Часть 1
26 марта 2019 г. в 17:03
На четвертый день переговоров все пошло под откос.
Нет.
На пятый день. С утра. Чай в стаканчике слишком горький. Кто-то говорит: «Мы ведь знали, что это не сработает».
Кто-то кричит. Чей-то голос на связи то прорывается, то пропадает, теряясь в помехах.
Небо серое, ладони колет трава, а сверху кто-то склонился, вместо положенных белых доспехов — тёмная ткань. Он пытается разобрать лицо, но на фоне маячит какой-то садовый стол, совершенно не к месту, словно в какой-то пародии, и когда он открывает рот, там сплошной привкус металла.
Дальше тьма, кто-то бежит, а живот режет болью. В голову лезет мешок картошки. Все деревья вверх ногами.
Он засыпает. И просыпается.
Дышать не выходит. Под подбородком колется одеяло, в ушах звук помех, трещит, заглушает и никак не прекращается.
Он произносит: «Мой меч». И кто-то — Квай-Гон? Энакин? — отвечает:
— Здесь. У меня.
Если он может говорить, то и дышать тоже может. А если он может дышать, и меч еще при нем, значит все не так уж и плохо. Можно считать, он в безопасности.
Мелькают какие-то образы, как сигналы, что пробиваются сквозь помехи и исчезают снова.
Мостовая под ногами растрескалась, вся в пыли, а он, кажется, не способен нормально переставлять ноги. Всякий раз когда поверхность уходит, его ловит рука. Знакомая. Он не падает, но он и так это знал.
Чай в стаканчике не горький, но он давится им все равно, тело позорно скручивает на жёстком пластиковом сиденье, а вокруг чудно мельтешат звуки: шум двигателей, голоса, музыка — слишком громкая — и, конечно, помехи.
И вдруг тишина, но в ней слишком много суеты, и ещё запах кофе и пота, и он прячет лицо в знакомом плече, и дыхание выравнивается, а значит он в безопасности.
— Посмотри на меня. Давай, соберись. На секунду. Смотри на меня.
Этому голосу можно доверить жизнь, так что он смотрит, вспышка света режет глаза, но он смотрит и смотрит прямо, пока знакомая рука не касается скулы.
— Вот. Хорошо. Больше не надо.
И он слушается.
Еще суета, на этот раз более лихорадочная. Пахнет дымом и чем-то тяжелым, как при взрыве, как Энакин, только без смертей. Где-то позади плачет ребёнок. Если бросить взгляд влево, то глаза слепит.
— Сэр? Оби-Ван?
Его имя.
Он хочет посмотреть вправо, но гул помех взрывается треском и визгом.
Оби-Ван просыпается в автобусе, он сидит у окна. В ушах словно вата, зрение слегка расфокусировано, голова трещит, глаза режет и жжет.
Коди справа, без доспеха, и что-то сотворил с волосами. Оби-Ван не в своей обычной одежде, и он без понятия, как он тут оказался.
— А что...
— Ш-ш-ш, — говорит Коди. — Все хорошо, Обиика, мы в порядке. У нас документы. Только молчи.
Оби-Ван прежде не слышал, чтобы Коди так говорил: мягко, загнанно, увещевая, и он тянется к разуму Коди, чтобы разобраться, и тут что-то категорически не так, потому что он также прежде не ощущал в Коди столь мощного и бессильного страха.
Женщина в незнакомой форме останавливается возле их мест, и Оби-Ван прикрывает глаза до того, как она успевает к нему присмотреться, притворяясь спящим. Он слышит, как щелкает и гудит считывающее устройство, когда Коди протягивает две зеленые карточки. Она ничего не говорит. Страх Коди не утихает, когда она уходит.
— Совет, — тихо говорит Оби-Ван. — Переговорщик.
— Связи нет, — с готовностью отзывается Коди. — Скорее всего кораблю пришлось покинуть орбиту. Остальные из отряда мертвы. Прошло полнедели. Вас опоили. Организм среагировал... плачевно. Надеюсь, если заляжем на дно на приличное время, они сочтут нас погибшими и отключат глушилки.
Оби-Ван выдыхает.
— Отличный план. И сколько раз ты мне его уже повторял?
Коди коротко смеётся.
— Это четвёртый.
— Прости, что...
— Помолчите, — говорит Коди и с запозданием добавляет: — Сэр. Вы тут не виноваты. Вся миссия была профанация. Они просто хотели поймать чувствительного к Силе.
— Редкий, уникальный экземпляр, — едко говорит Оби-Ван. Голову что-то держать тяжело, и, кажется, речь у него несвязная.
— Я слишком давно не спал для такого, — отвечает Коди. — Теперь так и вижу удочку с чайным пакетиком на крючке.
— В какие-то дни это даже может сработать.
— Я в курсе. Вы же как-то подружились с рыбиной, не так ли? Я про настоящую рыбу, не хотел чтобы это прозвучало оскорбительно, я знаю, что у вас в друзьях была мон-каламари.
— Мне кажется, это было все-таки млекопитающее, — задумчиво говорит Оби-Ван. Воспоминания о той миссии его отвлекают, он уплывает из реальности, но сил на то, чтобы беспокоиться из-за этого, у него нет. Он чувствует, как пальцы Коди перебирают волосы, и когда его снова накрывает волной помех — млекопитающее, то было определенно водоплавающее млекопитающее — он не сопротивляется, потому что знает, что в безопасности.
Когда он просыпается в следующий раз, кругом пески, а Коди сидит невдалеке перед ним, смотрит на закат и чистит, не глядя, винтовку. Вокруг тишина, впервые за несколько часов. Дней. Лет. Жар маревом поднимается над песком, а свет на миг отражается так, словно вслед за первым солнцем за горизонт заходит второе.
Оби-Ван говорит: «так пришел конец света».
Горло у него пересохло. Коди смотрит на него через плечо и на мгновение волосы его как будто седые, а глаза суровые и печальные.
— У меня легкие галлюцинации, — сдержанно замечает Оби-Ван.
— Знаю. Ты спрашивал перед этим про Совет.
Снова все заглушает вполна помех, настоящий песчаный шторм. Оби-Ван слышит сквозь белый шум свое дыхание.
Вдох, выдох.
Вдох, выдох.
Он не может дышать. Кругом опасность.