Evil twin.

- ..сыновья Спарды? Да, я помню этих мальчишек, - старик перебрал сухими пальцами по густой бороде и нахмурил брови, - один умненький, всюду ходил с книжкой и слишком длинным для него мечом, как по мне, а второй.. - Одуванчик? – Триш опустила чашку из белого фарфора на аккуратное блюдце и неторопливо села в поеденное временем кресло. Это место пахло старостью, воспоминаниями, тоской. Может, приезжать сюда из природного любопытства и тяги к всеведению было плохой идеей, но сидя напротив человека, пережившего Спарду, демонесса все больше сомневалась в этом. Ред-Грейву грозило уничтожение, и она собиралась спасти всю историю злосчастного места, что сможет унести с собой. Кроме того, юные сыновья Спарды… что может быть увлекательнее? Старик – что не укрылось от взгляда Триш – внимательно проследил за движением ее длинных ног, но это, вопреки ожиданиям девушки, с мысли его не сбило. - Одуванчик, как же.. Демон во плоти. Исчадие ада. - Данте? – Триш засмеялась, прищурив лукавые, полные неприкрытого озорства глаза. - Точно! Данте.. – старик прокашлялся. Демонесса протянула ему воды и снова удобно расположилась в кресле. День становился все интереснее и лучше. - .. такого странного и жуткого парнишки я в своей жизни больше не встречал. * Данте прижался спиной к теплому дереву разогретого на солнышке дома и до боли сжал зубы на собственной нижней губе. Злость, что росла глубоко внутри его юного тела, была такой сильной – такой беспрецедентно огромной – что в одно мгновение заполонила собой все его сознание. Данте не видел и не слышал ничего вокруг себя: его взгляд был прикован к черной коже братского жилета. Вергилий стоял в нескольких километрах от него, беззаботно беседуя с дачником, совсем недавно обосновавшимся в их районе. Мужчина притащил с собой так много книг, что они валились из его сумок, рук, карманов, а Вергилий шел за ним от самой дороги и поднимал все, что не мог оставить в пыли. Маленький, упертый книжный червяк. Данте сильнее стиснул зубы. Интерес на лице брата был таким искренним и неподдельным, что огонь ненависти в груди вспыхнул с новой силой. Он отступил в тень раскидистых деревьев и затаился; мгновением позже Вергилий обернулся в его сторону. Заметил он близнеца или нет, старший – дело жалких минут – из сыновей Спарды не подал виду, что знает о присутствии брата. Вместо этого, он отправился вслед за приезжим джентльменом в его жилище и провел там без малого шесть часов. Все это время Данте не двигался с места. Лишь когда Вергилий вернулся домой, он покинул свое убежище и шагом, от которого занималась огнем трава под его ногами, направился к злосчастному книгочею. Мужчина открыл дверь с улыбкой. - Ты что-то забыл? Мгновение, за которое он опознал в мальчишке незнакомца, показалось Данте неимоверно долгим. - Ты не Вергилий, верно? Данте прошел в его дом, не спросив разрешения, и не потрудившись снять перемазанные жирной грязью ботинки. Он захлопнул за собой дверь и медленно, чеканя каждое злобой сочащееся слово, процедил: - Не смей говорить с ним. - С Вергилием? - Не смей произносить его имя, не смей думать о нем, не смей думать, что не пустое место для него. Мужчина опешил. Прежде он не видел такой неподдельной ярости, такой ненависти, и уж тем более – в глазах ребенка. По спине побежали мурашки, но он не отступил. - Я не понимаю, о чем ты. Мы с твоим братом.. Он не успел даже опомниться – мальчишка с невероятной для его возраста скоростью набросился на мужчину и с еще более удивительной силой повалил на пол. Его тело словно налилось свинцом, и стало абсолютно неподъемным. Мужчина захрипел, опасаясь за сохранность собственных костей, а Данте сжал пальцы на его напряжением сведенном горле. Он говорил медленно, и каждое его слово огнем выжигало слоги на барабанных перепонках человека. - Вергилий – мой брат. Мой. Только я буду говорить с ним, только я – интересовать. Только я буду знать, о чем он думает и чего хочет. Я буду единственным в его жизни. Я буду всем. Он склонился к лицу мужчины, и тот в буквальном смысле ощутил, что дыхание Данте оставляет ожоги. Каждый его выдох плодил на коже жуткие волдыри. - Если я снова увижу тебя с ним, ты пожалеешь, что не умер своей смертью в колыбели. Человек закричал, закрывая лицо руками и жмуря глаза. От ужаса голос его охрип, а пальцы свело судорогой, он кричал, пока звук собственного голоса не оглушил его в тишине абсолютно пустого дома. Мужчина резко сел и огляделся. Мальчишки-дьявола нигде не было, но добравшись до зеркального триптиха в глубине своего жилища, он убедился: жуткий визит не был наваждением; кожа с его носа и щек сошла лоскутами. * Вергилий спал, держа на груди книгу в кожаной обложке и обнимая ее бледной в свете яркой Луны рукой. Данте не сводил с него взгляда. Смотрел, часто моргая, как шевелится от глубокого дыхания прядь светлых волос на лбу брата, как хмурятся его тонкие брови, приоткрываются и сжимаются губы. Смотрел, как брат вздрагивает во сне и крепче прижимает к себе клятый сборник треклятых стихов. Он лежал, подложив руку под голову, на второй половине двуспальной кровати, и изнывал от чувства бесконечной пустоты в груди; там словно зрела черная дыра. Данте знал, чем может заполнить ее, знал, как остановить ее бесконтрольный рост, но был абсолютно не в состоянии сделать то, что должно. Он не мог присвоить брата себе. Как бы он ни старался, что бы ни делал, Вергилий не был ЕГО. Он был сыном для мамы и папы. Был самым умным и способным студентом для приезжих учителей. Был приятным собеседником для отцовских друзей, коих едва наберется с десяток, но все же. Он был безупречно здоровым мальчиком для семейного врача. Он был вечным соперником для Данте. Вергилий быстрее учился обращению с мечом – потому что тратил на это больше сил и времени. Почти все свои силы и время. Он лучше учился. Быстрее соображал. Гораздо лучше слушался. И слушал. Он был всем. А Данте не был. И осознание этой простой истины впивалось в грудь Данте острыми когтями, зубами, рвало его на части изнутри. Иногда он сгибался и кашлял кровью от этой мысли. Вергилий глубоко вздохнул сквозь сон и отвернулся на другой бок. Просторная ночная рубашка задралась, обнажая его нижнее белье и позвоночник, скрытый за тонким слоем фарфоровой кожи. Превозмогая сильную – словно в лихорадке – дрожь, Данте коснулся тонких косточек пальцами и повел свою руку вверх, он задел тыльной стороной ладони шелковую ткань и ощутил жар, идущий от тела близнеца под ней. Ему захотелось разодрать рубашку в клочья, но он не стал. Дыхание Вергилия перестало быть ровным. - Что ты делаешь, Данте? Тихий голос разрушил теплое томление, окутавшее Данте с ног до головы. Он тесно сжал бедра и облизнул сухие, вновь искусанные губы. - Ничего. Вергилий не повернулся и ничего больше не сказал. Луна скрылась за облаками, забирая контуры его плеча и головы с собой. Утром он впервые зачесал волосы назад. [чтобы не быть похожим] * Ева улыбнулась, приветствуя в своем доме гостей. Джентльмены и дамы, которых Данте видел однажды, но которых категорически не собирался запоминать. Вергилий стоял рядом с ним, как всегда, безупречно прямо и ровно, в черном жилете поверх белой рубашки, с выражением абсолютной скуки на лице. Данте смотрел на него, стоя плечом к плечу, и замечал, как дрожат его верхние ресницы перед соприкосновением с нижними. - Разрешите представить, наши сыновья. Данте. Вергилий. Они были совсем маленькими, так что вряд ли запомнили вас, но.. - Я помню, - голос Вергилия вызвал улыбку на лицах гостей и резкую боль под ребрами у близнеца, - господин Седрик диФаджио, господин Лоу Фай, госпожа Эвелина, члены Святого Ордена. Отец часто отзывался о вас, и отзывался всегда очень хорошо. Гости заулыбались с удвоенной силой, женщина в невыразительном платье «в пол» засмеялась. Данте сделал шаг влево и опустил подбородок на плечо брата. Обнял его руками поперек талии, поперек рубашки и жилета, и медленно, членораздельно произнес: - Он помнит, потому что отец велел запомнить. Он улыбнулся, а гости не сказали в ответ ни слова. Ева, неловко сменив тему, увела их в столовую. Вергилий не двинулся с места. - Идиот. * Данте лежал под деревом, неловко развалившись с опорой на правое плечо, и уже оставив попытку подобрать под себя окровавленную ногу. Как и велел отец, они с Вергилием практиковались на деревянных мечах, но сегодняшний бой практикой не был. Он был злостью, обидой, он был тем чувством, что заставляло Данте жмуриться по ночам и зажимать руки между онемевших от жара и мелко дрожащих ног. Ямато висел на поясе Вергилия, Ребеллион танцевал в его руках. Тяжелый меч, который брат поднимал с таким трудом, слушался каждого его движения: описывал круги и дуги, рубил, колол, искрился силой. Вергилий был еще достаточно неловок, но сила воли в нем росла поистине ужасающей – столь же непомерной, что и пустота в груди его близнеца. Двуручник упал на землю рядом с Данте, а пальцы Вергилия сомкнулись на рукояти его собственного меча. Ямато, легкий и элегантный.. выпал из его ладони. Вергилий поднял меч снова. Перебросить катану из руки в руку оказалось неожиданно сложно, но он попробовал еще, и еще раз. Движение должно стать легким, интуитивным, чтобы он мог ударить слева, если ситуация потребует от него нестандартных решений. Меч упал на землю снова. И еще. Данте тяжело сглотнул. Регенерация демона сводила воедино его рассеченные мышцы, паяла суставы и кости, латала кожаные лоскуты. Боль уходила медленно, но верно. Он двинул ногой, перебрал пальцами и неторопливо приподнялся; теперь спиной Данте упирался в неровную поверхность коры, а голову склонил на бок. Вергилий был полностью поглощен упражнением, но Данте хорошо знал, что он видит. Взгляд, движение языка по губам, сжатые в кулаки пальцы – Вергилий видел его, вне всяких сомнений. - Долго будешь делать вид, что меня здесь нет? Брат неторопливо убрал меч в ножны и перевел холодный взгляд на Данте, его шаги по примятой траве как никогда сильно резали слух. Вергилий остановился в двух шагах от близнеца и протянул ему руку, помог подняться, одернул залитую кровью рубашку и сухо посоветовал ее закопать. - Я люблю тебя. Вергилий прищурил серые, с оттенком неба, глаза. - Это не любовь, Данте. - Тогда как мне сделать ЭТО любовью? Слишком взрослые слова, слишком резкий, несдержанный крик в ответ. - Не знаю, - Вергилий отвернулся, глядя на брата через плечо. Знал бы – сделал. * Ему было все равно, почему съехал джентльмен с книгами, главное – он оставил всю свою библиотеку и место, где можно тренироваться с Ямато вдали от глаз Спарды, Евы и Данте. Ему было все равно, что о нем или Данте подумают гости отца, что вынесут в свет из поместья и что передадут людям, с которыми им однажды придется иметь дело. Он ощущал на себе каждый случайный или намеренный взгляд Данте и позволял ему смотреть. Он знал, что повернется к брату однажды ночью, и молча глядя ему в глаза, опустит горячую ладонь на свой поджатый живот. Прочувствует дрожь его тела кожей, переймет его жар и сделает своим. Он знал, что произносит имя брата как никакое другое, знал, что будоражит его, знал, что дразнит внутренних демонов – тех, что достались им от Спарды и тех, что присущи каждому на свете человеку. Он знал, что должен отделить себя от Данте, чтобы однажды – постепенно и, быть может, годы спустя – присвоить его окончательно. * Триш покинула дом старика и обвела долгим взглядом напитавшийся кровью, но еще не достаточно сильный Клипот. Данте будет там, непременно. Сорвется с места, не оглядываясь по сторонам, и не позволит никому вмешаться в дела своей семьи, едва заслышав имя, от которого пустота в груди снова ширится и растет. Причина сражаться. Причина быть собой.