Прозрение приходит с болью. А слепота - с любовью.

Он вдруг внезапно возвращается другим. И кто в этом виноват? В жерле камина шумно догорают остатки бумажной вечности. Что ж, девочки, верные своему Небесному, всегда преисполнены материнскими чувствами и заботами. Крисания всегда старалась спрятать под крылышко, да только от этого горечью разило так, что болью легкие и сердце изнывало. Он вернулся. В очередной раз. Рабочая неделя подходила к концу. А в ушах еще слышился смешливо-издевательский тон начальницы. Такхизис была будто исчадья Ада. Впрочем, как и все начальники этой заезженной Вселенной. Женщина статная и видная, она властвовала над подчиненными Королевой офисного планктона. Вот только Рейстлина это ужасно раздражало и выматывало. Не по силам он выбрал дорогу, не по силам. Не его это. Ничего не выйдет. Хотя, стоит лишь немного сдвинуть Такхизис с насиженного и…Желанная удача может настигнуть и его. Растерзанного, но не побежденного. Дверь шумно хлопнула. Крисания встряхнулась. Золушкой в чужом доме, на добровольных началах. Маленький ключ к счастью неосязаемому. Скрашивающее украшение. Почти спасение, с дарованным именем. Наивное дитя, отвлекающее от истинных целей. Таринской завладела щебечущая влюбленность и уморительный трепет. Забавно. Знакомо, будто ему брата мало, с его этой чрезмерной преданной заботой. - Уходи, ты мне наскучила. Болезненный хрип из коридора слышиться ужасной смысловой какофонией. Подбегает светлым мотыльком и подносит свежий отвар, дабы справится с приступом кашля. Рейстлин делает глоток, и выплескивает содержимое, с таким ужасным надменным выражением. Смотрит ей через плечо. Над рабочим столом лампа горит. Снова она его мысли своими коверкает, смешно думает. Маджере фокусирует взгляд на девушке, что улыбается ему приветливо, даже не смотря на то, что он так себя ведет. Руки протягивает, ладони истерзанные крапивными ожогами и еще чем-то, но нежные все-же, пальцы тонкие и прохладные. Хочется поддаться. Но он лишь злобно хмуриться. - Ты мне надоела, спасибо, что скрасила мои тяжелые дни, но ты только отвлекаешь. И нос свой суешь туда, куда не просят. Я просил, не трогать рукописей. Мое личное пространство. Где тебе – не место. Кашель оставил, будто бы покорно прогибаясь под эмоцией. Гнев сразил. Рейстлин замахнулся, но рука далее не пошла, по собственной морали. Да, и к тому же, Крисания крепкой хваткой сжала его запястье, не желая зайти дальше. Сильная. Глаза серые будто горячей сталью заплыли, жидкой и неумолимой. Слезинка почти по эстетике по щеке круглой скатилась и упала, сливаясь с разлитым отваром на полу. - Рейстлин..Что я не так?..Побудь со мной. Объясни.-Вырваться Маджере не мог. Хватка девичья по-настоящему сильной была. Но губы ее были плотно сжаты, так побежденные поле битвы покидают – прискорбно и со слезами. Усмехается. Ближе поддается, почти шепчет медленно, тихо, чтобы услышала. - Ты мне - даром более не нужна и не важна, дочерь Божья. Я определил свою цель. И моя цель – далеко не ты. - Каждому дано по его вере.. Путь твой свободен. Ты..Волен свершить то, что назначил.. Хватка ослабляется. Освобожденный, Рейстлин Маджере без доле сожаления переступает через лужицу на полу и уходит. Оставаясь совсем один в своей собственной клетке, длинною в несколько квадратов. Дверь тихо закрывается снаружи. Не сразу. Погодя. <b>Белая накидка остается лежать на полу. Пропитанная собранным ею отваром. И почему, Бог и правда не всесилен..Отец?.. Глаза жжет до боли дерзкой и издевающиеся. Ожоги омываются соленой водой. Такая уж природа у любви. Прозрение приходит с болью. А слепота - с любовью.