За бессонными ночами

Прощание перед сном и пожелание доброй ночи всегда казались Эрвину странным ритуалом. Вот вы ложитесь в одну постель, удобно устраиваетесь под одеялом, возможно, переплетаете ваши ноги — если в помещении не слишком жарко, — беретесь за руки. А потом, глядя в этой глухой темноте друг другу в глаза, прощаетесь, словно сейчас разойдетесь по разным комнатам. По факту же вы не покидаете кровать шесть-восемь часов. Проснувшись утром, вы здороваетесь, как будто проделали долгий путь, вернулись домой и наконец увиделись. Чем больше Эрвин размышлял об этом, тем более удивительным представлялся ему тот факт, что уже почти год он никому не желал доброй ночи и ни с кем не засыпал в одной постели. Да и в принципе не засыпал. Проблемы со сном у него начались после расставания с Майком. Этот мерзавец оставил у Эрвина в груди зияющую дыру, которую еще несколько месяцев кряду приходилось прикрывать двумя руками, чтобы не цеплять на улице чужие сочувствующие или просто любопытные взгляды. Эрвин пытался читать перед сном что-то невероятно занудное, вроде Пруста. Однако уже на пятой странице его укачивало от длинных, напичканных кучей эпитетов предложений, как если бы он ехал по ухабистой дороге на стареньком родстере. В конечном счете он спотыкался на каком-нибудь архаизме, гуглил, перечитывал предложение несколько раз, свирепел и откладывал книгу на прикроватную тумбочку. Возможно, ему следовало просто бросить эту попытку в серьезную литературу. Еще он брался за раскраски для взрослых, занимался спортом, выпивал бокал вина или совершал прогулку. Или просто лежал на кровати с закрытыми глазами и, притаившись под одеялом, ждал, когда сон придет по его душу. Прогулки помогали лучше всего. Вернее, они отвлекали. Подобно сомнамбуле, Эрвин бродил по пустому городу без определенной цели и маршрута. Глазел на неподсвеченные витрины магазинов — недалеко от Тифбурга он изучал цены на обувь, прикидывал, какую пару ботинок купит осенью, а чуть дальше площади Ганса Тома, перед винной лавкой, штудировал выставленные на обозрение сорта красного итальянского вина. Задумчиво курил, воображая, что он тот еще сомелье. Домой Эрвин иногда приходил только под утро. Шелест гофрированной стали на ближайшей стройке или стук колес первого трамвая возвращали его в действительность. Горизонт постепенно светлел. Усталость пульсировала в висках, ноги гудели, но, даже добравшись до кровати, Эрвин не всегда мог заснуть. Как итог: раздражительность и тревожность стали его постоянными спутниками. — Пачку «Лаки Страйк», пожалуйста, — Эрвин зашел на заправку недалеко от дома. Было три часа ночи, когда он в очередной раз обнаружил свою неспособность заснуть и отсутствие сигарет. Небывалая подстава. — Удостоверение личности. — Что? — Эрвин подумал, что не расслышал продавца. — Удостоверение личности или паспорт. — Неужели мне можно дать меньше двадцати? Вы издеваетесь? — Эрвин даже рассмеялся. Продавец точно пытался разыграть его, как же иначе это понимать? — Меня не волнует, сколько вам можно дать или не дать. С десяти вечера и до шести утра при покупке сигарет все обязаны предъявлять документы, удостоверяющие возраст. Пусть даже это будет столетняя бабка. Закон вступил в силу два месяца назад. — Это шутка? — Я похож на человека, который может шутить в три часа ночи? — продавец выглядел разозленным. Брови сдвинулись к переносице, а на лбу проступила складка недовольства. — Или вы показываете удостоверение, или покупаете чипсы с колой и уходите. Эрвин понял, что тоже начинает выходить из себя: свет люминесцентных ламп неприятно резал глаза после уличной темноты, невообразимо хотелось курить, он замерз, пока шел до заправки, а продавец наотрез отказывался продавать ему чертовы сигареты! И после очередного фиаско в постели вынести все эти обстоятельства было намного труднее. В довесок у него правда не было с собой удостоверения личности. Выходя из дома, он схватил только купюру в десять евро. Удостоверение осталось в куртке, которую Эрвин напрасно не надел. — Значит, не продадите? — напрямую спросил он. — Без документов — нет, — пожал плечами продавец. — Ничем не могу помочь. — Знаете что, мистер... — Эрвин скользнул взглядом к именному бейджу на груди сотрудника, — господин Аккерман? Я больше чем уверен, что никакого закона нет, и вам просто нечем заняться за отсутствием покупателей. Мне тридцать один, и вы прекрасно это видите, не так ли? К чему весь этот цирк? — Цирк тут устраиваете только вы. Предъявите мне ваши документы, и все. Если их нет — принесите, и чертовы «Лаки Страйк» ваши. Бинго. От упоминания сигарет у Эрвина пересохло во рту, а в груди всколыхнулась новая волна негодования: почему ему не продают сигареты? Он всего лишь хотел купить сигареты. Почему это оказалось так трудно? — Может, договоримся? — смиренным тоном спросил Эрвин. — Нет. — Почему? Здесь даже… — он бегло осмотрел помещение по периметру, — даже нет камер. Только дурацкие люминесцентные лампы. — Уходите, — оборвал его господин Аккерман и отвернулся к автомату с газированными напитками, демонстрируя, что продолжать спор не намерен. — Надеюсь, вам тоже когда-нибудь откажут в момент крайней нужды, — до тошноты спокойно сказал Эрвин и с высоко поднятой головой двинулся к выходу. — Да пошел ты, козел! Эрвин злорадно усмехнулся себе под нос: кажется, господин Аккерман был задет за живое. — Я сообщу об оскорблении покупателя куда надо. — Катись уже!.. Эрвин вышел на улицу и вдохнул полной грудью. Воздух был свежий, холодный, утренний. По коже побежали мурашки, волосы встали дыбом, и Эрвин поспешил домой. Курить отчего-то расхотелось. На следующий день, сумев поспать только четыре часа, Эрвин снова пошел на ту заправку. Господина Аккермана там не оказалось, а сигареты ему продала очень полная девушка без шеи — второй подбородок настолько опустился вниз, что ее попросту не было видно. Продала, не попросив чертово удостоверение. Чуть позже Эрвин вознамерился выяснить все об этом самом законе. Оказалось, он существует на самом деле. Вступил в силу два месяца назад. Эрвину не стало стыдно или неловко перед продавцом с заправки, скорее, просто обидно, что какие-то ублюдки из здравоохранения смеют принимать настолько важные решения без предварительного голосования. Где, мать вашу, та демократия, в которую политиканы тычут народ лицом, как собачонку в лужу? Всю неделю Эрвин спал относительно нормально. Хотя с каких пор поверхностный сон не более шести часов стал для него нормой? Он размышлял о том, что нужно бы обратиться к врачу. Но проблема заключалась в том, что Эрвин категорически отрицал снотворное или всякие медитации, которые якобы способствовали открытию чакр, третьего глаза и собственного бизнеса. Он принципиально не верил в подобное дерьмо, как и в гомеопатию. Он остановился через дорогу от заправки. Было пять часов утра. Пруст не шел, а в раскраске для взрослых остался всего один узор — его Эрвин решил приберечь на завтра. Господин Аккерман стоял за прилавком с опущенной головой — возможно, что-то читал. Возможно, даже Пруста. Потому что только этого сноба с его длинными предложениями можно читать с такой серьезной миной. Интересно, господин Аккерман уже дошел до того места с печеньем? Сто гребаных страниц Эрвин должен был восторгаться тем, как главный герой вспоминает вкус печенья из детства. Тем временем продавец встрепенулся, словно почувствовал на себе чужой взгляд, повернулся и в упор посмотрел на Эрвина. Между ними пролегала целая улица и оконная рама, однако Эрвину казалось, что они стоят совсем рядом. В лицо ударила краска, как будто его поймали с поличным. А затем господин Аккерман поднял правую руку и с абсолютно непроницаемым выражением лица показал средний палец. Эрвин не смог придумать ничего более умного, чем ответить тем же. Через секунду жалюзи на окне, напротив которого стоял господин Аккерман, опустились вниз. Леви. Продавца с заправки звали Леви Аккерман. Это выяснилось через несколько дней после «инцидента со средним пальцем». В голове Эрвина это звучало как заголовок первой полосы городской газеты о чем-нибудь дерзко-загадочном. Ночи становились все теплее. На свои прогулки Эрвин больше не надевал куртку, в кармане которой всегда лежал кошелек с удостоверением личности. Только толстовку. К врачу он не записался, но спать стал немного лучше. Майк снился все реже. Прогулки сделались скорее ритуалом, чем возможностью убить время. У прогулок появилась конкретная цель — заправка. Стояла середина апреля, по асфальту были рассыпаны крупные лепестки магнолии, а медленно подступающее утро напитывалось голосами птиц и запахом сирени. — А, это ты?.. Если у тебя нет документов и ты собрался снова выпрашивать сигареты, то лучше проваливай, — отчеканил стоящий перед заправкой Леви. Зажав губами фильтр, а под мышкой упаковку «Пуэбло» — самого дешевого табака, — он делал самокрутку. Вне рабочего места он выражался грубее. — Документов нет. — Тогда уебы… — Но я хотел бы купить чипсы и колу. — Ясно. Подождете, пока я докурю? — кисло спросил Леви, снова переходя на «вы». К этому моменту Эрвин как раз успел разглядеть его имя на бейдже. — Без проблем. Леви подкурил самокрутку и, слегка прикрыв глаза, глубоко затянулся. На вид Эрвин дал бы ему двадцать пять, но четкие морщинки в уголках глаз и на шее, выступающей из-под форменной футболки «Shell», выдавали то, что Леви, скорее всего, старше. — Вы всегда работаете ночью? — Зачем вам это знать? Собираетесь наведываться в гости? — Вы явно против, — с наигранным огорчением констатировал Эрвин. — Не нужно мне такой радости. — Жаль. Целую минуту они молча стояли рядом. Эрвин лихорадочно подыскивал новую тему для разговора, но в голове было пусто, а отойти в сторону после того, как у них завязался такой small talk, он посчитал глупым. Леви просто смотрел перед собой, не обращая внимания на чужое навязчивое присутствие. Наверное, работа продавца это и подразумевала. — За ночные смены платят больше, — пояснил он, присев на корточки и потушив сигарету об асфальт. — Поэтому да, я почти всегда работаю ночью. — Спать не хочется? — поинтересовался Эрвин. — Нет. У меня в принципе плохо со сном, — сказал Леви, и это даже было похоже на откровение. — Знакомо, — односложно сказал Эрвин, не желая с места в карьер вываливать на кого-то свои проблемы с бессонницей. Хоть перед ним, пожалуй, и был товарищ по несчастью. Они вошли в магазин. У самой двери Леви пропустил Эрвина вперед. Свет люминесцентных ламп снова резанул глаза, как ножом, — Эрвин на мгновение остановился и зажмурился. — Какую колу? — Маленькую, — отозвался Эрвин из-за полки с чипсами. — И один эспрессо, пожалуйста. Эспрессо потому, что ему нужно было отредактировать и отослать один заказ до полудня. Расплатившись, Эрвин мялся на пороге: разговор с Леви мучал своей незавершенностью. — Сахар? — неуверенно начал он, вспомнив, что не подсластил свой кофе. — Вредно. — Что? — Вон там, рядом с журналами. Я пошутил. — Смешно, — натянуто хихикнул Эрвин. Он добавил в эспрессо две таблетки заменителя сахара и еще несколько минут разглядывал журналы. Может, стоит купить что-нибудь из серии научной фантастики или последних политических новостей, чтобы дома отложить Пруста в долгий ящик? В итоге Эрвин отказался от этой затеи и, негромко кинув через плечо «пока, Леви», вышел из магазина. Тому, кажется, пришлось совсем не по вкусу, что Эрвин назвал его по имени. Целую неделю Леви не было на работе. Эрвин приходил каждый день. Сначала из-за бессоницы и по привычке, а затем как если бы действительно начал беспокоиться за своего новоиспеченного знакомого, которого едва ли знал. Другой работник — не в меру болтливый парень — не был в курсе, куда подевался его коллега. Простодушно сказал, что на этой неделе в ночную смену вкалывает он. Леви появился за кассой ровно через девять дней после той ночи, когда Эрвин стоял с ним перед заправкой. Выглядел он отвратительно: под покрасневшими глазами залегли черные тени, плюс нездоровый цвет лица и опухшие веки. Зомби во плоти. — Давно не виделись, — с затаенной радостью сказал Эрвин. — Ага. — Брал отпуск? — Нет. — Ясно. Беседа не клеилась, и от этого Эрвин чувствовал некоторое разочарование. Когда он успел так прикипеть к твердолобому господину Аккерману, который исправно следовал тупому закону и отказывался продавать сигареты ночью без документов? — Прости, что лезу в душу, но если я могу тебе чем-то помочь… — Отстегни тысячу евро — вот помощь будет! Даже на кофе и сигареты немного останется. — Останется с чего? — не понял Эрвин. — С ебаных похорон. — Мои соболезнования. — Засунь их себе в… — Не хочешь покурить? — спросил Эрвин и хлопнул рукой по карману джинсов, как бы говоря, что угощает. Дядя Леви скончался после неудачной операции по удалению почки. Дирекция больницы умыла руки, и все расходы за похороны Леви, как ближайший родственник, должен был взвалить на себя. Восемьсот евро — совсем не те деньги, которыми он мог разбрасываться. Другими словами: у него просто не было такой суммы. Теперь Леви писал в общину, чтобы они приняли во внимание все обстоятельства и оплатили хотя бы часть расходов, параллельно размышляя над альтернативным и безумным вариантом: взять кредит. Эрвин с тяжелым сердцем выслушал все это, а затем невпопад представился: — Меня зовут Эрвин. Было так странно, что они уже ругались, показывали друг другу непристойные жесты, курили и несмешно шутили, а Леви до сих пор называл Эрвина не иначе как «а, это ты». — Ну, пиздец. Я думал, это имя осталось в девятнадцатом веке. — Мои родители отчего-то забыли об этом, — Эрвин откинул голову на стену и заметил, что небо над крышами уже наливается цветом, как начинающий зреть фрукт. Звезды постепенно тускнели. Должно быть, на часах около шести утра. В доме через дорогу с характерным звуком поднялись роллеты. Посреди проезжей части лежала пустая банка из-под энергетика — каждая проезжающая мимо машина заставляла ее мотаться, как неприкаянную, из стороны в сторону. Эрвин лениво следил за ней взглядом, ощущая, как в груди сильно колотится сердце. — Говоришь, тебе нужны восемьсот евро? Не глядя на него, Леви кивнул. — Куда перевести деньги? — Ты совсем ебанутый, что ли? — сначала Леви усмехнулся, а затем и вовсе надрывно рассмеялся. Про себя Эрвин отметил, что смех делает того совсем другим человеком. Более открытым и привлекательным, что ли. — Не дури, — чуть позже сказал Леви. — Мы почти не знакомы. Но спасибо, что рассмешил. Небось решил отмыть свои фрилансерские миллионы через денежный перевод? — Откуда ты знаешь, что я фрилансер? — Кто еще может позволить себе шататься ночами по городу вместо того, чтобы закинуться снотворным, отрубиться и в семь утра отправиться в офис? — Да кто угодно, — развел руками Эрвин. — Но если серьезно, то фрилансер — это пальцем в небо. Получается, угадал. — Я графический дизайнер, — уточнил Эрвин. — Класс. А я работник заправки. — Могло быть и хуже, — Эрвин постарался представить что-то хуже минимального размера оплаты труда, заправки и предстоящих долгов из-за похорон дяди, умершего вследствие неудавшейся операции. Жизнь Леви была тем еще дерьмом. — Могло, — легко согласился тот. — Могло бы вообще не быть работы. Об этом Эрвин не подумал. В окружающей их ночной тишине по рельсам оглушительно пронесся пустой трамвай. Они виделись несколько раз в неделю. Даже когда Эрвин чувствовал, как сон смаривает его и уговаривает принять горизонтальное положение, он все равно заставлял себя выйти из дома хотя бы на час. Сначала он приходил на заправку за колой и чипсами, потом, под утро, за кофе, потом за замороженной пиццей со шпинатом, а потом все предлоги кончились. Он приходил к Леви. Община одобрила заявление о единичном получении социальной помощи — круги под глазами у Леви стали чуть меньше, да и выглядеть в целом он начинал менее враждебно и озабоченно. Однажды Эрвин шел с Леви до дома после его смены — в семь утра. Улицы к этому часу уже были полны людей, кричащих детей и машин; все норовили налететь на них, обогнать или задеть сумками. Набитые белыми воротничками автобусы, выпуская выхлопные газы, проносились мимо на полном ходу. Полуночник в лице Эрвина совсем отвык от жужжащей утренней суеты этого города. Леви жил в трехэтажном фамильном доме: на первом этаже — старый дед, на втором — его бывшая и такая же старая жена, а на третьем — трое «счастливчиков», отхвативших дешевые — по меркам района и месторасположения — меблированные комнаты. Они стояли перед парадной дверью и шепотом, чтобы дед не услышал, обменивались скучными банальностями. Эрвин смотрел на Леви, на то, как открывается его рот, на верхний ряд зубов, и думал, что не простит себе, если упустит такой шанс. Собравшись с духом, он предложил Леви выпить. По тому, как легко тот согласился, Эрвин не без сожаления понял, что для Леви их первая вылазка за пределы привычного маршрута не значила ничего более, чем вечер двух знакомых-друзей в баре за кружкой пива. Эрвин, конечно же, вкладывал в это приглашение несколько иной смысл. Он напился. Не до беспамятства, естественно, но до легкого головокружения и подкашивающихся ног. Впрочем, чувствуя, как Леви, бормоча ругательства под нос, крепко приобнимает его за талию, Эрвин думал, что эта выходка того стоила. Руки у Леви были маленькие и без мозолей, а хватка — железная. — Это твой дом? — требовательно спросил Леви, как если бы был въедливой воспитательницей, доставляющей маленького мальчика Эрвина поздно вечером родителям. — Вроде, да. — Эрвин! — Да, это мой дом. Я живу на четвертом этаже. — До кровати-то сам дойдешь? — А ты и с этим можешь мне помочь? — Эрвин никогда не флиртовал так ужасно. — И не надейся. Даже выпить с тобой больше не пойду, раз ты краев не видишь… — Ну-у-у, нет, — он приблизился к Леви и медленно, словно на пробу, взял того за руку. Маленькую и без мозолей. Она полностью помещалась в руке Эрвина, и это сразу же показалось ему невыносимо очаровательным. Леви его мнения не разделял — тут же резко дернулся и с очевидной угрозой во взгляде посмотрел на Эрвина снизу вверх. — Отпусти. — Леви… — Отпусти, я сказал. Эрвин не отпускал, хотя и видел, как кредит доверия Леви к нему тает на глазах. Тот выглядел растерянным и даже немного разочарованным — явно не рассчитывал, что все выйдет вот так. Не предугадал, что Эрвин один из этих. — Я предупреждаю, Эрвин! — три слова и леденящий душу тон прозвучали как пощечина. — Прости, — он разжал пальцы и предусмотрительно отошел на несколько шагов назад. — Думаю, мне пора. Прости. Спасибо, что проводил. Доброй ночи. Не дождавшись ответа, Эрвин быстро, насколько позволял алкогольный морок, двинулся ко входной двери. Леви так ничего и не сказал ему вслед. Эрвин не приходил на заправку несколько дней. Не отваживался. Да и были дела поважнее: самоедство. Он все испортил. Бессонница снова вернулась. Был конец мая, когда Эрвин, выходя из дома в сумерки, налетел на Леви, сидящего на ступеньках. Они не виделись почти две недели. — Что ты тут делаешь? — в недоумении спросил он. — Тебя жду. Хотел удостовериться, что ты не сдох. — С чего бы? — даже немного цинично поинтересовался Эрвин. — Ну, алкогольное отравление… Тем более в твоем-то возрасте. Сколько тебе, ты говорил? Сорок один? — Тридцать один. — Да, точно. Эрвин постарался не улыбнуться, а затем показал Леви средний палец. — Если честно, то я просто хотел спросить, нет ли у тебя машины. — Нет. — Что ж, ладно, — Леви вздохнул, поднялся со ступенек и отряхнул джинсы. — Зачем тебе? — Нашел, кому продать свой старый дурацкий матрас. Но это у черта на яйцах. — Где? — В Шпайер. — Могу одолжить у одного друга на день, — Эрвина осенило, что у Ханджи есть машина и как раз недавно он здорово помог ей с одним проектом, который был не совсем по ее профилю. Та обмолвилась, что с нее должок. — Когда тебе удобно? — Завтра? — Ладно. В десять. Оставалось надеяться, что самой Ханджи машина завтра не нужна. Они вместе дошли до перекрестка, и Леви, скупо поблагодарив, махнул рукой и удалился. Эрвин не понимал, что происходит: Леви с жестокой однозначностью дал понять, что что-то помимо приятельских отношений его не интересует, а теперь сам пришел к Эрвину и попросил у него помощи. На оппортуниста или кого-то, кто играет чужими чувствами, он похож не был. Возможно, Леви решил приписать тот «инцидент с рукой» (это снова звучало как заголовок газеты) алкоголю и одиночеству, на которое по пьяной лавочке намекнул Эрвин. В любом случае, кажется, у него появился шанс все исправить. Ехать с Леви в машине при ярком свете дня, то и дело прихлебывая кофе из бумажного стаканчика, было в новинку. Но Эрвину нравилось. По радио играла задорная «Golden Veins», так что сразу хотелось жить, дышать и любить. Эрвин приоткрыл окно и с наслаждением подставил лицо свежему ветру. Леви был за рулем. Во время поездки Эрвин изо всех сил подавлял желание положить руку ему на бедро: еще не хватало, чтобы тот открыл дверь и выскочил из машины на полном ходу. С матрасом они разделались быстро. Правда, он был, зараза, тяжелым и громоздким. Одному Леви было бы попросту неудобно его тащить. Эрвин радовался, что согласился поучаствовать в этом спонтанном мероприятии. Как они оба и думали, Шпайер оказался дырой. Но была и положительная сторона: бизнес-ланч в одном итальянском ресторанчике в старом центре вышел им по деньгам намного дешевле. Эрвин узнал, что Леви не ест томаты и фасоль, а на авокадо у него аллергия. «Повезло, — добавил к этой информации Леви, — а то еще пришлось бы тратиться на эту маленькую зеленую херню размером с ладонь». Эрвин мягко улыбнулся — он любил авокадо. Однажды в июле они накурились и залипали на «Интерстеллар». Все происходившее на экране казалось одурманенному мозгу Эрвина преисполненным невероятно глубокого смысла. «Гениально, — завороженно шептал он каждые пять минут. — Ты понял, как все закольцовано, да? Все-таки это гениально! Понял, да?» Леви же почти плакал от смеха, наблюдая за всем этим. Они сидели на диване, и его вытянутые ноги покоились у Эрвина на коленях. Когда фильм закончился, а их попустило, они еще долго рассказывали друг другу идиотские истории из тех времен, когда были подростками. Одна из самых эпичных: по пятницам в компании друзей Леви от случая к случаю прикладывался к паленому бухлу, и когда ноги отказывались идти до дома, а последний трамвай уходил прямо из-под носа, он воровал плохо пристегнутые велосипеды и ехал на них. В какой-то момент он обнаружил, что их число на его заднем дворе перевалило за десять. Когда это обнаружил и ныне покойный дядя, Леви мало не показалось. «Да, я был тем еще отморозком», — подытожил он и широко зевнул. В ту ночь Леви не пошел домой, а остался у Эрвина. Спал, подтянув ноги к животу, на том самом диване. Пригласить его к себе в кровать Эрвин не решился. Как больше не решался предпринимать каких-то попыток к сближению. Под вопросом оставалось одно: как вынуть эту тянущую боль из-за грудины. — Хочешь еще пива? — Нет. Мне хватит, — отрезал Эрвин. С того их первого раза в баре он твердо вознамерился больше никогда не давать себе слабины, как бы ни хотелось отпустить мысли и тело. — Хорошо, что они работают до трех, — заметил Леви, когда они покидали бар. — Хорошо, что ты сегодня не работаешь, — поправил Эрвин. Эта вылазка точно не состоялась бы, если бы Леви нужно было горбатиться в ночную смену. — Пойдем пешком? — спросил он, а затем с шутливой интонацией добавил: — Или украдем по паре велосипедов? — Завали. На половине пути их застала гроза. Небо грохотало, как жестяной таз, и низвергало на землю потоки воды. Воздух был влажным, липким. Они укрылись под первым попавшимся козырьком жилого дома. Вокруг — плотная пелена дождя, нервно мигающий городской фонарь и ни души. Кажется, Леви что-то сказал, но Эрвин не расслышал его. Они остолбенело стояли друг напротив друга, и Эрвин чувствовал, что его безжалостно ведет: от выпитого пива, от аромата дождя, от очередного совместного похода в бар и таких удобных для свершения каких-нибудь безумств обстоятельств. Леви не двигался с места: ни тогда, когда Эрвин сделал шаг вперед, ни тогда, когда Эрвин наклонился к его лицу. Только шумно втянул носом воздух, приоткрыл губы и совсем тихо, вопросительно вымолвил: — Эрвин?.. — Если ты не собираешься снова оттолкнуть меня, то… — на грани слышимости произнес он, всем существом впитывая волшебство этого момента. — Эрвин, блядь, я… — Леви не выглядел как человек, который собирается кого-то отталкивать. Скорее, как человек, который храбрится. — А так?.. Еще секунда, и Эрвин практически навис над Леви. Запрокинув голову и не дыша, тот во все глаза смотрел на него. Их лица разделяли жалкие сантиметры — Эрвин мог видеть проклевывающуюся щетину на чужом подбородке и две ранее не замеченные веснушки на носу. Еще секунда, и эта близость стала невозможной. А затем Эрвина схватили за край футболки и, комкая ее в кулаке, заставили наклониться ниже. От Леви пахло пивом и сигаретами. Эрвин не слышал ничего, кроме стучащего в висках пульса. Когда они оторвались друг от друга, дождь уже закончился. На выходных, ближе к вечеру, когда Леви отоспался после ночной смены, они поехали кататься на велосипедах. Стояла страшная духота — было видно, как жаркое марево колышется на горизонте. Оказавшись посреди широкого поля, вдалеке от города, они побросали велосипеды и, тяжело дыша и обливаясь потом, повалились на землю. В какой-то момент над Эрвином возникла тень, а солнечные лучи, бившие по глазам, исчезли — Леви всегда целовался как-то быстро и поверхностно, словно боялся, что им вот-вот помешают. Стоило Эрвину углубить поцелуй, как тот тушевался и отстранялся. Как-то Эрвин поинтересовался, был ли Леви с мужчинами прежде. Тот покачал головой, а Эрвин пообещал себе дать ему время и занять выжидательную позицию. Все, что теперь происходило между ними, уже в какой-то степени было для Эрвина слишком. Еще месяц назад он и мечтать о таком не смел. Первую совместную ночь они провели у Эрвина в квартире. Вернее, это было почти утро. Леви оказался очень чувствительным и очень шумным. Видеть его таким — страстным, жадным до удовольствия, громко стонущим, растрепанным и потерявшим всякий контроль над собой — было просто невероятно. — Доброй ночи, — сказал Эрвин, смакуя эти слова. Он никогда не думал, что их так приятно говорить кому-то. Особенно если от всего сердца. — И тебе. Они не держались за руки и даже не переплетали ноги под одеялом — слишком жарко. Однако Эрвин уже заранее чистосердечно радовался тому, что когда проснется, когда вернется из этого странного состояния небытия под названием сон, рядом с ним будет Леви. — Это что, Пруст? Вау. Эрвин открыл глаза: приподнявшись на локте, Леви внимательно глядел на книгу на прикроватной тумбочке. — Ага. Знаешь этого сноба? — Еще бы. Я прочел все семь романов в этом сборнике… Как он там называется? — «В поисках утраченного времени». — Точно. — Серьезно? Это же невозможно читать! Ты точно шутишь! — Возможно, — Леви улыбнулся уголком губ. — Доброй ночи, Эрвин! — Эй, ты не можешь так уйти, — вот, он снова говорит так, словно они действительно собираются расставаться. Как же это все-таки забавно. — Ну-ка, признавайся! — Нет. Я сплю. Пока. До завтра. — Завтра поговорим, да, — пригрозил Эрвин и лег на бок, притягивая Леви за талию к себе. — Сегодня, — сонно исправил его Леви. — Сегодня, — согласился Эрвин. Прощание перед сном и пожелание доброй ночи всегда казались Эрвину странным ритуалом. Странным, но чертовски завораживающим.