В отражении

Он возвращается домой, уставший и вымотанный несколькими прослушиваниями, немного пьяный после встречи с друзьями. В комнате темно, но глаза быстро привыкают, адаптируются так, чтобы хватало света фонарей, проникающего через окно. В плеере, по воле случайного выбора, начинает играть одна из песен в его же исполнении. Песня, которую поет Себастьян. И Грант зачем-то подходит к шкафу, достает темно-синий пиджак, окантованный красным - его великодушно подарили ему после съемок. Застегивает пуговицы, тихо подпевая. Он чувствует себя странно и неуютно, ведь он совсем не похож на Смайта. Его, скорее, можно назвать полной противоположностью. Всё, что есть в Себастьяне, в Гранте отсутствует. Этот душащий эгоизм, самовлюбленность, способность идти вперед, переступая через всех. Отсутствует даже эта притягивающая, вызывающая мимика, появляющаяся неизвестно откуда на съемочной площадке. Грант закрывает шкаф, и на месте вешалок с одеждой возникает зеркало в полный рост. Он осматривает себя, осматривает с ног до головы, пытаясь понять, что не так. Те же волосы, та же синяя рубашка, которую он надевал с утра, те же черные, зауженные брюки, подчеркивающие чрезмерную худобу ног. Он понимает, что не так, только когда взгляд останавливается на лице. Отражение улыбается ему. Улыбается так, как улыбался бы Смайт. По спине Гранта проходит волна отвратительного, холодного страха, когда он понимает это. Ведь его собственное лицо спокойно и неподвижно. Он осторожно наклоняет голову к плечу. Отражение остается неподвижным, оно смотрит на него с усмешкой, издевается. Он хочет отойти от зеркала, облить голову холодной водой, прийти в себя, но не может сдвинуться с места. Шевелиться становится трудно, что-то мешает, словно воздух стал водой, в которую добавили желатин, и она густеет с каждой минутой. Грант пытается внушить себе, что это всего лишь страшный сон, но паники и сжимающего легкие страха от этого не убавляется. Себастьян, всё это время заинтересованно наблюдавший за ним из зеркала, поднимает руку, и Грант повторяет за ним. Повторяет в ту же секунду, так же, слегка согнув пальцы, на ту же высоту. Словно отражение. Эта мысль бьёт по голове оглушающим ужасом. Смайт может управлять им, самим ставшим его отражением, повторяющим любое действие, и тело двигается так легко, когда он не пытается пошевелиться сам, как будто так и нужно. Движение за движением. Из зеркала продолжает, теперь уже удовлетворенно, улыбаться Себастьян. Он уже перестал безыдейно, в целях проверки, шевелить руками, и решив, что такое применение будет куда интереснее, дразняще проводит ими по собственному телу. Проводит по телу Гранта, его же руками. Запускает их под рубашку, чуть царапнув ногтями тонкую кожу на выпирающих ребрах, спускает вниз по бедрам. Пиджак ненужной кучей тряпья падает на пол, когда Смайт начинает раздевать Гранта, раздевая себя. Ему нравится испуганное выражение лица парня, единственное, что он не контролирует, его растерянный взгляд, чуть затуманенный почти идеальным коктейлем алкоголя и страха. Коктейля, в котором, по мнению Себастьяна не хватает только возбуждения, чтобы от него начало сносить крышу. Пожертвовав несколькими пуговицами, он дергает края рубашки, открывая бледную, усыпанную брызгами родинок, грудь, легким движением пальцев справляется с пуговицей на штанах и снова скользит руками по телу, заставляя Гранта вытворять всё то же самое. Тот уже не пытается сопротивляться, то ли устав, то ли поняв, что это бессмысленно, в голове вспыхивают рваные мысли, а по телу проходит странное возбуждение. Оно не похоже на возбуждение от прикосновений других людей, скорее, как возбуждение, наступающее во время сексуальных фантазий или просмотра чего-то. Но прикосновения настоящие, Его прикосновения. Прикосновения Себастьяна. Грант понимает это, потому что знает, что сам он прикасается совсем по-другому. Не так резко и рвано, не так властно, насколько можно судить о властности прикосновений к себе. Смайт наклоняется вперед и уперается рукой о зеркало, и его отражение, Грант, делает то же самое. Их руки соприкасаются, но под пальцами ощущается лишь недружелюбный холод стекла. На секунду кажется, что вот оно спасение, это всего лишь зеркало, холодное и неживое, здесь никого больше нет, это невозможно, но его же руке, грубо и неожиданно сжавшей его же член, мгновенно удается доказать обратное. Всё по-настоящему. Себастьян по-прежнему улыбается ему из зеркала, пошло и вызывающе. Он дрочит себе, резко и грубо, сжимая пальцы ближе к концу и ослабляя у основания, дрочит, заставляя делать Гранта то же самое. Заставляя беспомощного парня трогать себя, смотря практически себе же в глаза. Кажется, что колени подкосились от возбуждения, но он не падает, потому что не падает Смайт. Грант не может, не имеет права отличаться от Себастьяна чем-то, кроме испуганного, возбужденного взгляда, заменяющего пронзительный и насмешливый, кроме приоткрытого, пересохшего рта, заменяющего плотно сжатые губы, кроме вырывающихся стонов удовольствия, заменяющих сосредоточенное молчание. Еще несколько рваных движений, и Грант, кончив себе в ладонь, сползает на пол. Дыхание защемило где-то в районе диафрагмы, и вздохи даются с трудом. Перед глазами всё плывёт яркими пятнами, но он успевает заметить, как, в последний раз усмехнувшись, тот, другой парень, исчезает из зеркала, в качестве напоминания оставив за собой кучку одежды. Но это всего-навсего одежда, лежащая на полу его комнаты, отраженная в зеркале. Пнув ее ногой и убедившись, что в зеркале произошло всё то же самое, Грант теряет сознание. Он просыпается от яркого солнца. Голова раскалывается, то ли из-за последствий выпитого вчера алкоголя, то ли от воспоминаний, незамедлительно вспыхивающих в голове. "Просто пьяный сон", - мысленно говорит себе парень, почему-то лежащий на полу без рубашки и с расстегнутыми брюками.