортным рубашкам, туфли на каблуках сменились кедами и босоножками, а я сама превратилась из белой высокомерной вороны в среднестатистическую девочку с небольшими особенностями в виде семи богов за пазухой. И мне это нравилось. Нравилось жить обычной человеческой жизнью, но в то же время я испытывала чувство неправильности происходящего. А теперь, видя себя практически прежнюю, думала о том, что всё встаёт на свои места. Но это ведь хорошо, да? — Выглядишь очаровательно. Я знала, что Хао уже здесь. Он возник в моей спальне без единого звука или привычного изменения температуры. Его выдал едва ощутимый поток воздуха, обволакивающий Землю. И меня. — Благодарю, — я в последний раз взглянула на своё отражение и повернулась к супругу… другу. — Хотя, пожалуй, я ошибся, — Хао сделал шаг навстречу и остановился. — Выглядишь божественно, — и коснулся губами моей руки. — Богиня ночи и тайны. Я позволила проигнорировать его совсем не дружескую выходку и пробежалась по его внешнему виду. Хао не стал изменять себе и даже для похода на балет не снял любимые серьги (Хотя со слов Йо, я знала, что это совсем не те легендарные серьги, что он носил во время Турнира, а всего лишь копия. Оригинальные остались в ушах Хао, когда тот погружался в королевский сон. Вследствие того, что Хао перестал обладать реальным телом, а мог лишь предавать своей душе материальную оболочку, как это делали другие духи класса богов, одна из них перешла к Йо, а вторая попросту исчезла, и её месторасположение известно лишь Асакуре-старшему). Ноги в прямых чёрных брюках были обуты в шикарные кожаные ботинки, натёртые до блеска. Из-под идеально сидящего на Хао смокинге выглядывали не менее хорошо сшитый жилет и белоснежная рубашка с расстёгнутыми верхними пуговицами. Он был красив. Бессовестно красив. Я всегда подмечала, как ему идёт классика, делая его мужественным и сексуальным. Даже этот глупый ласточкин хвост невероятно ему шёл. Идеальный мужчина, Король и Бог. Чтобы хоть как-то отрезвить себя, я старалась найти в нём хотя бы один изъян. — А бабочка? — Не люблю эти удавки, — Хао по-детски дёрнул плечом. — Если надел смокинг, — я протянула руку ладонью вверх, — то будь добр надеть и её. Асакура встретился со мной глазами, а потом посмотрел на мои требующие пальцы. Миг — и на них лежала чёрная атласная лента. Я приблизилась вплотную к Хао и застегнула крошечные белые пуговки. Подняла воротник и перекинула ленту вокруг шеи. — Это даже забавно, — говорила я, повязывая бабочку, — мы выглядим, как подростки, но при этом настолько консервативны. — О чём ты? — горячее дыхание ударило мне в лицо. — Сейчас же двадцать первый век, и люди практически не соблюдают этикет при посещении культурных мест. Зато мы с тобой, не сговариваясь, нарядились в соответствии со всеми нормами. Готово, — я поправила «крылышки» бабочки и опустила кончики воротника. — Думаешь, это плохо? — Думаю, что в наших с тобой характерах поступать, как хочется нам самим, и не обращать внимание на мнение других. — Ты права, — Хао подставил мне локоть. — Идём? — Да.***
Я уже однажды бывала в Париже и гуляла возле Гранд-Оперы, или как её ещё называют, Опера Гарнье, поэтому то восхищение архитектурой здания, что я испытывала в первый раз, сейчас я уже не чувствовала. Возможно, я стала более искушенной в искусстве или просто повзрослела и теперь не испытывала тот восторг перед каждым памятником культуры, что попадался на пути. Меня уже не шокировали своим великолепием скульптуры и барельефы композиторов, среди которых я отчётливо узнаю Моцарта, Россини и Бетховена. Не зачаровывала галерея из семи арок или лестница будто из семи мощных ступеней. Не увлекали легкостью создателя изящные скульптурные композиции, олицетворяющие стопы театрального искусства — «Драма», «Инструментальная музыка», «Поэзия» и даже скандальный «Танец». Моё внимание приковал величественный купол, венчанный каменной фигурой Аполлона, сжимающего в руках над головой золотую лиру. В ночи и свете неоновых огней, оплетающих Оперу, он был заметнее, чем в дневное время. И я подумала, что это какая-то насмешка. Показался, когда я очутилась здесь с Хао, а раньше прятался за красотой других фигур. — Лайсергу стоило назвать дочь Поэтри, не находишь? Асакура каким-то насмешливым взглядом смотрел на статую Аполлона, от которой я не могла оторвать глаз. — О чём ты? — О женской фигуре рядом. Поэзия⁴ и Гармония⁵. Вторая уже есть. Осталось найти первую. До меня дошёл смысл его слов, и я стрельнула глазами в композицию. Это было даже смешно, если бы не было так ожидаемо. Моя судьба была предрешена с рождения. Мы вошли в театр. Роскошный интерьер жестоко давил своим богатством. Я никогда не любила чрезмерную броскость, демонстрацию королевского размаха. Здесь собралось это всё, обрамлённое в золотой бозар⁶. Было тяжело находиться среди высоких колонн и огромных лепнин, многочисленных статуй, блеска огромных хрустальных люстр и бесконечных зеркал, создающих эффект необъятного пространства. Добило меня обилие лир, которые стали главным лейтмотивом дизайна. Но Хао, казалось, чувствовал себя в свой тарелке. Наверное, его Дворец чем-то напоминает театр. Асакура уверенно подвёл меня к нашей ложе и открыл дверь, приглашая внутрь. Она находилась на третьем ярусе в самом центре. — Это то место, где Призрак следил за Кристиной? — попыталась разбавить напряжённую атмосферу я. — Нет. Из той совершенно ничего невидно, — ответил Хао, улыбаясь. — Роман врёт о лучшем месте. Мы заняли свои места, и раздался первый звонок. После третьего началось представление. Балерины были очаровательны: элегантны и воздушны. Они летали над сценой подобно настоящим лебедям. Красивая история любви. Я знала сюжет балета, но не могла не влюбиться в его подачу. Я верила танцорам и в те чувства, что они отыгрывают. И даже немного завидовала главным героям: они не сомневались, что силой любви смогут снять проклятье. Но в глубине души я всё же надеялась, что балет закончится гибелью Одетты.***
Когда занавес опустился, и зал озарился ослепительным светом, мы вышли в коридор, стараясь держаться рядом и не смешиваться с толпой. Я заметила краем глаза ещё во время балета, как Хао немного морщился, и предположила, что ему не нравится постановка, но поняла, что ошиблась, отметив такое же выражение лица и сейчас. Внезапно Хао замер и уставился в пустоту. — Прости, я на пару минут, — и растворился в воздухе, словно его тут мне было. Я огляделась по сторонам — никто из гостей Гранд-Оперы не заметил его исчезновения, словно Хао здесь и не было. Надеюсь, ничего критического не произошло, почему Асакура сорвался так неожиданно. Но чтобы ни случилось, я знала, что Хао со всем справится в лучшем виде. Он не может иначе. В ожидании супруга, то есть друга, я пересекла фойе, не обращая внимание на его красоту, и подошла к одному из трёх окон, открывающему вид на ночной Оперный проспект. Много лет назад именно на нём я познакомилась с Жанной, которая тогда ещё была невинной девочкой, а не Железной девой. Жанна. Со всей этой суматохой я совсем забыла разобраться в обстоятельствах её смерти. Но тот факт, что это было жестокое убийство, не ставился под сомнение. Маркус Пилат чётко выразился — «кто-то поквитался». Только кто? — Надо же, какая встреча, Ваше Величество! — раздался голос прямо за моей спиной. В стекле я увидела едва заметила очертания мужчины, но сразу узнала: не так много прошло времени с нашей встречи. Это был вчерашний танцор танго, что имел храбрость пригласить меня. Сегодня он был одет более приземленно: без широких штанов и рубашки с глубоким вырезом, а в обычном, но брендовом сером в мелкую полосочку костюме. — Это точно. Мысль, что это не может был глупым совпадением, засела у меня в голове. Он не понравился мне ещё вчера: наглый, с завышенной самооценкой. И танцевать с ним мне совершенно не хотелось. Но согласилась я из чувства клинического любопытства, жаждущего знать, чего он добивается. Но Хао успел перехватить меня, чему я была очень рада. И сейчас он стоял с широкой профессиональной улыбкой, демонстрирующей отличную работу стоматолога, и, казалось, сдерживает себя, чтобы не помахать мне рукой, как какому-то приятелю. — Как балет? Вы одна? Если да, то приглашаю Вас в свою ложу. Из неё прекрасный вид на сцену. И беспардонный. Но я решила никаким образом не показывать, как мужчина меня раздражает, и пустила в дело всю «королевскую» учтивость, на которую была способна. — Балет бесподобен. Чарующая музыка Чайковского и очаровательный русский ансамбль — идеальное сочетание на французской сцене. Словно знаменитые сезоны Дягилева⁷ вернулись в Париж спустя столько лет. — Имели удовольствие сравнить? — попытался он пошутить. — Да, — пускай теперь ломает голову, как мне это удалось. До техники Клио ему не додуматься. Мужчина от неожиданности моего ответа прочистил горло. — Кстати, я не представился. Грегори де Карло. Отец — наполовину аргентинец, а наполовину француз, мать — египтянка. Я задалась вопросом, зачем он мне это рассказал, но ответа не нашла, однако осознанно проигнорировала его шутливый поклон и прикладывание руки к сердцу. Но зато мой глаз зацепился за медальон — правосторонний Уаджет⁸ —, выскользнувший из-под рубашки Грегори. — Нет. С супругом. — И где Его Величество? Его тон не пришёлся мне по вкусу. На моей памяти ни один ещё шаман не говорил об Асакуре с таким пренебрежением. — Решает важные божественные дела. Не нам в них лезть. — Конечно. С каждой минутой этот аргентинский египтянин с французскими корнями нравился мне всё меньше. — Ты не почитаешь Бога? — задала я терзающий меня вопрос. — Я, как и моя семья, много лет почитаю Бога. Ра. И я считаю, что Бог должен быть только один, — ах, вот оно что. — Это так. И этот Бог — мой муж. — Только сейчас. Де Карло изменился в лице и поведении. Из развязного взрослого мальчишки превратился в ухмыляющегося интригана, который делал вид, что знает намного больше, чем все вокруг. Лицемер. — Когда его срок подойдёт к концу, тебя не будет на этом свете. — Как знать, Королева, как знать. — Что ты хочешь этим сказать? — То же, что и уже говорил. Бог должен быть один. Первым и последним. Всего наилучшего, Королева, — последние слова он буквально выплюнул с издевкой и удалился пританцовывающей походкой, оставляя меня наедине с кавардаком мыслей. Переиграв в голове несколько раз прошедший разговор, я пришла к нескольким выводам. Первое. В шаманском обществе есть открытые оппозиционеры, выступающие за смену власти в пользу бывших Королей. Второе. Хао, зная об этом (а не знать он не может), не предпринимает никаких усилий, иначе бы были горы трупов. Вот за такими мыслями и заламыванием рук меня застал Хао, вернувшийся ровно за минуту до последнего звонка, после улаживания своих дел. Мы прошли обратно в свою ложу. — Что-то случилось? — поинтересовалась я у Асакуры, когда тот, откинулся на стуле, прикрыл глаза. — Ничего серьёзного. Пустяки. Просто из-за цунами один остров в Тихом океане едва не ушёл под воду. Люди молили о спасении. Пришлось откликнуться, иначе бы не давали бы покоя до утра, — Хао потёр виски подушечками пальцев. — И часто такое бывает? — Каждый день по всей планете что-то случается, и люди обращаются ко мне за помощью. По большей степени я их игнорирую, и дело не в том, что я их не люблю, — он пресекнул мою попытку сказать именно это. — Нет. Иначе бы они перестали полагаться на свои силы, а только бы ждали подачки сверху. — И от этого никак нельзя избавиться? — Ты действительно хочешь услышать ответ на свой вопрос? — по его интонации я уже поняла, что он собирался не сказать. А глаза прожгли меня насквозь. Он ненавидит людей за убийство матери. Ненавидит за то, что слышал их мысли, будучи шаманом. И ненавидит их за то, что слышит их мольбы о помощи, сейчас. Ему никуда от них не деться. Его всю жизнь окружают люди. Я хотела ему ответить, но раздались аплодисменты и занавес поднялся. Начался второй акт.***
Когда мы вышли из оперы, все мои мысли вновь вернулись к разговору с Грегори. Что-то в этом всём вызывало у меня чувство беспокойства. Я не верю в совпадения. И наша встреча два дня подряд явно подходила к этому классу. Вокруг происходило что-то, о чём я не догадываюсь, и это давило на больную мозоль любопытства. — Хёшия, не хочешь прогуляться? — Хао уже успел избавиться от ненавистной бабочки и расстегнуть верхние пуговицы рубашки. Я сбросила с лица глубокую задумчивость, нацепив непроницаемую фату любезности и непринуждённости. — Да, конечно. И мы направились в Сад Тюильри, который находился не так далеко от Гранд-Оперы. Бульвар де Капюсин, несмотря на не такое поздний час, не был особо многолюден, на пути нам встретились несколько семейный пар, компания подростков, парочка спортсменов, совершающих вечернюю, вернее сказать, ночную, пробежку, и пожилые женщины, выгуливающие собак. Одна из них даже не упустила возможность пожурить молодёжь в лице Хао за «распущенный вид», представленный его длинными волосами, «которые не мешало бы постричь». Я тогда не сдержалась и тихонько посмеялась в ладошку, за что словила испепеляющий взгляд мужа. Но женщине он ничего не сказал, лишь ментально повоздействовал на её питомца, который точно не по своей воле сорвался с поводка и помчался вниз по бульвару. — Хао, — вернула Асакуре его же взгляд. — Побегает и вернётся. Псу надоело плестись за ней. Зверю нужно чувствовать свободу, а не цепь, — он снял смокинг и накинул мне на плечи. — Я вижу, что тебе холодно. — Спасибо, — и я притянула лацканы друг к другу. Его смокинг был теплым и хранил его аромат. Конечно, не таким тёплым, как его владелец. Но приходилось довольствоваться малым, так как Хао решил соблюдать субординацию, что должно было меня радовать, но почему-то вызывало досаду. Сам он никогда не мёрз, а только истощал приятное тепло, а иногда даже жар. Чтобы разнообразить путь, мы свернули во дворы. Мы оба не любили широкие улицы, отдавая предпочтения уютным маленьким улочкам, дворам и паркам. То есть всему тому, где можно спрятаться от людей и издаваемого ими шума. Мы обсуждали представление. Хао не был фанатом балета, но уважал его как вид искусства и самих балерин за их труд. Я рассказала, что однажды Терпсихора попыталась поставить меня на пуанты, но бросила эту затею через месяц, заявив, что это будет единственное чёрное пятно на её безукоризненной репутации педагога. Асакура был поражён, что существует танец, что мне не подвластен. — Поэтому я и люблю балет. Люблю за то, что не могу его танцевать. Это неумение не делает меня идеальной. — Может, всё-таки попробуешь снова? — Балету надо учиться с детства, когда ещё кости не затвердели. Мне уже поздно. — Я могу сделать тебя трёхлетней только ради того, чтобы лицезреть тебя в пачке и на пуантах. — Ты, правда, вновь сделаешь меня маленькой? — Нет, конечно. Мы позволили себе немного посмеяться. На удивление, мне было легко. И свободно. Как будто мы были обычными людьми, не связанными никакими обязательствами. Казалось, что Хао не был Богом, а я не являлась когда-то одной из самых сильных шаманов мира и не занимаюсь сейчас обучением своей преемницы. Словно мы были случайными знакомцами, угодившими в душевную беседу. Хао всегда был приятным собеседником, но раньше никогда искусство не становилось темой для обсуждения. Не скажу, что я шокирована, что он разбирается в живописи, понимание которой мной ограничивается образовательными курсами муз, музыке и архитектуре, но я была крайне поражена тем, что это относилось и к тем произведением, что созданы не-шаманами. — Прекрасное же не виновато, что создано такими ничтожными существами, как люди. Мне нечего было ответить. Хао не менял своей позиции. И не уверена, что когда-то поменяет. Так, обсуждая теперь музыку к «Лебединому озеру», мы достигли мерцающего в свете луны очередного фонаря. Асакура остановился и рукой перегодил мне путь. Сразу я даже не поняла, что случилось, но немного погодя заметила, как из-за деревьев к нам направлялись трое психически нестабильных молодых человека с какими-то железками и битой в руках. На вид им не было и двадцати пяти лет. Они не особо ровно стояли на ногах, но встречаться с асфальтом при этом не стремились. Двое остановились напротив нас в метрах трёх-четырёх, а последний позади. От них даже на таком расстоянии несло диким перегаром, что я невольно поморщилась. Почему я всегда найду всяких потенциальных и уже нет алкоголиков на свою шею? Особенно в этой реинкарнации. — Эй, патлатый, — я мысленно клала цветы на могилу этого парня. Хао очень любил свои волосы и не терпел пренебрежительного отношения к ним. А за сегодняшний вечер это был уже второй случай, — гони деньги, телефон, украшения своей девицы… — И свои, у него серьги, — промычал его «коллега», ритмично стуча битой по ладони. Мне даже показалось, что это был ритм «We Will Rock You» «Queen». — Да, и свои. Иначе мы тебя в землю зароем, а подружку твою сбросим в ближайшую канализацию, — спасибо и на этом. А то я ожидала… чего-то менее креативного. Я повернула голову в сторону Хао. Даже когда он встречал кого-то, кто его нервировал своим существованием, кого он, возможно, презирал, то всегда оставался внешне холоден или же наоборот едва ли ни светился радостью, что наконец-то сотрёт это с лица Земли. Но сейчас я видела, как брезгливость кроется в приподнятом уголке губы, а глаза горят яростью. Но тут Асакура опустил на секунду веки, потёр переносицу и тяжело вздохнул. — А ещё спрашивают, за что я ненавижу людей, — нас пятерых окольцевала высокая стена пламени. Наши преступники-неудачники стали неразборчиво кричать, не имея возможности пересечь огонь. Они даже про нас забыли, сосредоточив своё рассеянное внимание на стихии. Я бросила взгляд на окна домов. Кажется, никто не заметил огонь и крики в центре Парижа посредине ночи. — Даже здесь, в сердце чопорной Франции, найдутся такие, как вы, — в его правой руке вспыхнул файрбол. — Вашим душам не место и в Царстве духов. Горите в… — Стой! Прежде чем Хао успел выпустить шар, я схватила его за запястье, тихонько зашипев. Раньше огонь Асакуры меня не обжигал. Хао повернулся ко мне и пронзительно посмотрел в глаза. Я ответила ему тем же. Наш немой диалог продолжался недолго, но был содержателен. — Как скажешь, — ответил он и потушил файрбол. Вместе с огненным шаром исчезли и стена, и сами парни. На асфальте остались лежать лишь бита и два металлических прута. Я отпустила его руку. — Что ты сделал с ними? Асакура поморщил нос. — Не беспокойся. Отправил туда, где им самое место при жизни. В наркологический диспансер. Лечиться. — Спасибо. — За что? — он в изумлении поднял бровь. — За то, что не убил. Они ещё могут стать нормальными членами общества. — Если к этому времени это самое общество будет ещё существовать. Мне ничего не оставалось, как смиренно принять его слова. В это время Король Шаманов взял мою левую руку и поднёс на уровень глаз. — Ты обожглась, — знал бы ты, что я обожглась о тебя давным-давно. Но тут он сделал то, что я никак не могла ожидать. Хао коснулся обожжённых подушечек моих пальцев своими губами, не разрывая зрительного контакта. Я забыла, как дышать, только лишь чувствовала, как целительная энергия обволакивает мою ладонь от кончиков ноготков до запястья. Едва перестав ощущать боль, я вернула руку в своё распоряжение. — Благодарю. Впрочем, после этого инцидента наше возобновлённая непринуждённая беседа вновь была прервана на этот раз громкими криками какого-то человека в следующем жилом переулке. Мужчина приятной наружности стоял на крыльце дома и буквально орал, чтобы силуэт за шторами в окне шестого этажа наконец-то выглянул. Из соседних окон повысовывались разгневанные жильцы и грозились вызвать полицию. Мы с Хао задержались здесь на сравнительно непродолжительное время, дождавшись всё-таки вызванных жандармов, один из которых, вникнув, как и мы, в причину конфликта между мужчиной и его женой, сразу начал делать недвусмысленные намёки девушке, появившейся на пороге подъезда с большим чемоданом. Большой жирной точкой чемодан был поставлен прямо перед провинившимся мужем, а полицейский в свою очередь был послан в далёкие дали искать своё счастье. На тихую реплику Хао «Горячая штучка», из-за которой я почувствовала, как кошка внутри меня принялась точить свои когти об обивку дивана гордости, и которую разъярённая блондинистая фурия явно расслышала, мой супруг получил длинную тираду, сводившуюся к двум постулатом — «Ты мне ещё поговори!» и «Все вы мужчины одинаковые!» — и эпичный хлопок металлической входной дверью. Но Асакура и глазом не повёл, только усмехнулся и, проходя мимо практически холостого мужчины, произнёс: — Идиот, сам виноват. Я была удивлена. Хао не любил влезать в чужие отношения, тем более людские. Но сейчас он не остался просто наблюдателем, внёс свои, пускай и никому ненужные, комментарии. Но своё удивление внешне я никак не показала, лишь уточнила у Хао, что это было. — Ненавижу, когда не следуют данным клятвам. А он нарушил свою трижды. По исходу такого ответа я вообще не понимала, почему этот мужчина остался жив после встречи с Хао. Мы продолжили обсуждение музыки времен барокко⁹, но в моей голове совершенно не было места Вивальди с его «Временами года» или мадригалам Монтеверди. Поэтому, уже идя по Саду, я задала Асакуре волнующий меня вопрос. — Хао, сколько у тебя было женщин? Я не знаю, о чём подумал Король в этот момент, но он с улыбкой на губах прикрыл глаза и убрал руки за спину. — Немного странно это спрашивать у мужа, не находишь? — а затем, немного помолчав, добавил. — Тебя интересует количество, с которым я состоял в отношениях или с которым спал? Он так легко говорит о подобных вещах? — А что сильно отличается? — Ну как сказать, — он приоткрыл один глаз, следя за моей реакцией. — Скажи, как есть, — почему он тянет? Мы пошли по извилистой брусчатой дорожке, сойдя с асфальта. — В первой жизни я был оммёдзи¹⁰ при империи, — лицо Асакуры в миг стало серьёзным и потеряло мозаику ухмылок, — и, чтобы добиться моего расположения, главы многих родовитых кланов предлагали мне своих дочерей, которых отправляли ко мне в спальню с определёнными целями. — И скольким ты помог этих целей достичь? — Ты считаешь, что я стал бы делить постель с человеческими девками, чьи родители были виновны в смерти моей матери? — холод тона Хао мог посоперничать со льдами в Антарктиде. — Но ведь не все люди были виноваты. — Да, главного палача я убил собственноручно. Но остальные были не лучше. Они боялись нас, шаманов, называли демонами, обращались к другим шаманам с просьбой истребить. И некоторые из-за жажды наживы соглашались, убивая себе подобных. Я, понимая, что разговор сейчас свернёт в другую сторону, и видя постепенно тихо закипающего Хао, который из-за с трудом сдерживаемой им самим и братом злости мог вспылить и устроить Великий лондонский пожар в столице Франции, вернулась к прежней теме: — А шаманок среди них не было? — Были, конечно, но мало. Шаманские семьи тогда ещё не пали так низко, чтобы отдавать своих дочерей как такую разменную монету. — И всё же. — В моей постели были только четыре девушки-шаманки, одна из которых стала моей женой. — И что же она такого сделала, что ты снизошёл до неё? — Она умоляла меня не трогать её. И даже пыталась угрожать мне заколкой, когда думала, что я хочу раздеть её. — А ты хотел? — Хотел и сделал. Мы переспали. А на следующий день попросил у главы её клана её руки. Было неприятно это слушать. Но я осознавала, что отступать нельзя. К тому же, то факт, что ко мне Асакура не притронулся без моего согласия, говорил хотя бы о том, что меня он хотя бы уважал. — Тебе она понравилась? — попыталась сказать я беззаботно. И получилось. Мельпомена может гордиться мной. — «Понравилась» — слишком сильное слово для определения моего отношения к Юмике. Она не предлагала себя, как все предыдущие девицы, была ненавязчива и с хорошей наследственностью, — ах, вот в чём дело. — Да и мне пора было жениться, чтобы дать клану наследника. Всё просто удачно сложилось. Он всегда думает о своём наследии, грустно отметила я. Уже тогда искал сильную мать для своих детей. На самих женщин ему плевать. — И какова была ваша жизнь? — Все ограничивалось традиционными взаимоотношениями между супругами в одиннадцатом веке. Она было хорошей женой. Даже умудрилась влюбиться в меня. — Да уж, любить тебя — то ещё наказание, — фыркнула я. — Это ещё почему? — Хао остановился, но я продолжила движение, любуясь природой и светлячками, маячащими у горящих фонарей. — Ты никогда не полюбишь в ответ. Я сделал ещё пару шагов и обернулась. Хао стоял, скрестив руки на груди, и тепло улыбался. Сейчас он напоминал себя прежнего, таким, какая я его запомнила. Без тоски в глазах. — Что? — Ничего. Просто думаю над твоими словами. — И что надумал? — Что понимание человеческой психологии тебе идёт так же хорошо, как холодность и категоричность. И что он под этим подразумевал? — Сочту за комплимент. Асакура чуть заметно кивнул в ответ. А затем сорвался с места, в несколько шагов ликвидировал между нами расстояние, схватил мою ладонь и потянул на газон. Я едва успела подхватить подол платья, чтобы случайно не наступить на него. — Куда ты меня тащишь? — Увидишь, — бросил он, проходя под низкими ветками деревьев, слегка наклоняясь. Я повторяла его движения. Сейчас уже сильно стемнело, и я практически ничего не вдела без фонарей, что остались на дороге. Но страшно не было. Со мной был Хао. Пока мы шли в тишине, мешал которой лишь звук шуршания моего платья о траву и хруст веточек под обувью, меня не покидала мысль, что вся эта обоюдная игра вылится в большие проблемы. Я смотрела на очертания наших сцепленных ладоней и думала, что это странно. Мы никогда не держались за руки, предпочитая либо объятья и флиртующие прикосновения с поцелуями, либо вообще не дотрагиваться друг к другу. Но я не могла не признать: то, как Хао крепко сжимает мою ладонь, мне безмерно нравилось. Вывел он меня на относительно большую поляну, огороженную деревьями, большую часть из которых представляли роскошные ивы. Около небольшого прудика с плавающими кувшинками стояла белая полукруглая беседка с красивыми, фигурными фонарями, которые по щелчку Хао зажглись вместе с возникшими в воздухе крошечными огоньками и осветили местность. Лучики света достигали высоких качелей, оплетённых спящими ночью цветами. — Что это за место? — спросила я, осматривая всю эту красоту, затаив дыхание. — Место для свадебных фотосессий, — будничным голосом ответил Асакура, словно не видел окружающего нас великолепия. — Откуда ты о нём узнал? — я присела у края пруда и коснулась поверхности, пуская круги. Вода была кристально чистой и холодной. — Видел на карте. На входе в Сад. Не хочешь? — повернула голову. Хао приглашающе указывал на качели. Я не смогла отказаться. Аккуратно села, расправив хвосты смокинга и взялась за цветочные цепочки так, чтобы тот не скатился с моих плеч. Асакура взялся выше меня и начал раскачивать. По моей просьбе он делал это несильно так, что мои ноги едва взлетали над землёй. Хао смотрел на меня крайне снисходительно, как Гриетта сегодня днём, от чего мне было не по себе, и я решила стереть эту хитринку с его наглого лица. — А что со второй? — Второй, — Асакуре мой вопрос, суть которого он понял сразу, не пришёлся по душе, что отобразилось в опустившихся уголках губ. — Когда я переродился в племени патчей, мне было не до семьи. Я всего себя посветил делу. Женился только ради того, чтобы продолжить род. Который, к слову, существует и по сей день. Тебе что-то говорит имя Алюми Ниумбатч? Я отрицательно покачала головой. — Нет. — Но тебе точно хорошо известно имя её отца. — И кто же он? — я прикрыла глаза и отдалась в объятья ветра. — Силва. — Филин? Никогда бы не подумала. Даже стало интересно, как Силва держался во время Турнира при своём предке. А то я их вместе ни разу не видела. Может, он вообще был не в курсе о таком родстве? Но я сразу отмела эту мысль. Зная Асакуру, он не мог не рассказать и не сыграть на этом. — Значит, тебе поручили взяться за меня, не поведав всех нюансов? В этом все патчи, — речь Хао сочилась кислотой, разбавленной порцией иронии. — Это в тебе говорит собственный опыт нахождения в старомодной накидке с перьями? — я попыталась представить мужа в традиционном наряде индейцев, и результат моего воображения меня позабавил. Так и вижу, как он предлагает раскурить трубку мира. На чьем-нибудь прахе. — Говорит опыт тесного общения с ними в течение двух реинкарнаций. Как раздражало меня это племя своими дурацкими принципами, так и раздражают сейчас. Поэтому я максимально ограничил нахождение Алюми в нём. Она выросла в Королевстве, вдали от всех своих соплеменников. С ней был только Силва и то потому, что она его дочь. — Уже есть на неё планы? — Как всегда зришь в корень. Алюми — очень перспективный медиум. Напоминает Анну в юные годы, но до нашей Принцессы ей ещё далеко. Девчонка даже имя себе такое же взяла Анна Третья, — Хао усмехнулся, а у меня в голове щёлкнуло. Вот о ком говорила Мэри. — Лучше невесту Хане не найти. — Ты решил породнить потомков всех своих воплощений? — Почему же всех? — Асакура остановил качели, а я в недоумении распахнула глаза и повернула голову к нему. Король наклонился ко мне. — Только двух. В этой у меня нет детей. Я слышу, как с грохотом падает булыжник в моей огород. В том, что у Хао нет детей в этой жизни, целиком и полностью виновата я. Мы обсуждали это с музами. И я тогда убеждала бывших хранителей, что нет никакой проблемы. Была уверена, что с Хао ничего не станется зачать бастарда с его-то харизмой и статусом Бога. Но в свете вчерашних событий я понимала, что не только лишила себя возможности иметь детей от любимого мужчины, но и его самого получить наследника. Но несмотря на это я продолжила себя закапывать. — А сколько всего у тебя было детей? И Хао, не задумываясь, ответил: — Три сына в первой жизни, один во второй. — Могу сказать, ты был счастливым отцом. Столько сыновей. — У меня были и дочери. Юмико родила мне двух. Но первая не прожила и дня, а вторая скончалась от какой-то хвори в возрасте пяти лет, — я отчётливо слыша печаль. Прошло столько лет, а он до сих пор не отпустил их. Хотя о чём это я. Он до сих пор скорбит по матери. Я поместила руку выше по цепочке, касаясь пальцев Хао. — И ты не смог их спасти? Ты же целитель. — Тогда я ещё не был им, — он своим мизинцем обхватил мой указательный палец. — Целительство я осваивал, будучи патчем. Это ещё одна причина, почему мне было достаточно одного ребёнка. — А в первой нет, — я всё-таки ощутила укол ревности и выдернула руку, вернув её на прежнее место. Если на вторую жену ему было плевать, то первую он ценил. И спал с ней минимум шесть раз. — Хёшия, это был одиннадцатый век. Умирал каждый шестой. И иметь большую семью было логично. Ты знаешь это время из книг и рассказов Клио, я же жил в нём семьдесят три года. — А расскажи мне о нём, — я посмотрела на Хао, чувствуя себя маленькой девочкой, выпрашивающей какую-то игрушку, которая в действительности её была не нужна. — Хорошо, но не сейчас, — Хао распрямился и, не отпуская руки, оказался у меня за спиной. — Почему? — я сильнее вцепилась пальцами в цепи. — Не хочу портить прекрасный вечер мрачными воспоминаниями, — и, оттянув на себя, с силой толкнул меня вперед. Я с тихим вскриком взлетела на качелях довольно высоко, из-за чего платье задралось до колен, а смокинг слетел с плеч. Я обернулась назад и увидела, как предмет гардероба Хао стайкой фиолетовых бабочек, которые, касаясь моей кожи своими хрупкими крылышками, устремился к пруду. С каждым новым толчком я улетала всё выше, а сердце замирало в восторге. Я вспомнила давно забытое ощущение адреналина, когда я развлекалась тем, что скачками телепортировалась в воздушном пространстве, не имея возможности левитировать, зато имея все шансы упасть. И когда Асакура прекратил меня раскатывать, а качели в итоге остановились, Хао сел рядом со мной и невзначай приобнял за талию, держась за дальнюю цепочку. Я теснее прижалась к его руке, ловя тепло. Асакура, поняв, что без движения я быстрее замёрзну в столь открытом платье, положил ладонь мне на плечо, притягивая к себе. Я не стала сопротивляться, осознавая, что не должна это делать. Но его тепло действовало на меня словно наркотик: вызывало зависимость и одурманивало сознание. Я положила голову ему на плечо, а сама смотрела на обнимающую меня руку, на которой благодаря летающим огонькам могла видеть золотую фразу, что связывала нас. — Так всё-таки, почему ты не надел кольцо ни первой жене, ни второй? Они ведь идеально соответствовали твоим запросам, — я сжала левую ладонь в кулак, чувствуя, как ободочек перстня впивается в кожу. — Я же уже говорил. Оно мамино. Я не был готов заменить самую важную женщину в своей жизни любой другой, которая и близко с ней не стояла. Неужели мной готов?! — Я догадываюсь, какие мысли сейчас у тебя в голове, — слова Хао осадили меня. — Нет, я не считал, что ты займёшь место матери в моей жизни. Я считал, ты достойна быть в ней по сравнению со своими предшественницами. Сейчас Юмико за тысячу я вспомнил лишь второй раз, а Литию первый. Тебя же я забыть не мог даже спустя четырнадцать лет. И это подтверждает правильность моего выбора. Я видела, как Хао медленно наклоняется ко мне, опускает взгляд на мои губы. Опаляет меня своим дыханием. Ещё немного, и… «Если такое произойдёт, ты признаешься ему». …и перекрыла ему путь к очевидной цели кончиками пальцев. — Нам нельзя, Хао. Мы договорились. Могу поклясться, что услышала его смешок. Асакура не выглядел обиженным, взбешённым или раздосадованным. Его словно позабавил мой отказ, как и прежде. Он игриво чмокнул мои пальцы, и, положив вторую руку на мою талию, чем вызвал моё возмущение, сказал: — Да, конечно. Я не успела ничего ответить, как мы оказались в моём номере на диване. Я сбросила его руки с себя и отскочила. — Уже за полночь, и я подумал, что нам надо отдохнуть перед завтрашним, вернее сказать, сегодняшним, мероприятием, — Асакура поднялся с дивана и подошёл вплотную ко мне. Я осталась стоять неподвижно, сдерживая порыв отойти от него, пока есть такая возможность. — Спокойной ночи, Хёшия. — Спокойной ночи. И он исчез, оставив меня наедине с ураганом моих неразборчивых мыслей. Взглянув на часы, я поняла, что сейчас уже поздно пытаться их разбирать, поэтому, сходив в душ, легла спать. Уснула я моментально, жалея, что греет меня только одеяло.