Сказка про бамбук

Давным-давно, в далеком-далеком Белерианде, жил-был один эльф. Когда-то давно был он наречен Канафинве Макалауре Феанарион, а уж позже прозвали его сокращенно — Маглор. Он был ответственным и разумным лордом, талантливым менестрелем, достойным сыном, любящим братом и заботливым приемным отцом. Однако мир несправедлив, и суждено было невезучему Феанариону остаться последним из своей семьи, одиноким и бездомным бродягой. Белерианда давно уж не существует, история его позабылась, а обитатели сгинули вместе с ним или, уйдя в другие земли, растворились среди иных народов. может быть, так сгинул бы и Маглор, но эльфы не стареют со временем, так как бессмертны, если только не будут убиты или сами как-нибудь не убьются. Только вот убиться самому, как поступил старший брат, не хватило решимости, а быть убитым за прошедшие века не случилось. После Войны Кольца Маглор подумывал даже отправиться на давно покинутую родину, в Валинор, вслед за уплывшими туда сородичами. Однако ему ясно дали понять, что при жизни обратной дороги не будет. Так и бродил он по огромному миру, не то чтобы с какой-то определенной целью, а просто оттого, что никакое место не манило осесть и остаться. Его тянуло то к морю, то в глубину огромного континента; то на юг, куда уходили таинственные древние дороги, то на восток, где на бескрайних просторах существовали народы и страны, неведомые для западного мира… Эльфийская память не подвластна даже тысячелетиям жизни, так что Маглор помнил многих существ, бывших в то или иное время его спутниками, друзьями или просто знакомыми, помнил множество мест на просторах мира, населенных или безжизненных, гостеприимных или суровых… И бесчисленные чудеса, каких он не смог бы даже представить в той, прежней жизни. Какие-то из этих чудес удивляли только его самого, а остальным казались чем-то совершенно обычным, другие изумляли и восхищали всякое существо, встретившее их, третьи внушали какое-то даже неприличное чувство восторга на грани страха… Каждое из этих чудес было достойно того, чтобы его сохранили в песне — хоть на каком языке из живых или мертвых. И Маглору очень хотелось увековечить все увиденное и узнанное, создать песни обо всем, заново открывая силу своего таланта… Но вот только талант словно бы исчез. Не осталось желания ни играть и петь уже существующее, ни сочинять новое — все это помнилось, но как-то равнодушно, как будто что-то постороннее, чужое. Как будто и было, но не с ним, а с кем-то другим. Почему так произошло? Может, из-за гибели последнего из братьев и вынужденного одиночества, может, из-за исполненной Клятвы, а может, из-за усталости от войны, длившейся почти всю его жизнь… Все попытки вернуть вдохновение, возродить утраченный дар оказались бесполезны, и годы спустя Маглор перестал даже пытаться. Оставалось лишь искать новые дороги и новые временные цели в путешествиях, изредка возвращаясь к западному морю, и помнить, помнить, помнить… Было время, когда он пытался заглушить чувство потерянности, бесполезности и одиночества крепкой выпивкой или даже еще более сильными дурманными веществами. Однако отрава вскоре переставала затуманивать разум, словно живучий эльфийский организм вырабатывал к ней устойчивость. Однако Маглор сначала подумал, что все же повредился рассудком, когда первый раз услышал из собственного кармана противный писклявый голос. *** Один из трех Сильмариллов летал ныне звездой в небе, второй был сокрыт в огненных недрах земли, так что третьему, наверно, логично подошла бы морская глубь. Но у Маглора все же не хватило решимости окончательно отказаться от Клятвы и утопить сияющую гадину. Как-никак, это была последняя память о родных, исполнение Клятвы, хоть и частичное, да и сам камень, отцовское творение, был в каком-то смысле родственником… Сильмарилл, конечно, в первый миг так сильно обжег его руку, что рана заживала очень долго, а след от нее так и не изгладился до конца. Но со временем камень то ли признал законного владельца, то ли ему просто надоело буянить и строить из себя недотрогу, и кусаться он перестал. Так и обретался в одном из многочисленных маглоровских карманов, снабженный проволочной оплеткой, чтобы сподручнее было при случае использовать вместо фонаря. В первый раз камень заговорил, когда Маглор, давно уже не притрагивавшийся к выпивке и наркоте, просто пил чай в очередном своем временном пристанище и раздумывал, в какую бы сторону двинуться на следующий день. В голове уже сложилось несколько вполне подходящих вариантов, однако выбрать что-то одно все никак не получалось. — Так, может, здесь и останешься, раз такой нерешительный? — недовольно вякнуло что-то из недр старой теплой куртки, наброшенной сейчас на плечи, все же в старом доме-бараке было довольно холодно. — По-моему, вы с этим местом очень друг другу подходите! За прошедшие годы странствий Маглор успел навидаться всякого, так что в тот момент решил, что в куртку просто забралось погреться какое-нибудь маленькое разумное существо, вроде летучей феи, мышеоборотня или говорящего таракана. Но при осмотре одежды ничего шевелящегося или кусачего в ней не обнаружилось. Только разномастные отмычки, ножи, рыболовные крючки, монеты, носовые платки и прочая жизненно необходимая мелочь. Ну и, конечно, Сильмарилл. — Чего вылупился? — недовольно пропищал камень, вытряхнутый на стол вместе с остальным содержимым карманов. — Я тебе, что ли, виноват, что ты никогда ни на что решиться не можешь? — Ээээ… — озадаченно протянул Маглор, пытаясь разглядеть у Сильмарилла рот, но ничего подобного не находя. — А где таракан? На это последовал настолько прочувствованный и многоэтажный ответ, что у ошарашенного эльфа даже немного свернулись уши. Только через несколько мгновений, немного опомнившись и сообразив, что на такие речи надо бы обидеться, он, повинуясь внезапному выверту мысли, сунул Сильмарилл в чайник с недопитым чаем. Камень, праведно возмущенный все же случившимся утоплением, продолжил выражаться, однако его голос из чайной глубины звучал приглушенно и уже не так раздражал. Чай от такого соседства нимало не пострадал и был благополучно допит утром. С тех пор Сильмарилл, осмелев и обнаглев, болтал почти постоянно, то на квенья, то на кошмарном суржике — смеси валарина и черного наречья. При этом камень густо пересыпал свою речь весьма кучерявой матерщиной, среди которой Маглор иногда ностальгически узнавал любимые отцовские выражения. Хотя большинство ругательств Сильмарилл явно услышал и запомнил уже в Ангбанде. Не особенно помогали даже воспитательные утопления — хоть в простой воде, хоть в чае, хоть в вине или пиве. Камень как-то прознавал, что происходит за пределами темного кармана, и живо все это комментировал, старательно вынося мозги хозяину, устраивая ему «разборы полетов», едко стыдя за нерешительность и слабохарактерность, усматривая их везде и всюду… Маглор пытался припомнить, не наделял ли его отец свои лучшие творения такой необычной способностью намеренно, но в Валиноре Сильмариллы вроде бы не разговаривали. Или, может, их просто слишком долго держали в сокровищнице, где они, никем не слышимые, общались между собой? А укравший их Моргот, видимо, и не подозревал, что камни в его короне могут слышать, понимать и запоминать, так что не стеснялся в выражениях. Долгое время Маглор считал, что голос камня может слышать только он один, но несколько неприятных случаев убедили его в обратном. Впрочем, в какой-то степени, это открытие успокоило его: оно окончательно подтвердило, что Сильмарилл болтает сам по себе, а не по велению глюков своего владельца. Так они и жили, привычно вяло переругиваясь и вытрепывая друг другу нервы, как старые супруги, а мир вокруг менялся все быстрее и быстрее. Четвертая эпоха развернулась великими географическими открытиями, созданием колониальных империй и постоянными войнами за новые территории и ресурсы. В Пятую старые империи рушились, свершался очередной передел мира, люди изобретали все новые ужасающие виды оружия… Человечество, достигшее невероятной численности, как будто стремилось уничтожить само себя, но при этом умножалось и развивалось все стремительнее. — Этак они скоро сами конец света учинят, — вслух подумал Маглор, читая поутру в газете очередные фронтовые сводки. — И никакой Моргот не понадобится. — Думаешь, что хоть после Дагор Дагорат тебя домой пустят, а, сын врага народа? — пакостно хихикнул Сильмарилл из обжитого кармана. К сожалению, чая или иного напитка в тот момент под рукой не оказалось. *** Когда в изрядной части мира вновь на некоторое время воцарился мир, Маглор решил, что в новом странствии можно для разнообразия отправиться на восток, где цивилизации было поменьше, чем на севере и западе, а невероятных диковин — намного больше. — А еще там тараканов едят! — просветил его Сильмарилл. — Так что давай, разводи своих мозговых, во фритюре хорошо пойдут. — Я лучше на тебя буду бабочек и пауков приманивать, лампочка ты моя, — привычно огрызнулся эльф. Тараканов на востоке и правда ели, и во фритюре, и со специями, и в жареном виде, и в вареном, и даже в засахаренном. Маглор постепенно перепробовал все разновидности и решил, что больше всего ему нравится варенье из белых пальмовых тараканов, которое очень хорошо было добавлять в чай. Тараканчики, плавая в чашке, получались совсем как живые и даже, казалось, лениво пошевеливали лапками. А особенно весело было топить в таком чае Сильмарилл: камень почему-то путал тараканов с пауками и впадал в панику, вспоминая, как его и его братцев чуть не слопала Унголианта. Но самым занимательным чудом восточной страны оказались не рецепты приготовления тараканов и даже не бесчисленное разнообразие видов этих насекомых. В здешних местах водилось одно диковинное растение, которое видом напоминало дерево, но было на самом деле травой. Эта трава вырастала за один день на высоту человеческого роста, а за неделю — выше крепостной башни. Новые ростки у нее появлялись от одного общего корня, расползавшегося под землей на огромные расстояния, а цвела она только раз в столетие, а то и того реже. Тонкие легкие стебли тянулись словно под самое небо, сплетаясь кронами из длинных листьев, а на ветру постукивали друг об друга: бам-бук, бам-бук… Потому, видно, и звалось это растение бамбуком. В тех землях не бывало суровой зимы, зато вдоволь светило солнца и выпадало дождей, так что росли и плодились там бесчисленные виды растений, неизвестных и не живущих на севере. А лучше всех росла и плодилась древообразная трава бамбук — было ее больше, чем песчинок на морских берегах, больше, чем лучиков у солнца. Из бамбука здешние люди строили дома, мастерили самую разную утварь, а из молодых ростков даже готовили пищу. Едва ли не самой жизнью оказалась для них эта трава, которой не было конца, сколько бы ее ни косили они для своих надобностей. На просеках уже через день поднималась пышная молодая поросль, на месте десятка срезанных стеблей вылезала сотня, а на месте сотни тянулась к солнцу тысяча… Так бы, наверно, и заполонила диковинная трава всю землю, однако у нее имелась еще одна особенность. Раз в столетие, когда бамбуку приходила пора цвести, зеленые леса на краткие дни вспыхивали цветами и плодоносили, роняя в землю семена. Но цветение и рождение плодов истощало все силы взрослых растений, и все они разом умирали, давая свободное место молодой поросли. Цветение и гибель наступали одновременно у всего бамбука, какой только обитал в мире, и ни один исследователь пока не нашел объяснения этому явлению. А вот в старинных легендах оно всегда называлось предвестником грядущих бедствий. Маглор впервые увидел бамбуковые заросли как раз на пороге новой поры цветения. — А бедствие — это точно не мы с тобой? — радостно спросил Сильмарилл. — Кого не порежем на бамбуковый салатик, того в пиве утопим! — Лучше в водке, — хмыкнул в ответ Маглор. — Вон, местные что только в нее не пихают, хоть тех же тараканов, хоть мышей, хоть змей, хоть пауков, а хоть и всех вместе. Выбирай, кто тебе больше по душе. Против змей Сильмарилл ничего не имел — все же на их родичей, драконов, насмотрелся за время жизни в Ангбанде. Мыши в Твердыне Севера тоже водились во множестве, хоть летучие, хоть бегучие, хоть даже сумчатые попрыгучие. Но вот на пауков камешек был совершенно не согласен. *** Ближайший бамбуковый лес рос прямо на большом пустыре посреди города, так что Маглор и Сильмарилл решили рассмотреть будущее чудо цветения вблизи. Правда, для этого пришлось еще изрядно побродить по городу, спрашивая дорогу, а местные сами путались в своих родных закоулках и подсказывали всякий раз разное. В итоге за полдня Маглор успел посмотреть и на исторический центр, и на спальные районы, и на трущобные кварталы, и даже заброшенной промзоной полюбовался; чуть не попал в мафиозную разборку, до полусмерти напугал шайку гопников, у которых в итоге отжал себе мелочи на карманные расходы, а напоследок даже разогнал банду сектантов. Эти странные люди почему-то полагали, что могут обрести бессмертие, если съедят эльфа. Правильный путь же нашелся совершенно случайно, и изрядно подзадолбанный Маглор наконец выбрался из каменных джунглей к травяным. Бамбуковый лес неожиданно оказался каким-то подобием парка — с разбитыми дорожками, тянущимися в зеленую шелестящую глубину, с еще более разбитыми останками лавочек и кучами мусора. На опушке, недалеко от начала ближайшей дорожки, культурно притулился киоск с местным фастфудом. Это был один из тех редких случаев, когда Маглор совершенно точно радовался, что он эльф, причем не какой-нибудь там худосочный синда или авари, а нолдо чистейшей валинорской породы. Потому что человеческий фастфуд, даже в больших количествах и диких сочетаниях, совершенно не вредил нолдорскому организму. При том, что сами люди от неумеренного употребления такой пищи получали проблемы со здоровьем, а некоторые эльфы вообще могли отбросить уши. В итоге отжатая у гопников мелочь частично пошла на благое дело, то есть на пакетик жареных бамбуковых чипсов и стакан кока-колы. Тараканов и чай здесь, к сожалению, не продавали. — А ты заметил, как она на тебя смотрела? — хихикнул Сильмарилл, неведомо как сумевший понаблюдать за пухлощекой и смуглой продавщицей. Молодая женщина провожала покупателя таким взглядом, как будто он сам был вкуснейшей жареной бамбучинкой или восхитительным засахаренным тараканчиком. — Эй, ну вот чего ты удираешь-то? — Вот поэтому и удираю! — ответил Маглор, настороженно оглядываясь — не идет ли за ним эта местная красотка. К счастью, бамбуковые заросли милосердно укрыли беглеца в своей беспокойной зеленой тени. *** — А между прочим, эта гадость на заводе по металлическим трубам бежит, так трубы каждую неделю меняют, — снова донеслось из кармана, и Маглор едва не облился кока-колой. — Разъедает до дыр. — Ну так кишки-то не из металла, — ответил на это эльф. — Там разъедать нечего. И вообще, если я из-за тебя сейчас рубаху уделаю — самого тебя в эту кока-колу засуну. День хороший, травка цветет, маньячные девки бегают, и ты бы посидел спокойно хоть часик! Продавщица чипсов, не найдя в травяных зарослях так поразившего ее эльфа, расстроенно вернулась на рабочее место, так что Маглор и Сильмарилл могли пока не опасаться за свою безопасность. А бамбук уже вошел в самую очумелую пору цветения, и зелень рощи украсилась множеством розоватых цветков-колосков с подвесками тычинок. В воздухе радостно носились разнообразные насекомые, выстраивались в очередь к каждому цветку и скандалили из-за того, кто за кем занимал. По земле, почти невидимые под молодой порослью, шастали мелкие животные, ожидая деликатесов — бамбуковых плодов и семян. Бродя по дорожкам, уклоняясь от встреч с другими праздношатающимися и наблюдая за буйной жизнью вокруг, Маглор сам не заметил, как дожевал вкусные хрустящие чипсы. Промасленный пакетик он, подумав, метко запустил в ближайшую мусорную кучу, спугнув оттуда здоровенную полосатую мышь. Допивать кока-колу пока не тянуло. На землю рядом с дорожкой уже начали падать первые семена бамбука. Буквально на глазах они раскрывались, выпускали корешки, а потом и маленькие зеленые росточки. Конечно, большинство семян оказывалось съедено местными грызунами, но некоторые все же успевали укрепиться и теперь бурно тянулись к ласковому солнцу, стремительно отращивая новые колена и листья. Старые высокие растения умирали, но запутывались в кронах своих живых собратьев и пока еще оставались стоять, тихо сбрасывая листья. — Эх, вот бы такими Древа сотворили! — вслух подумал Маглор, отмахнувшись от одной особенно нахальной юной веточки. — Тогда б Моргот в них еще на подлете запутался, а Унголианта обожралась бы и лопнула. — Гербицид, чего проще, — фыркнул Сильмарилл. — На зелень, а вторым заходом — на почву, чтоб на корни как следует попало. И никакого копья бы не понадобилось. На это замечание Маглор не стал подыскивать подходящий ответ — не было ни желания, ни терпения. Выудив недовольно взвизгнувший камень из кармана, он аккуратно, стараясь не забрызгаться, водворил его в недопитые газированные объятия. — Ай, ты чего?! — от воплей камня со дна стакана поднялись мелкие пузырьки. — Что это такое?! Я же ничего… Эй, ну выта… Договорить Сильмарилл не успел. Кока-кола взбурлила, а в следующий миг к небу из стакана рванулся сияющий пенный фонтан. — Зараза! Взбесившаяся газировка, которой словно стало больше раз этак в сотню, обдала брызгами и самого Маглора, и землю вокруг, и кишащую живность, и цветущий бамбук. — Ты чего творишь! — возмущенный писклявый голос Сильмарилла доносился сразу отовсюду, куда только попали сияющие липкие капли. — Это ж кока-кола! Я ж тебе говорил… Она трубы до дыр!.. И только тут растерянный эльф сообразил, что кристаллическая оболочка Сильмарилла, которую даже Моргот бы Грондом не разбил, оказалась бессильна перед людским изобретением. Тело Сильмарилла растворилось в кока-коле, а заключенный в нем свет Древ выплеснулся на свободу. А ведь с помощью этого света, как когда-то говорила Йаванна, можно было вернуть Древа к жизни… — Лезь в бамбук! — крикнул Маглор мечущемуся свету, больше наудачу, не зная даже, выйдет ли из этого что-нибудь толковое. Он смутно понимал только, что нужно какое-то новое вместилище, но ничего более похожего на Древа поблизости не наблюдалось. — Да иди ты!.. — вякнул свет все тем же сильмарилловым голосом, однако все-таки послушался. Бесчисленные сияющие капли, задрожав, стали втягиваться в стебли и листья, на которые попали, и свет разбегался по жилам растений, смешиваясь с их соком, распространяясь все выше, все глубже и все дальше по бесконечным переплетениям корней. Прежний бамбук был смертен и уже готовился, отдав жизнь цветам и плодам, погибнуть. Однако благой дух Валинора, живший когда-то в Древах, теперь наполнил траву, изменил ее, отведя гибель и дав силу для бесконечной жизни и размножения. Листья бамбука окрасились сверху в темно-зеленый, а снизу в серебристый, стебли украсились тонкими золотистыми кольцами, а цветы развесились гроздьями желтого пламени, орошая землю дождем сверкающих семян. Как будто давно погибшие Тельперион и Лаурелин сейчас нежданно возродились, став едиными в новом облике. Свет разбегался все дальше по корням, проникая во все бамбуковые побеги, соединенные корневой системой, и лес, а затем и город, заполнялись сиянием, не похожим на солнечное или лунное. С удивлением смотрели люди на странное явление, фотографировали его, а кое-кто уже отважился срезать молодые светящиеся ростки и приготовить из них еду. Словно обезумев, сияющий бамбук разрастался по земле, камню и асфальту. Корни змеями ползли всюду, мешая людям, животным и машинам, проникая в любую трещину, цепляясь за любую неровность. Новые побеги прорастали из семян, и стройные стебли стремились вверх, вырастая за минуты на десятки метров. Новые растения, не умирая, порождали тысячи и тысячи новых цветов, а ветер и животные разносили семена все дальше, наполняя плодородные земли сияющей растительностью. Освобожденный свет Древ Валинора распространялся по миру, соперничая с небесными светилами. Маглор, оказавшийся в самом сердце этого безумия, растерянно допил жалкие остатки кока-колы, случайно оставшиеся на дне стакана. *** — А куда ты вообще намылился? — спросил Маглор у ближайшего сияющего стебля, выбросив стаканчик. — Надоело в кармане ездить, так теперь всю Арду зарастить хочешь? — Слушай, ну ты дурной или где? — возмутился бывший Сильмарилл, а ныне — великий и прекрасный сияющий бамбук. — Для тебя, между прочим, стараюсь, неблагодарный! Если ты на родине невъездной до самого конца мира, то вот, я сейчас этот самый конец и учиняю. — Если ты не забыл, то для качественного конца мира нужны еще твои братцы! — напомнил Маглор, снова отмахиваясь от любопытных молодых веточек, норовивших обвить его уши. — И Ариэн с Тилионом куда-то приземлить… — Приземлим! — подумав немного и что-то рассчитав, пообещал бамбук. — Такую высоту я теперь вполне осилю. Эарендила ночью отловим, а другого братика я уже, между прочим, откопал. Скоро мои корешки его сюда принесут, так что не торчи тут одиноким тушканчиком, а раздобудь еще кока-колы. — Вот дожили! — устало посмеивался Маглор, вскоре все же разжившись увесистой бутылкой вредного напитка. На сей раз, кроме обычной оплаты, пришлось еще и сфотографироваться с продавщицей, буравившей эльфа влюбленным взглядом. — Мой же Сильмарилл теперь будет мной командовать, сорняк недоделанный. Конец мира он устраивает, как же… По-хорошему, надо было бы или возмутиться всеобщим растительным беспределом, или ужасаться этому стремительному и невероятному процессу… Но за прожитые бесчисленные годы чувство страха как-то постепенно притупилось, да и бамбук пока вел себя еще более-менее прилично: не отравлял землю химикатами и радиацией, не сжигал города и даже никого не взрывал… Так что, если подумать, такой Дагор Дагорат Маглора вполне устраивал, хотя предполагаемые результаты всего этого действа пока что были очень сомнительны. *** Сияющая зелень волновалась вокруг, заполняя Средиземье светом, еще не дошедшим до Валинора. Маглор, удобно усевшись на гигантской бамбуковой ветви, вдруг почувствовал, что творческое вдохновение, сбежавшее от него много столетий назад, начало потихоньку возвращаться. Пока еще совсем робко, точно сомневалось — к тому ли пришло, не ошиблось ли? Однако одинокие слова уже начинали вертеться в голове, пытаясь сложиться в осмысленные строчки, нарастить на себя хитрый извив мелодии… «Мы наш, мы новый мир посеем И сами бурно прорастем…» Последняя песня Арды Искаженной, или первая — Арды Исцеленной? Бамбуковые стебли, приняв в себя сияние второго Сильмарилла, уже стремились к чистому бездонному небу, за пределы атмосферы, вычислив обычный курс Вингилота и готовясь устроить засаду. А люди, выяснив, что бамбук не агрессивен и по-прежнему пригоден в пищу и в производство, по мере возможности возобновляли свою привычную жизнь. Свет объявили красивой декоративной мутацией, а разрастание — последствием массового цветения и плодоношения. Обещанный конец мира обернулся удвоенной прополкой огородов, невероятной экономией электричества и взлетом продаж темных очков. *** А в это время самые ловкие и смелые бамбуковые побеги, раскидывая впереди себя тонкие гибкие корешки, направлялись в обход еще ничего не подозревающего Валинора, постепенно приближаясь к Вратам Ночи.