Лесной хозяин

– Новый полицмейстер? – Тесак с опаской посмотрел на невысокого мужчину в странной – хотя кто этих столичных разберет! – одежде. Может, мода у них таковская, камзолы зеленые. Только треуголки не хватает, непослушные волосы так и торчат. – Как же вы к нам… из самого Петербурга? – Сослали, – коротко ответил Александр Христофорович Бинх, ох, ну и имечко. И, судя по тону, дальнейшие расспросы не приветствовались. – Ну, это… добро пожаловать, – не рискнул лезть на рожон Тесак. Больно суровый и хмурый взгляд из-под лохматых бровей у этого полицмейстера, зря его, что ли, сослали… а ну как высечет… *** Бинх оказался довольно нелюдимым и каким-то рассеянным – вероятно, переживал где-то глубоко внутри свою ссылку и предшествующие ей события. Иногда Тесак замечал, что полицмейстер обувь не на ту ногу надевал, и старался ненавязчиво намекнуть на это. Ходил Александр Христофорович обычно с тростью, коих у него было, похоже, две – одна обычная, довольно изящная, а другая грубая, больше похожая на простую палку. Получить ни той, ни другой не хотелось. Иной раз бродил Бинх по дороге или участку, бормоча что-то навроде «шел, нашел, потерял…» Тесак, разумеется, помочь готов всегда: «Что потеряли, Александр Христофорович? Вы токмо скажите, поищем!», а полицмейстер лишь замирал и удивленно на него смотрел. «Ничего не терял. Иди, работай». Верно, совсем нервы расстроились от того, что в Петербурге случилось. Животина всякая Бинха любила. Собаки хвостом бегали, лошади как шелковые ходили, а однажды, когда Тесак с ним по лесу беглого казака искал, то собственными глазами видел, как на плечо начальству белка спрыгнула, будто на ухо протрещала что-то и обратно, на дерево. А вот с людьми Александр Христофорович был строг: за охотниками приглядывал, чтоб живность лесную почем зря не били, детей пускать в лес не велел, пьяных недолюбливал. Если подвыпивший кто в лес забредал, ни в какую полицмейстер не желал пускать никого на поиски, только ухмылялся и говорил, что впредь будет наука. Пьяные обычно добредали домой под утро сами, заметно протрезвев. Иногда, услышав об этом от Тесака, Бинх коротко и резко хохотал, точно сова ухала. Смеялся он редко, вот такими странными, жутковатыми вспышками, больше вид имел строгий да степенный, как и положено слуге закона. Хотя иной раз и повеселиться любил, только чувство юмора свое было, особое – передразнивал людей, словно дитя малое, смеялся, если кто-то заблудился. А еще терпеть не мог шум и громкие звуки, тишину предпочитал. Привычку имел появляться внезапно, когда его не ждали, и так же внезапно исчезать, когда считал, что его работа окончена. И ходил с хлыстом своим всюду, которым и пригрозить мог, и пройтись по хребту, если не слушались казаки. В общем, тот еще полицмейстер достался селу. Треуголка у Александра Христофоровича, кстати, тоже нашлась, только он ее редко носил – чаще забывал где-то. И все это было Тесаку больно чудно́, но, может, так в столицах принято? Хотя не на столичное поведение это похоже, а на другое… мялся писарь, все искоса смотрел на начальство, однако обязанности свои выполнял прилежно, да про сапоги и шляпу напоминал всегда. Старался пить поменьше, благо, опрокинуть стаканчик-другой Бинх и сам не отказывался, так что совсем бросать не требовалось. Иной раз в карты с ним перекидывался – оказался полицмейстер большим любителем картишек. А еще порою Тесак приносил что-то съестное, зная, что живет Александр Христофорович один – то блинков, то пирожков, то огурчиков соленых. Вряд ли холостяк будет себе стряпать что-то подобное. Судя по манерам и выправке, тот был из военных, а значит, готовить умел, но что попроще – каши, супы, мясо запечь в горшке… Бинх отнекивался, хмурился, велел больше не беспокоиться, но Тесак видел, что тому приятно, пусть и скрывает за сухой, грубоватой благодарностью. – А что, Тесак, – однажды спросил Александр Христофорович, находясь в добродушном расположении духа, – ты на охоту не любишь ходить? – Да я токмо по грибы или ягоды, – признался писарь, вспоминая о том, что в этом году ему особо везет на грибные места, да и лукошко малиной или черникой всегда полно до краев. Даже если он просто пройтись собирался, не брал с собой ничего, а все равно натыкался то на кусты, ягодами усыпанные, то на грибницы богатые. – Не люблю стрелять, а в лесу иной раз приятно погулять, передохнуть от дел, да заодно собрать чего… – В лесу вообще приятно, – задумчиво протянул полицмейстер. – Зря ты. Мне кажется, зверья бы ты настрелял достаточно, сами бы к тебе под ружье выскакивали. – Да мне и так всего хватает, – возразил Тесак, подозрения в котором все крепли. Да только где ж это видано, чтоб… ерунда, конечно. И то, что Александр Христофорович в поле не ходил никогда, а в лесу будто ростом выше казался, совпадение… *** Случилось однажды из Полтавы срочное донесение, а Бинх как раз в лес уехал. Любил он по лесу прогуляться, пешком ли, верхом, лишь бы в одиночестве. Ну и поскакал Тесак следом, надеясь, что отыщет начальника поскорее. И отыскал. – А… Алек-ксандр Х-христофорович… Бинх повернулся на голос. Косматый, глаза горящие, рост заметно выше обычного, а сейчас и того больше, вытянулся, едва Тесака увидел, чуть ветвей макушкой не доставал. Наряд зеленый травой да мхом к телу пристал, сапоги корой до колен поднялись. Писарь так с коня и свалился, чудом головой не ударился. Александр склонился над ним, щурясь – морщинки, лицо изрезавшие, тоже с корой сходство придавали. Пальцы его, скрюченные, походили на сучья, кое-где из суставов даже выглядывали зеленые побеги. Бакенбарды зеленые, густые перемешивались с еловыми иголками и торчали во все стороны. А когти-то, когти! – Зачем пришел? Что тебе в лесу понадобилось, да еще и без позволения? – Д-донесение… из П-полтавы, срочное… – забормотал Тесак, хлопая глазами, словно сова какая. – Дедушка лесовик, хозяин лесной, вы простите, что запамятовал разрешения спросить, дело больно безотлагательное, все из головы повылетело, не серчайте, не повторится такого больше! Сказал – да и язык прикусил. А ну как рассердится Александр Христофорович, что его так прямо назвали, разгадав? Ой, что шатун-костолом с ним сделает за непочтительное поведение! Хорошо, что лешим не назвал, а то б совсем обозлился! Однако Бинх, напротив, успокоился и даже пониже ростом стал – с обычного человека почти. Присел на корточки рядом, голову к плечу склонил. На Тесака так и пахнуло сладким ароматом лесных трав. – Что за донесение? Писарь трясущейся рукой достал конверт. Леший протянул руку – кора да листва на глазах осыпались, оголяя обычную грубоватую кожу, и на плотной бумаге сомкнулись уже вполне человеческие пальцы. Когтем другой руки вскрыл Александр Христофорович конверт, вытащил записку, пробежался глазами. Нахмурил косматые брови, на ноги поднялся, возвращая себе человеческий облик полностью. – Поехали, дела не ждут. Пока Тесак поднимался да отряхивался, Бинх свистнул, да так оглушительно, что писарь чуть снова на землю не полетел. Из кустов вышла лошадь, на которую полицмейстер ловко вскочил. – Чего стоишь? Седлай коня своего. Тесак послушно забрался в седло и, сгорбившись, поехал следом. Когда они, покинув лес, приближались к селу, Александр Христофорович, казалось, становился все ниже, а в ворота въехал уже привычного, невысокого роста. *** С той поры Тесак старался на работе не задерживаться и вообще всячески избегал своего начальства, лишний раз даже глянуть боялся. Рассказывать, конечно, никому не стал, а ну как лешак его за то… оттого и выпивать совсем бросил, чтобы не проболтаться ненароком с пьяных глаз, а так хотелось надраться! Это ж надо – нечисть, лесовик под боком, в его селе! Может, к отцу Варфоломею обратиться? И что он скажет? Чтоб перестал Тесак в нечисть верить, вот что. От лукавого такие мысли о нечисти всякой, пережитки языческие. И ведь не скажешь, что привиделось… давно подозревал писарь, все признаки ведь налицо. И что теперь с этим делать? Однажды, когда он осенью в полутьме возвращался домой, от забора вокруг хаты отделилась тень и преградила ему дорогу. Тесак остолбенел, узнав полицмейстера, который, вообще-то, остался в участке. – Что же это ты, Тесак, – заговорил тот спокойно, даже ласково как-то, – бегаешь от меня? В лес больше и носу не кажешь, за карты со мной садиться перестал… али боишься? Писарь так назад и шагнул, лихорадочно сглотнув. Однако волю в кулак собрал – леший, кажется, против него ничего не имеет, иначе бы давно разобрался. Бинх успел показать, что на расправу скор. – Б-боюсь, Александр Христофорович, – честно признался он, снимая шляпу и судорожно сжимая ее в руках. – Вы уж не обессудьте. Может, другого писаря на службу возьмете? – Ты мне это брось, – нахмурился полицмейстер, – мне другой не нужен. Меня в твоей работе все устраивает. – Александр Христофорович, ну так ведь… – Тесак замялся и уставился в землю несчастными глазами. Бинх вздохнул. – Ну узнал и узнал. Я ж тебя за то убивать не собираюсь. Наоборот, ты мне нравишься – исполнительный, почтительный. Уважаешь традиции. В лесу для тебя всегда и ягоды, и грибы найдутся… – писарь вздрогнул, вспоминая полные лукошки. – Ты только заглядывай. И от меня не прячься. – Не могу я так. Вы ж лесовик, хозяин лесной, а человеком прикидываетесь, зачем? – Иные многое бы отдали за такое расположение, – заворчал Александр Христофорович, игнорируя его вопрос, – а ты от него бегаешь. Где я еще такого писаря найду, чтоб и грамотный, и мне постоянно напоминал, что я опять с сапогами или одеждой напутал? Другой смеяться будет за глаза, а ты помогаешь. Не люблю, когда надо мной смеются, – добавил Бинх холодно, так что порыв ветра налетел, – а за помощь умею быть благодарным. Не беги от этой благодарности, когда еще такое случится. – Зачем вы вообще в полицмейстеры пошли? – снова задал вопрос Тесак, на сей раз куда тверже. Леший склонил лохматую голову к плечу – опять шляпу в участке оставил. Нечисть ведь часто с непокрытой головой ходит, чего ей. Кому рога мешают, кому просто ни к чему бесполезный головой убор – оттого, наверное… – Надоели мне люди, терпеть их не могу. Охотники почем зря дичь стреляют, даже молодняк по весне. Шумят в моем лесу, позволения никогда не спросят, чтоб войти. Ну я и решил – лес-то можно и другим способом охранить. Лесного хозяина люди подзабыли, а полицмейстер с хлыстом – это другое, реальное, пострашнее будет. Нравится мне вашего брата учить уму-разуму, чтоб неповадно было. – Неп-правда, – вдруг подал голос Тесак. Бинх насмешливо приподнял брови. – Что неправда? Думаешь, не в радость мне, когда пьяные в лесу дорогу не найдут? – Неправда, что людей не любите, – осмелел писарь. – Вы ж, коли б не любили совсем, так и из лесу бы не выпускали. Водили бы по кругу, пока человек не сгинет, или зверье натравливали. А вы следите, чтоб по правилам все, чтоб охотники лишнего не стреляли, чтоб деревья почем зря не рубили, чтоб детей без присмотра в лесу не бросали, чтоб шумом живность не пугали… вы же лес бережете, но стараетесь в мире с людьми жить, лишь бы они вас не трогали… Слушал его Бинх, все больше хмурясь. Наконец, когда Тесак замолчал, чтобы дух перевести, покачал медленно головой. – Дурак ты. Совсем дурак. Когда у вас двадцать с лишком лет назад девок резали – думаешь, мне было до того дело? Не было. И сейчас ни до кого нет. – А когда бабка Матрена мужа своего к лешему послала, вы ж его не забрали! – напомнил писарь. – Хоть и мимо проходили, не могли не слышать. Тут уж леший захохотал, отрывисто, ухающе, так, что мурашки по спине у Тесака побежали. – Это Микитку-то? Смешной ты! Очень мне он нужен. Что я, всех, кого ко мне пошлют, привечать должен? – А я все равно верю, что вы не злой, – упрямо заявил Тесак, комкая шляпу. – Наоборот, хороший. Бинх перестал смеяться и посмотрел на него внимательно. – Я не злой и не хороший. Я хозяин лесной. Сказал и пошел прочь, обогнув писаря своего. А когда тот оглянулся вслед, на дороге уже никого не было. *** На следующий день у Тесака был выходной, и он, подхватив лукошко, прямо с утра поспешил в лес. На опушке привычно забормотал под нос, как бабка учила – «Дедушка лесной, разреши в лес твой войти по грибы да по ягоды, а надолго ли, уж тебе решать». Лес был полон щебета птиц, и писарь побрел по знакомой тропинке. Она вывела его на поляну, и почти сразу в глаза бросилась россыпь грибная по ее краю. И как ее только не заметил никто раньше! Тесак обогнул семейство лисичек и зашагал вперед. Вдоль тропинки из травы выглядывали яркие ягодки земляники, но путник проигнорировал и их, как и застенчивые синеватые ягодки голубики. Неожиданно ему на глаза попалась тропка, которой Тесак, отлично изучивший лес вблизи села, не знал и прежде не видывал. Он свернул на нее и побрел все глубже и глубже в чащу, пока не оказался на неизвестной даже не поляне, а какой-то проплешине среди деревьев. Там стояла покосившаяся хатка, а перед ней на поваленном дереве сидел Бинх. У его ног жевали траву зайцы, а с плеча на макушку и обратно перепрыгивала белка с орехом в лапках. Когда Тесак вышел из-за стволов, леший поднял голову, и зверек спрыгнул к нему на колени. Шершавая, грубая, будто корой покрытая ладонь погладила рыжую красавицу. – Ты грибов и ягод не взял, я и решил, что ты меня ищешь, – заметил он. – Мог бы и в селе меня найти. Тесак помялся и поставил лукошко на землю, плечами пожал – мол, ну как-то так вышло. Затем указал на хатку. – Вы тут живете? Александр кивнул, со скрипом – с самым натуральным скрипом – поднимаясь на ноги. На сей раз тело его почти полностью скрывал мох на манер камзола, а пуговицами служили маленькие поганки. Зайцы подняли головы и зашевелили усами, после чего вернулись к завтраку, а белка спрыгнула на землю и побежала мимо гостя прочь. Бинх посмотрел ей вслед. – От стада отбилась. Я их соседу-лесовику в карты проиграл, все стадо перегнал, а эта ни в какую, потерялась и ко мне прибилась. Ну ничего, через год остальных отыграю, – заметив вопросительный взгляд Тесака, и сам повернулся в сторону домишка, задумчиво его изучая. – Иногда. Если жена есть. – Жена? – С последней около ста лет прожили, – Бинх поскреб когтями суховатую кору подбородка. – Олесей звали. Ее мачеха изводила, типичная у вас история: новая жена ругает, бьет, работой донимает, а отец глаза на все закрывает. Ну, мачеха как-то послала Олесю к лешему, а той так все надоело, что она пошла топиться. Как всегда. Ну, я ее у речки и перехватил – спросил, не хочет ли со мной жить, раз послали. Она с тоски и согласилась – какая разница, ко мне или к водяному, дома-то все одно житья нет и не будет. Ничего, прижилась тут, – он немного помолчал, погрузившись в воспоминания. – Время шло, мачеха ее померла, а там и отец тоже, детей они не оставили. А Олеся все такой же молодой оставалась, как в лес мой вошла. Но в итоге не выдержала, стала проситься в село обратно – тяжело, говорит, невмоготу знать, что некому отца родного оплакать да за могилкой поухаживать, сколько лет стоит, заброшенная, заросла вся, забытая. А я ее что, силком держу? Отпустил, конечно, только велел до первых петухов вернуться. Он снова замолчал, а по полянке прошелестел ветерок, точно вздох тихий. И понял Тесак – не вернулась. – Она… она решила с людьми остаться? – Угу, – Александр Христофорович повернулся и тяжело глянул на писаря. – Ненадолго, правда. Навсегда. Наутро сельчане на кладбище, на одной из могилок обнаружили дряхлую старуху. Мертвой. И тут Тесак вспомнил эту историю. Ему тогда было лет шесть, когда все село гудело о старой высохшей бабке, которую нашли на кладбище. Думали, что ведьма или упырица, чудом внучка сестры ее матери признала тетку двоюродную по колечку с особым узором, которое Олесе досталось от умершей матушки, а та получила от своей матушки, как старшая дочь. Повезло, а то б не позволили на кладбище хоронить. Долго еще судачили, куда она пропала, но все сошлись на том, что верная дочь, несмотря на все обиды, нашла способ вернуться и поклониться могилке отца, но ее сердце не выдержало и остановилось. Все были растроганы и похоронили усопшую рядом с отцом. – Почему же так случилось? – Потому что не стоило нарушать условия, когда имеешь дело с нечистью, – Бинх пожал плечами. – Она жила и была молодой оттого, что была женой лешего, а значит – породнилась с нечистью. Она покинула мои владения и оказалась среди людей, и крик петуха с первыми лучами солнца разрушили чары, вернув Олесе все прожитые годы. А их было больше ста. – Соболезную, – неловко пробормотал Тесак. Леший опять пожал заросшими мхом плечами. – Вы, люди, вообще часто умираете. Так зачем ты пришел искать меня здесь? – Не знаю, – смущенно произнес писарь и опустил голову. – Спросить хотел… может… может, помочь чем надо? – Мне? – опешил Александр Христофорович. – В моем лесу? – Нет… в селе. Вы ж там один… в доме… мало ли чего… – Я в доме стараюсь не появляться, чтобы с домовым не ссориться, в лес возвращаюсь, – покачал головой Бинх и чуть улыбнулся. – Но спасибо. – А как же… я же сам один раз к вам приходил… – Ну так стараюсь не появляться, но иногда приходится, для видимости. Несколько часов мы друг друга терпим, нам, в принципе, особо делить нечего – дом-то пустой стоит, домовому и скучно. Домовые, по большей части, народ степенный, рассудительный – на нем весь дом и двор держится, над всеми дворовыми духами хозяин. А я тоже хозяин, только в лесу. Нам драться и переругиваться не к лицу, вот и сидим, старые деньки вспоминаем, когда в нас поболе верили. Я ему мед да грибы сушеные приношу. Рискнешь зайти в мой дом али до сих пор меня боишься? Тесак несколько растерялся от резкой перемены темы, но, набравшись храбрости, кивнул. Хата лешего была небольшая, мебель имела грубую, кое-как обтесанные бревна и доски, покрытые мхом и листвой. Однако деревянная посуда, в которой Бинх предложил гостю мед и лесные ягоды, и ложки оказались выточены весьма искусно – оказывается, лесовик любил вырезать по дереву на досуге. Домой Тесак возвращался в глубокой задумчивости, с двумя лукошками – своим и Александра Христофоровича, – полными земляники и грибов. *** – Это пирожки? Мне? – с удивлением спросил на следующий день Бинх, когда Тесак пришел на работу и с какой-то робостью положил на стол перед начальником тряпичный узелок. Полицмейстер развязал его, и точно, не обмануло чутье – свежеиспеченные, румяные пирожки, один к одному. – Я грибы ваши вчера тетке своей снес, она напекла поутру и мне отдала часть. Немного, но мне одному не съесть… – писарь говорил так, словно оправдывался. Александр Христофорович шумно втянул аппетитный запах и неуверенно взял один пирожок. – Ты ведь знаешь, что нечисть, которая не с людьми живет, огня не любит? – Знаю, – тихо произнес Тесак, – а значит, вы готовить, верно, не умеете. А коли жинки из людей нет, то и пирожками вас накормить некому. Бинх молча впился зубами в угощение. *** Всадник Бинха здорово бесил. Не потому, что девок убивал, а потому, что без разрешения в его лесу появлялся. И притом как-то тихо появлялся, что леший ни о чем не догадывался. То есть, по его лесу ходит не зверь, не человек, не живой и не мертвец. Кто-то просто возникает, делает свое дело и исчезает, всячески избегая встречи с хозяином лесным. Да и полицмейстеру как-то не особо везло, пока напасть на след не удавалось. А тут еще и столичные гости, которые, между прочим, тоже… В общем, ругался Александр Христофорович в очередной раз на чем свет стоит, а Тесак привычно делил все на два. Что бы лесовик ни ворчал, а Гоголь ему чем-то приглянулся, присматривал он за молодым «дознавателем», хоть и дразнил его привычно. Аж в «Черный камень» за ним поехал, хотя требовалось Бинху сидеть тише воды, ниже травы, а то начнут копать, что это за полицмейстер в Диканьке, за что его сослали, кто вообще такой Александр Христофорович Бинх и откуда он взялся? Интересно было полицмейстеру, что связывает Гоголя со Всадником, больно часто убивец идет попятам за петербургским писарем. А ну как поймать на живца можно? Тесак сначала испугался за Гоголя, а потом справедливо рассудил – наоборот, так даже лучше, ведь леший всегда знает, когда кто-то в его владения заходит, а если он будет приглядывать за Николай Василичем, ожидая Всадника, значит, тому точно ничего не угрожает. Так, в принципе, и получалось. Правда, в готовность Бинха сделать из Гоголя наживку слабо верилось, особенно когда леший сердито скрипел и рычал, что лучше б запереть это столичное чудо в комнате, чтоб не просто в лес – вообще с постоялого двора не выходил, ведь тут же в неприятности попадает! Ходячее недоразумение. Еще и Гуро по лесу шастает, за ним полицмейстер следил с интересом – авось, разнюхает чего знаменитость столичная. И мавки активизировались – одна из них, Оксана, иной раз просилась в лес. Между нечистью в этом плане отношения были несколько запутаннее, особенно если нечисть была не по происхождению, а, можно сказать, от человека производная. С мертвяками разговор особый был, ведьмы старались в лес лишний раз не соваться, а Всадник проклятый… не человек, но что-то в нем есть от человека, может, был человеком раньше… потому что законов не знает. Неправильно это все… в общем, тоскливо было Бинху, хотелось иногда оборотиться волком и повыть на луну. Что он, впрочем, и делал, а потом вороной возвращался в участок. *** – Сказано тебе – не пойдешь с нами, – строго отрезал полицмейстер, хмуро уставившись на Тесака. Тот чувствовал какую-то детскую обиду – Яков Петрович идет, Николай Васильевич идет, а его, Тесака, тут оставляют… неужто ему Александр Христофорович не доверяет? Он же его тайну никогда и никому… – Не надо тебе туда, – услышал он тихий голос у уха, когда дверь за маленьким отрядом захлопнулась. – Вот именно тебе – не надо. Если б мы в лесу этого Всадника изловили, ему бы несдобровать. А так… от последнего дерева на опушке у меня и половины могущества моего нет. Да, я сильнее человека, да только и Всадник – не человек. Не ходи… пожалуйста. Не хочу, чтобы ты там был, если что-то случится. Тесак судорожно сглотнул и кивнул. *** Не может такого быть. Не бывает. Тесак подошел к опушке и тупо уставился на деревья. Что будет с лесом, если умрет его хозяин? Да и не может же он просто взять и умереть из-за какой-то ведьмы! Пусть даже он и слабеет за пределами своих владений… «А может, – шепнул предательский голос, – лешие оттого свое жилище и не покидают, что только в лесу они неуязвимы?» Писарь нервно поежился и с надеждой попросил у дедушки лесного позволения войти в его владения. Лес безмолвствовал, и одинокая фигурка робко ступила под сень деревьев. Ноги сами несли по знакомым тропинкам, да только не встречали его ни грибные полянки, ни ягодные. Все давно посбирали, да и заморозки скоро… птицы притихли, да и живность к зиме готовилась. Да и сам Александр Христофорович последние дни сам не свой ходил, глаза запали, вялый, будто ночами не спит. Оно и понятно, лешие же на зиму в спячку впадают, полицмейстер зимой в Диканьке всегда хмурной да сонный бывал, а если что не так, обозлиться мог пуще обычного. Может, оттого против ведьмы и не устоял… Нет, быть такого не может. Остановился Тесак, так и не найдя тайной тропки до хаты лесовика, а прежде та сама под ноги бросалась. Горько стало, даже обидно как-то – он ведь запрета не нарушал, в особняк не входил… Упрямство пересилило, и побрел писарь в самую чащу, куда прежде в одиночку не совался. Будь, что будет! Или найдет Александра Христофоровича, или сгинет. – Как был дурак, так и остался, – будто сам лес вздохнул, и из-за дерева вышел Бинх. Точнее, Тесак только чутьем каким угадал, что это начальство его, так-то из-за дерева вышло еще одно дерево. Оно медленно укорачивалось, а спустя пару минут на стволе образовалось знакомое лицо. Ветка, перетекая в руку, потерла глаза. Леший так и остался в одеянии из коры. – Ну чего ты пришел? – Александр Христофорович, вы живой! – не помня себя от радости, воскликнул Тесак, стягивая с себя шапку и сияя. – А чего мне будет, – вяло отозвался тот и зевнул. – Устал я от людей, надоело… да и столичный этот, Гуро… а ну как вернулся бы в Петербург и копать начал, кто я такой… удобный случай… похороны… – Вы мне ничего не сказали! – запальчиво выкрикнул Тесак, но тут же торопливо понизил голос, заметив, как болезненно поморщился леший. – Я же ваш запрет не нарушил, за что вы так? Я переживал… волновался… Бинх мутным взглядом уставился на него. Затем слабо улыбнулся и веткой невесомо коснулся волос. – Славный ты. Извини старика. Совсем соображать перестал, сил моих нет, который год нормально не сплю… ты приходи по весне. Как снег таять начнет… Бормотание лесовика становилось все неразборчивее, и вот уже перед Тесаком застыл могучий коренастый дуб. Писарь потихоньку побрел назад, благо, не успел далеко от знакомых мест уйти. *** Кое-где уже проглядывала сквозь снег земля, показались первые застенчивые подснежники. А глубже в лес пройдешь – все еще сугробы. Тесак оробел и остановился – а ну как слишком рано пришел? – Ай! Писарь потер затылок, куда ему угодил комок снега, и поспешно оглянулся, но никого не увидел. – Кто здесь? Среди деревьев пронеслось уханье совы, будто кто-то рассмеялся. Тесак завертелся на месте и вдруг столкнулся нос к носу с ухмыляющимся Бинхом. Того было и не узнать – вместо привычного зеленого одеяния он закутался в снежную шубу до пят. – Что, забыл своего начальника? – прищурился леший. Тесак затряс головой и протянул ему мешок. Когтистые руки неожиданно ловко справились с тесемкой. – Ничего себе! Пирожки. И с чем? – С картошкой и с вареньем, – писарь из любопытства незаметно погладил сверкающую шубу и ощутил прохладный пушистый снег, тающий от его прикосновений. – Это ты хорошо придумал, – согласился Александр Христофорович и, зевнув, со скрипом потянулся. – Потому что есть в лесу нынче почти нечего… Почти – но не совсем. Спустя несколько минут они сидели в хатке запасливого лесовика и, кроме пирожков, лакомились орехами и медом.