Start again

Блестящий кончик иголки щекочет кожу. Через долю секунды он с помощью привычного движения окажется в моей вене. Жидкость внутри шприца смешается с кровью и подарит мне немного призрачного, искусственного счастья, такого привычного, что оно начинает постепенно терять своё былое очарование и становится обычным. Я знаю, что спустя некоторое время и оно рассеется как дым, оставив меня наедине с моими реальными проблемами, наедине с мыслями, которые постепенно точат мои силы, как морская волна шлифует камень. Понимаю, что наркотики никогда не сделают меня по-настоящему счастливым. Но они могут дать временное спасение от самого себя. Я осторожно надавливаю остриём на голубую вену, кожа чувствует обжигающее прикосновение холодного металла и волоски встают дыбом. Тело и кровь замирают в предвкушении. Но игла неожиданно соскальзывает с моего запястья, слегка царапнув, и вместе со шприцем отлетает в сторону. Теперь они зловеще поблескивают в тёмном углу комнаты. Недоуменно поднимаю взгляд и тут же сталкиваюсь с зеленовато-голубыми глазами. Они смотрят осуждающе, и от этого в груди становится пусто и холодно. Лоб покрывается испариной. Забыв даже удивиться, каким образом Райан забрался в мою квартиру, я пребываю в состоянии оцепенения от этого его взгляда. — Ты всё-таки продолжаешь? — Райан устало кивает на шприц, едва заметный в полумраке моей квартиры. С недавних пор я полюбил темноту, застилающую все комнаты моего жилища. Теперь окна всегда прикрыты занавесками цвета травы, сквозь которые на стены падает приглушённый свет. Блики этого света так дороги мне. Проходя через ткань, они приобретают зеленоватый оттенок, становятся похожими на его глаза. Ещё одно напоминание о нём. По-моему, это называется одержимостью. — Я никому не обещал бросить, — мой голос бессильно хрипит, а его взгляд продолжает прожигать во мне дыру. Я смотрю прямо в его глаза. Мне безумно нравится то ощущение, когда я тону в них. Они похожи на туманные пропасти старой Шотландии, поросшие по краям дикой травой; пропасти, в которые можно падать бесконечно. Десять в миллионной степени лет лететь в прохладную глубину, на дне которой журчит и извивается тонкая полоска воды. Цепляться одеждой за кустарники в этом вечном полёте, и чувствовать, как сносит крышу. От одного лишь контакта с его глазами. Мне ещё никогда не удавалось долететь до манящего дна его зрачков. Может быть, это потому, что они бездонны? — Брент. Ты понимаешь, что убиваешь себя? — он пытается говорить спокойно, однако я вижу, что уже умудрился вывести его из себя своим бессилием. Он не любит, когда люди настолько слабы, что поддаются столь низким порокам, и поэтому для него, должно быть, нестерпимо видеть слабость в моих глазах. Я только пожал плечами, потому что сказать мне было нечего. Точнее, было, но произнести это вслух я бы не осмелился. Никогда. Нет, Райан. Это не наркотики меня убивают — это ты заставляешь задыхаться каждым своим движением. Мягким, характерным только для тебя. Каждым своим взглядом. Нечаянным, мимолётным, скользящим. Каждым своим словом. Как тогда, полгода назад, помнишь? Когда я открыл перед тобой свою душу, все самые потаённые уголки и секреты, в которых нестерпимо было признаваться даже самому себе, а ты едва не выбил из меня жизнь всего одной короткой фразой: «Брент, я не такой». Брент, я не извращенец. Я нормальный. Это услышал я, для меня это прозвучало именно так. По сравнению с этими твоими словами, наркотики — ничто. Я тогда остался стоять, чувствуя, что из меня только что вытряхнули душу и сердце, оставив только пустую оболочку. А ты ушёл. Наркотики лишь помогают мне отвлечься от постоянных мыслей о тебе. Потому что каждый день я прокручиваю в голове миллионы обрывков воспоминаний — и везде ты, вплоть до кисточек-морщинок рядом с твоими глазами во время улыбки. Моё счастье — в забытьи. Правда, в первые секунды своего действия наркотики только придают этим обрывкам яркости и четкости. И мне становится ещё больнее дышать. Но потом, когда чувства притупляются, я могу отдохнуть от всего, что преследует меня сутки напролет. — Брент, не веди себя как ребёнок. Ты должен бросить хотя бы ради группы, — описав в воздухе полукруг, зеленовато-голубые глаза снова остановились на моём лице. Я напрасно ожидал, что он скажет: «Хотя бы ради меня». Это так же невозможно, как и желанно. Мучительно понимать и принимать тот факт, что он никогда не скажет мне этих слов. Я опять ничего не могу выдавить из себя в ответ. Его взгляд, серьёзный и непреклонный, устремлён прямо в мои зрачки. А я отдаляюсь от действительности, как и всегда, когда вижу его глаза перед собой. Я невольно возвращаюсь на несколько месяцев назад. Я помню эти глаза разбитыми, как треснувший хрусталь. Помню, как мне трудно было видеть в них боль. Не поделенную ни с кем и тщательно скрываемую от всего мира маской радости и непринуждённости. Я знал, что ему было невыносимо лгать всем. Иногда я чувствовал физически, как ему плохо, и удивлялся слепоте окружающих. Ведь они каждый день видели его опустошенные глаза, подавленные жесты, безысходно опущенные ресницы. Он врал так нелепо и неубедительно. Но его лжи верили. Потому, что все привыкли видеть в его словах беспрекословную и искреннюю правду. Потому, что всем было доподлинно известно — Райан Теддер не привык врать. Ему верили друзья, ведь при них Райан всегда улыбался самой счастливой улыбкой, какой только мог. Они ласково хлопали его по плечу и считали по-настоящему счастливым. На его ложь повелись и фанаты — когда они крепко прижимались к нему во время фотосессий «на память» и брали автографы, им казалось, что на короткое время он впускает их в свой настоящий мир — счастливый и добрый. Который не может трещать про швам и разрушаться в то самое мгновение, когда они щёлкают своими камерами. Но я не верил. Я изучил лицо и мимику Райана наизусть и точно знал, как он улыбается, когда счастлив по-настоящему. Какие и где появляются морщинки и как щурятся его глаза, когда он смеётся искренне. Я без труда распознавал фальш в его поведении и страдал вместе с ним. Он не хотел казаться слабым. Но ведь иногда даже самые сильные люди узнают на себе, что такое внутреннее опустошение, и панацея от этого состояния существует лишь одна — любящее существо рядом. Любящее и понимающее. Каким я и старался быть для Райана. Но когда я попробовал подарить ему хотя бы немного поддержки, то наткнулся на неожиданное и решительное сопротивление: он попытался обмануть и меня. Обмануть ненастоящей улыбкой своих вымученных губ. Деланно-весёлым голосом. Но перехитрить меня не удалось, и очень скоро Райану пришлось сдаться и признать, что ему действительно плохо. Никогда не забуду того дня, когда он рассказал мне о себе — выговорился. Без приукрашиваний, искренне. Он говорил что-то о конфликте между ним и этим миром, о том, как ему надоело прятать истинного себя под масками. Как он хочет быть настоящим. Улыбаться тогда, когда есть желание подарить миру свою улыбку, а не тогда, когда от него это требуется. Я почти не слушал его слов. Просто сидел рядом с ним, и наслаждался волшебным моментом, когда мы были вместе. Наедине друг с другом. Мне так хотелось верить, что в те минуты часть своего груза он переложил на мои плечи, и ему стало легче. Однажды он попросил меня научить его играть на скрипке, и я, конечно, не смог отказать. Мы стали заниматься часами, забывая обо всём — для нас существовала только музыка и мы. Я и он. Я безумно дорожил каждой каплей этого времени. А ему становилось лучше. Райан начинал улыбаться искренне, как раньше, когда мы только познакомились. Он не знал, что я жадно ловлю все его улыбки, движения, взгляды, жесты, слова. А я сходил с ума день за днём всё стремительнее. Тусклое мерцание металла в прозрачном полумраке вернуло меня в реальный мир — вернуло жестоко и неумолимо. — Не бывает незаменимых людей, Райан, — я криво улыбаюсь, вновь отыскивая глазами шприц. Райан слегка бьёт меня по плечу, восклицая: — Идиот! — потом добавляет, уже более уравновешенно: — Брент, у тебя вены вздуваются с каждым днём всё сильнее и сильнее. Бросай эту дурь. Я бессильно закатываю глаза, произнося почти шёпотом: — Райан. Это моя жизнь и мои дела, они не должны тебя касаться. В следующую же секунду осекаюсь, наткнувшись на его внезапно похолодевшие глаза, и понимаю, какую чушь только что сказал. Уголки его губ резко опускаются вниз и замирают. Он бросает на меня долгий взгляд, в котором ясно читается борьба — желание послать меня куда подальше и уйти, хлопнув дверью, борется с чувством долга. Видимо, он ещё помнит о том времени, когда я вытаскивал его из депрессии. — Показывай, где ты хранишь наркотики, — всё-таки обида и желание уйти были повержены. Его губы, сжавшись в тонкую ниточку, принимают своё обычное положение. — Я ничего не буду тебе показывать, — едва подавив в себе вздох облегчения из-за того, что не ушёл, я всё-таки стою на своём. Но Райан успевает перехватить мой тревожный взгляд, брошенный на полки с книгами. В следующую секунду он уже стоит у моей небольшой библиотеки и наугад раскрывает первый попавшийся том. Им оказывается сборник классических пьес для виолончели. Однако его едва ли удастся использовать в будущем по назначению — уцелели лишь несколько страниц в начале и несколько в конце, в центральных же листах книги аккуратно вырезаны прямоугольные отверстия, в результате чего толстый фолиант напоминает шкатулку. Из «шкатулки» Райан извлекает небольшой пакетик с белым сыпучим порошком. Бросает на меня укоризненный взгляд, от которого всё сжимается внутри. — Не жаль было портить книгу ради дури? — презрительно протягивает он. Порывисто вскакиваю, плохо понимая что делаю, и преодолеваю короткое расстояние между нами. Попытка вырвать наркотики из рук Райана не увенчивается успехом — он проворно прячет пакетик за спину, не отводя от меня уничтожающего взгляда. — Отдай, — сверлю его лицо сумасшедшими глазами, безуспешно пытаясь отобрать у него наркотики. — Попробуй отбери, — он неожиданно резко разворачивается и бежит по моей квартире неизвестно куда. После секундного недоумения я кидаюсь за ним, чертыхаясь и спотыкаясь. Райан распахивает дверь моего санузла и проскальзывает туда, одновременно выкидывая руку с пакетиком вперёд. Влетев за ним на бешеной скорости, я вижу, как наркотики взмывают в воздух, вращаясь на лету, падают точно в унитаз и с громким всплеском погружаются в воду, разбрызгивая радужные капли на кафельный пол. Райан завершает свою работу, смыв пакетик в канализацию. Потрясение постепенно отпускает, уступая место слепой ярости. Резко рванувшись к Райану, я изо всех сил прижимаю его к стене. — Что ты натворил, баскетболист херов?! — моя грудь бешено вздымается, и краешком сознания я понимаю, что веду себя не совсем адекватно. — Считай, что я спас тебя, — он улыбается, как мне кажется, весьма нахально, учитывая все обстоятельства. Потом продолжает, ничуть не смущаясь своего положения, — знаешь, я не горю желанием однажды застать тебя в предсмертной агонии с наркотиками в руках. — Какой к черту агонии?! — мне так жарко, что, кажется, весь мир пылает в огне. Я не понимаю, что говорю, и вообще не особенно задумываюсь над всем тем, что не касается прижатого мною к стене Райана. — Предсмертной, — невозмутимо отвечает он. Словно окатывает меня ледяной водой с головы до ног. Дыхание резко замедляется. Райан делает попытку отстранить меня от себя, но я не позволяю сделалась этого, внезапно овладев собой, и цепляюсь за него как за последнюю надежду. — Брент, отпусти меня, — он смотрит на меня со всей суровостью, на которую способен, но должного эффекта она не производит. Ещё одна попытка выскользнуть — и ещё один провал. Неожиданно для самого себя я резко приближаю лицо к нему, почти касаясь носом его уха. Мои ноздри щекочет запах шампуня, исходящий от его волос. Райан потерял надежду вырваться, поэтому просто стоит, тесно прильнув к стене, и напряжённо дышит. Я приближаю лицо ещё ближе, зажмурив глаза и, наконец, притрагиваюсь губами к его волосам. Он вздрагивает, но отступать некуда. Я чувствую, как он незаметно подрагивает, и понимаю, что он внутренне напряжён до предела, как и я — наши нервы словно превратились в туго натянутые струны. Его кожа пылает под моими влажными губами, я шумно выдыхаю на голубую жилку, трепещущую на его шее. — Брент, что ты делаешь? — его голос раздаётся слишком «вдруг» — он звучит так строго, что я невольно отшатываюсь, не оставляя, однако, достаточно пространства между нами, чтобы дать ему выход. — Считай, что это — моя благодарность, — я нахожу в себе силы, чтобы саркастически хмыкнуть, хотя дыхание до сих пор не может впасть в нормальный ритм, и сердце гоняет кровь по жилам с космической скоростью. Улыбка мёдом растекается по его лицу. — О, уверяю тебя, это не стоит благодарности. Я просто… Его полушепот, такой неправильно-спокойный, резко прерывается моими губами, прильнувшими к его рту. Райан ошарашенно застывает, забыв инстинктивно прикрыть губы, чем вероломно пользуется мой язык, проникая внутрь. Но он натыкается на преграду в виде ряда белоснежных зубов. Я склоняю голову набок, скользя языком по этим упрямым зубам, мысленно умоляя их разжаться. Его дыхание совсем рядом, напряжённое, незаметное, недоуменное… Мои руки вдруг перестают слушаться импульсов головного мозга — они прикасаются к такому всегда неприступному, безумно желанному, до зубного скрежета нужному телу. Любимому. Нежно сжимают судорожными объятиями его плечи. Слёзно просят открыть рот. Поцелуй из нежного трансформируется в напористый, требующий, слегка покусывающий, сумасшедший и голодный. У Райана, к моему неудовольствию, с опозданием наступает реакция на неожиданный поцелуй — он пробует вырваться, отстраниться. Но я не отпускаю. Мои руки держат крепко, неумолимо, а губы меньше всего желают оторваться от этого странного слияния. И он не выдерживает. Поддаётся. Взмахнув белым флагом, он разжимает зубы и впускает меня. Его тело лихорадочно трясётся, словно он превратился в один большой, оголённый, чувствительный нерв. Комок эмоций, переплетающихся, запутывающих, медленно убивающих меня. Я отстраняюсь, судорожно втягивая в себя воздух. Мне его не хватает, и я задыхаюсь. Райан… Его дыхание разорвано на миллионы полувдохов полувыдохов, он еле стоит, старательно отводя от меня свои удивительные глаза… Мой ангел. Мой истерзанный настоящий ангел, спустившийся на землю для того, чтобы подарить моему бесцельному существованию смысл. — Зачем?.. — в его глазах пугающая пустота, в тихом вопросе — боль. — Тебе не понравилось? — до того глупо звучит, что я готов откусить себе язык. — Понимаешь, что теперь не будет как раньше? Я растерянно замираю, смотрю прямо в его глаза и вижу в них вопрос. Страх. Он боится потерять верного друга. — Райан, по сути ничего не изменилось. Ты думаешь, что потерял меня как друга, но не понимаешь, что этого друга у тебя никогда не было, — сглатываю, — или не хочешь понять… Он въедается в моё лицо потерянным взглядом и ждёт, что я скажу дальше. Я судорожно вдыхаю вязкий воздух, и с губ неожиданно срывается: — Я люблю тебя, Райан. Переполох в сердце, сумасшествие в глазах. Он отшатывается и, забыв про стену, ударяется о неё затылком. Его голос срывается на крик: — Зачем ты всё портишь?! Ты стал для меня самым близким человеком тогда. А сейчас — ты понимаешь, что всё разрушил? Сбивчивая речь, прерываемая только моим тяжёлым дыханием. В груди сердце выворачивается наизнанку от его слов, и я кричу в ответ: — Я люблю тебя. Ты это понимаешь? Для тебя хоть что-то значат мои чувства? Когда… Тебе было плохо, я готов был на всё, чтобы помочь, я проводил с тобой чёртовы дни и ночи, не отходил от тебя ни на шаг — и до тебя никогда доходила эта простая истина? Как раньше… Всё так и останется — я по-прежнему тебя люблю… И вряд-ли смогу разлюбить когда-нибудь. Я замолкаю. Его ресницы дрожат, из-под них на меня смотрит мой взгляд — словно я стою перед зеркалом. Когда-то я мечтал раствориться в океанах этих глаз, чтобы смотреть на мир сквозь эти дрожащие ресницы, чтобы быть частью его… Да и сейчас мечтаю об этом. Его высохшие губы шепчут: — Это неправильно, Брент. Мне плевать, Райан. Я произношу это вслух и опять, так же неожиданно и спонтанно, прижимаюсь к его губам, ожидая встретить противостояние, наткнуться на преграду. Душа взлетает, когда я понимаю, что сопротивления нет. Что он отвечает. Сначала робко, потом всё более смело — покусывает, щекочет. Его искрящиеся радужки, полуприкрытые чуть загнутыми вверх ресницами, прямо перед моими зрачками. Сердце теряет свой ритм, когда я ощущаю его пальцы в моих волосах, оно бьётся, как попавшая в ловушку птица. Мой язык ласкает Райана, проникая во все уголки, чувствует его фантастичный вкус, который я никогда не забуду. Мой мозг, полностью сосредоточенный на губах, игнорирует действия рук, скользящих по его ширинке. Мне мало тебя, Рай, очень мало. Мне всегда будет тебя не хватать, и с этим ничего не поделать. Ты нужен мне, как воздух. Пусть то, что было вчера, растворится в небытии. С тобой я смогу начать всё сначала.