Снимай штаны

— А если я штаны сниму и кое-что тебе предъявлю? — А давай.

***

— Мне кажется, ты должен извиниться, — говорит Кречетов. Звучит странно, учитывая, что он стоит перед Гоцманом на коленях. — С чего бы? — Ты меня в предатели записал. — Так я еще не списал. Кречетов поднимает голову, пытаясь понять, шутит Гоцман или нет. По его непроницаемому выражению лица трудно что-то понять. Кречетов мысленно машет рукой и возвращается к ширинке Гоцмана. Если бы тот и правда все еще его подозревал, они не оказались бы наедине в весьма недвусмысленной ситуации. Хорошо, что все прояснилось, а то Кречетов, грешным делом, начал думать на самого Гоцмана. Теперь он понимает, насколько абсурдным было это предположение. Ведь не может же Гоцман оказаться Академиком. Слишком уж он честный, правильный и принципиальный, чтобы переметнуться на сторону фашистов, да к тому же еврей. Честно говоря, последний аргумент сыграл для Кречетова решающую роль. Он наконец справляется с пуговицами, приспускает штаны Гоцмана и высвобождает его член. Кречетов с интересом смотрит на обнаженную головку. У него еще не было обрезанных. Не то чтобы у него вообще большой опыт с мужчинами, но какой-никакой есть. Кречетов несильно сжимает еще мягкий член Гоцмана рукой, двигает пару раз — медленно, чтобы сразу не встал — и тянется языком. Он проводит по головке, обрисовывает ее языком, скользит дальше, пытаясь нащупать шероховатость то место, где срезана крайняя плоть. Гоцман тихо вздыхает, и Кречетов чувствует, как член в его руке начинает наливаться. Он обхватывает головку губами и погружает в рот — совсем неглубоко, туда-обратно. Кречетову хочется изучать,ощупывать языком, играть губами, но Гоцман оказывается слишком нетерпелив. Он зарывается пальцами в волосы Кречетова и дергает на себя. Приходится открыть рот и впустить уже вставший член. Ничего, думает Кречетов, ритмично двигая головой, у них еще много времени: впереди, не сейчас. Сейчас Гоцман подается вперед все резче, и Кречетов понимает: вот-вот кончит. Он немного отстраняется — так, чтобы головка легла на язык, — и крепко сжимает член Гоцмана у основания. Тот закатывает глаза, беззвучно открывает рот, и Кречетов чувствует во рту горячую влагу. Он умывается и полощет рот. — Извини, Виталик, — говорит Гоцман, застегивая штаны. — За что? Кречетов улыбается, давая понять, что его все устраивает. Гоцман смотрит внимательно, словно читает мысли или решает, стоит ли продолжать разговор дальше. В какой-то момент Кречетову кажется, что он так ничего и не скажет, но Гоцман все же поясняет: — Так дел за гланды, не успеем мы сегодня… ну это… — Впереди ночь, — заговорчески подмигивает Кречетов. — Ночью нам не до того будет. Да и завтра тоже. Кречетов хочет спросить почему, неужели у Гоцмана есть зацепки, которыми он не поделился, но тот хлопает его по плечу и с улыбкой говорит: — Вот послезавтра — все что пожелаешь. — Ловлю на слове, — кивает Кречетов. — Послезавтра. Они выходят на улицу, и Кречетов уже не слышит тихого шепота Гоцмана: — Если послезавтра ты вообще захочешь.