Мой старик

Однажды один человек спросил меня о моей семье, и я ответила, что они слишком далеко от Скайрима. Это было ложью. Мне нужно было лишь собраться, пересечь границу с Сиродилом, и я оказалась бы в Бруме, дома, с родными. Там ждал меня мой отец, гордый, сильный и безумно старый человек по имени Арн. А я Арнея - дочь Арна. Там же меня ждали и мои сестры, и моя мачеха, они были так близко, но участь Довакина связала меня, заперев в Скайриме на долгое время. Там же меня ждала и могила матери - Виктории, жрицы Кинарет, что редко появлялась дома, но все же оставалась для меня и старшей сестры самым родным человеком. В Бруме меня ждали насмешки со стороны старых друзей, разочарование отца и горечь мачехи. Много воспоминаний о моих деяниях осталось в том городе. О моих проказах в графском замке, когда я была всего лишь ребенком, и моих преступлениях, когда я была подростком. Но все же я безумно скучала по всем этим с виду грубым нордам, по равенству рас, по бесстрашию в поклонении Талосу. Норды в Сиродиле так отличались от своих братьев в Скайриме. Мой старик первый раз выгнал меня из дома, когда мне было шестнадцать. Тогда я впервые попробовала скууму и заявилась домой не в самом лучшем виде - пьяная, грязная и недовольная всем на свете. Кажется, это был единственный раз, когда отец бранился, а мачеха плакала. Второго раза никто дожидаться не стал - я ушла сама, потому что никто в моей семье не поддержал бы мою мечту стать главой Гильдии Воров. А теперь моя семья наверняка думает, что я мертва, потому что последней весточкой от меня было "Я в Скайриме. Меня хотели казнить". Эти слова с тех пор врезались в мою память как молитва. И как проклятие. Мы с отцом никогда не отличались теплыми чувствами к друг другу, часто ссорились и кричали каждый вечер, из-за чего мачеха обычно ворчала: "За столом не место спорам". Но он ни разу не поднял на меня руки, потому что знал, что он единственный мужчина в семье и должен защищать всех нас. Он был сильный. Я не видела его уже восемь лет. Восемь долгих холодных зим, проведенных в одиночестве. Под подошвами привычно хрустело, стоял мороз, и я мечтала лишь о тепле своего дома в Рифтене. Снег валил большими хлопьями, и капюшон от плаща все время приходилось оттряхивать. На крышах домов были снежные шапки, а из труб шел темный дым, уносимый порывами ветра. Я все сильнее куталась в плащ, проклиная себя за то, что не взяла с собой теплый доспех. Что за миф, что нордам не бывает холодно? Мы всего лишь чуть меньше восприимчивы к морозной магии, но мы не виноваты, что нам приходится жить в таком холоде. Всем приходится приспосабливаться. Мьол шла рядом со мной, постоянно поправляя походный мешок, что был у нее за плечами. Я сотни раз предлагала ей поменяться ношей, и она сотни раз отмахивалась от меня, как от назойливой мухи. И после этого я не решалась заговорить первой. В итоге, весь путь прошел в молчании, и лишь когда отрезок пути предстояло преодолеть верхом, Львица рассказывала мне о своих путешествиях, победах и поражениях. Мне нравились те моменты, когда она говорила. Мне нравился ее голос, который согревал в особенно холодные дни, мне нравились те эмоции, с которыми она рассказывала о своей жизни. После всех молчаливых спутников, с которыми мне пришлось иметь дело, Мьол была как луч света. По крайней мере, с ней никогда не приходилось скучать. Но больше всего мне нравилось в ней то, что она разделяла мои взгляды насчет тупой кровавой резни, когда воину становится плевать, кого ему лишать жизни. Мы обе были согласны в том, что слабые юнцы слишком часто не ценят жизни врагов. Враги тоже бывают достойны лучшей смерти. - Хороший город, - чуть прищурившись, улыбнулась блондинка. - Иногда мне кажется, что он не меняется вот уже тысячу лет, - усмехнулась я, оглядываясь по сторонам. Вон там стоял дом старого алхимика Марка, и на двери его висела деревянная табличка с почти стершимся "Не беспокоить". А вон в том доме, над которым развевается имперский флаг, живет капитан стражи со своей женой и маленьким сыном. И таверна все та же, все с той же табличкой, и все такими же посетителями, вечно пьяными и, по той же пьяни, храбрыми и прекрасно поющими похабные песенки. Из дверей как раз вываливается бездельник Нор, огромный как дуб, но невероятный добрый мужичок. А там уже виден вход в графский замок, не слишком уж и большой для замка, но все его так привыкли называть. В страже до сих пор стоит Готир. Таких, как он, обычно называют "вечный рядовой". Надеюсь, он хоть немного продвинулся в звании. Здесь теперь так много стариков. И где-то среди них и мой отец. - У вас большой дом, - удивленно произнесла Мьол, когда я отворила калитку на участок перед усадьбой, что принадлежала моему старику. - Отец долгое время работал при графине, а потом и при графе, - пробормотала я, уставившись себе под ноги и боясь взглянуть на дом. Львица недовольно хмыкнула и толкнула меня в спину, чтобы я пошевеливалась. Я что-то возмущенно пробормотала, но все же поспешно направилась к крыльцу дома. Здесь тоже ничего не изменилось. Справа от входа стояла старая яблоня, которая уже давно не давала яблок, но которая прекрасно цвела короткой весной. Сейчас она была засыпана снегом, а на толстом стволе был прибит скворечник. За яблоней находился навес, под которым хранились дрова, а чуть дальше, уже за углом дома, стоял курятник, куда мы всегда запирали старую козу Арелию, когда она совсем уж не слушалась. Это было так давно. Мьол довольно поглядывала на то, как я улыбалась воспоминаниям, а когда я ловила ее взгляд, она сразу же пыталась выглядеть равнодушной, но в итоге все же не могла сдержать улыбки. - Ты никогда не рассказывала о своей семье, - заговорила девушка, когда мы уже поднимались по ступенькам крыльца. - Я не думаю, что это было так важно, - взволнованно выдохнула я. - Мне больше нравилось слушать истории о твоем отце. Нордка смущенно засмеялась. - Брось, я просто не люблю молчание, вот и рассказывала. - Но это все равно было интересно! Мьол покачала головой, все так же улыбаясь. На крыльце было чисто, ни снежинки, и я с досадой глядела на то, как мы с Мьол тут натоптали. Моя старшая сестра слишком сильно любит чистоту, и, наверное, будь я чуть младше, мне бы влетело. Слева от двери призывно стоял алтарь Талоса. Было видно, что он был поставлен совсем недавно, да и на моей памяти мы всегда хранили его дома, в маминой спальне, которую решили оставить пустой. Я надеюсь, отец знает, что делает. Не хватало еще проблем с талморцами. Мой старик, конечно, влиятельный человек, но он стар! О боги, с каких пор он стал таким безрассудным? - Чего стоишь? Пошли, я продрогла уже! - снова подтолкнула меня Мьол. Я нахмурилась, положив руку на дверную ручку. Стучать? Навряд ли стук в дверь кто-нибудь услышит, после входа следовала прихожая, что обычно была пустой. - Во имя Девяти, Довакин! Чего ты решила струсить в последний момент? - Я не струсила! - буркнула я в ответ и все же толкнула дверь. Знакомые запахи тут же нахлынули на меня приятной волной. Запах свежего хлеба, костра и похлебки из кролика, что мачеха готовила в дни, когда отцу выдавали зарплату. А еще запах детей, сладкий и еле уловимый. Я соскучилась. В прихожей был полумрак, на правой стене висели доспехи, а на левой - оружие. Я с удивлением узнала свой самый первый меч. Отец дал мне его, когда мне исполнилось двенадцать. Мачеха тогда сильно ругалась, говоря, что не девичье это дело. А отец хмурился, отвечая, что семье нужен еще один защитник и что пусть это будет Арнея, нежели ее слишком домашняя сестра. Я помнила тот день, словно он был вчера. Первые тренировки и первая заточка меча. Первая кровь, пролитая на охоте. Столько времени и сил было вложено, а я так и не стала защитником для своей семьи. Следующая дверь вела в кухню. Я слышала голоса, кто-то о чем-то спорил. Кричали дети, возможно, уже мои племянники. Кричала мачеха, ее голос я никогда не забуду. Кто-то ударил кулаком по столу, призывая к тишине, это наверняка был отец. Что-то упало на пол, и снова крики... Так много детей... Я ощутила, как Мьол положила руку мне на плечо, а затем и вовсе обняла, не крепко, но так, как может обнимать лишь воин. - Хочешь, я первая войду? - прошептала она. Я лишь покачала головой. - Останься здесь. Я скажу, когда входить, - сказала я и поняла, что голос мой был слишком хриплым. На глаза наворачивались слезы. Так много запахов, вот, кто-то открыл медовуху. Я все чувствовала, я слышала как стучат их сердца, много детских сердец... Хирсин, как хотела бы я сейчас отречься от тебя! Дверь еле слышно скрипнула. Что-что, а в моем доме двери были смазаны отменно, ибо мачеха ненавидела все скрипучее и, как она сама выражалась, "визгливое". И я не понимала, почему сейчас думала о смазке на дверях, когда передо мной была комната, где собралась вся моя семья. Справа, за занавеской, была печь, где обычно хлопотали мачеха и сестра. Отец так любил разделять пространство... - Вам что-то нужно? - из-за шторки выглянула старшая сестра - Елена, в сером перепачканном домашнем платье и с полотенцем в руках. Я вздрогнула. Меня не узнали. В левом дальнем углу, у окна, стоял обеденный стол, сейчас задвинутый к стене. За ним сидела девочка, теперь уже ставшая девушкой. Это была та, кого я привыкла называть младшей сестрой, но на самом деле она была приемной. Под столом играло двое маленьких детей - мальчик и девочка, похоже, двойняшки. А рядом с сестрой сидел мой отец. Старый, худой и измученный временем... Он был слеп и постоянно поворачивал голову в сторону шума. Он был слеп. Один глаз потерян в битве, а другой потерян в бою со старостью. Он был слеп. И он больше не увидит меня. Не увидит, как я изменилась, как повзрослела. Больше никогда. - Отец... - не сдержавшись, выдохнула я, стараясь спрятать нахлынувшие эмоции. Я знала, мой старик не любит чувственных сцен. В горле застрял комок, и я не могла вздохнуть, как следует. Кажется, у меня кружилась голова. Здесь слишком жарко и душно! Я почувствовала, как сзади меня открылась дверь и вошла Мьол. - Элла, это ты опять сквозняк запускаешь? - начал ворчать мужчина, его голос остался все таким же звонким и твердым. Элла чуть улыбнулась и кивнула мне. Мы не всегда хорошо ладили с ней, но она была единственной, кто не осуждал меня. Возможно, потому, что была слишком маленькой, чтобы понять весь ужас моих поступков. - Отец! - почти задыхаясь, воскликнула я. В комнате повисло молчание, и мне казалось, будто само время замерло. - О боги, Арн, она вернулась! - закричала мачеха, выскочившая из-за занавески, вся в муке и с большой деревянной ложкой в руке. - Слышишь, старый хрыч? Твоя дочь вернулась! Он молчал, но я видела, что руки его начали дрожать. Он молчал. И это было безумно больно. - Отец... я... Я Довакин, - сглотнув, снова заговорила я. Мьол незаметно взяла меня за руку и стиснула мою ладонь. Это внушало хоть какое-то спокойствие. - Что за вздор, - нахмурился норд, сжав руку в кулак. - Ты стоишь не больше, чем местные воришки. Почему же он вечно все измеряет в цене?.. - Отец... Я... - я начала мямлить и хотела было отступить на шаг назад, но сзади стояла Мьол. И, кажется, она была непоколебима. - Нам говорили, что Довакин - мужчина... - донеслось до меня перешептывание между старшей сестрой и мачехой. - Послушайте! - голос Мьол неожиданно показался мне стальным. - Ваша дочь действительно Драконорожденная. Вы хоть представляете, через что ей пришлось пройти? И все ради вас, Арн. Чтобы вы признали ее! - Хватит... - попыталась я отдернуть ее. - Весь Скайрим знает о том, что она герой! Так почему же вы, норды Сиродила, не хотите знать своего спасителя?! Это была наша общая беда. Алдуин не пожалел бы Тамриэль, уничтожив только Скайрим! - Мьол, не надо, - пробормотала я, не отрывая взгляда от отца. Он сидел неподвижно, положив ладони на колени и чуть сгорбившись. - Подойди, - произнес старик, и я услышала, что голос его дрогнул. - Ближе, ну же! Я поспешила пересечь расстояние между нами и опустилась на колени перед отцом, склонив голову. Через несколько мгновений я ощутила, как его сухая рука коснулась моей макушки. - Твоя мать, - он наклонился ближе ко мне и принялся шептать, - говорила о возможности того, что ты Довакин. В ночь перед твоим рождением ей было видение, вызванное самой Кинарет. Все фразы замерли где-то в горле, а в голове еще долго стучало: "твоя мать... вызванное самой Кинарет..." Слова отца были равносильны благословлению. Он принял меня. *** В помещении было шумно - гремела посуда, перекрикивались мачеха и сестра, а дети кричали о том, как хотят есть и как они не любят бабушкину похлебку. Я улыбалась, вспоминая о том, как сама не любила ее когда-то. Отец сжал мою руку чуть сильнее. Я сидела рядом с ним за столом, стараясь быть как можно ближе и не упускать ни единого мгновения этого невероятного дня. - Я стану твоими глазами, старик, - прошептала я, несмело положив голову ему на плечо. Я ощущала, как руки его дрожали, и слышала, как сердце отбивает неровный ритм. - Расскажи мне, - заговорил он так же тихо, но я отчетливо слышала его голос даже в этом шуме. - Расскажи, что значит быть Довакином. Я на секунду взглянула на Мьол, сидящую напротив меня за столом и делавшую попытки научить детей хорошему поведению. - Это значит, что ты должен забыть о том, кем ты был раньше, отец. Это значит мучиться от неизбежного выбора, который всегда несет за собой большие последствия не только для тебя, но и для всех, кто доверяет тебе. Это больно, отец, - не отрывая взгляда от Львицы, на удивление спокойно произнесла я. Много мыслей не давали покоя, и на какой-то момент Мьол стала для меня отражением всех тех, кто верит в меня, всех тех, кого я потеряла, не смогла уберечь в битве... "За Скайрим!" - с этими криками они все отправлялись в бой, и я каждый раз оказывалась в центре всего этого. Всей смелости, безрассудства и, конечно же, гнева. Я была опорой, потому что я - Довакин, и я та, в кого они верят. Верят неистово, будто я неожиданно стала больше, чем человеком. Но я была не больше, чем простой смертной. И когда-нибудь я тоже оставлю этот мир. И придет новый Герой, и уже ему придется нести это бремя. Во все времена так было, и так будет. Пока огонь Обливиона не поглотит Нирн. - И у тебя не было выбора? - я слышала в его голосе беспокойство. - Нет, отец. Никто никогда не спрашивает, хочет ли человек быть героем для остальных, - я все так же слабо улыбалась и на какое-то время прикрывала веки. Усталость после пути решила отразиться на мне именно сейчас. - Но это не помешало мне возглавить Гильдию Воров. - Чертенок, - чуть засмеялся старик и обнял меня за плечи. Я тоже позволила себе смешок и сощурила глаза от удовольствия - я скучала по отцовским объятьям, по его крепким рукам, а, главное, по слабому запаху табака, что всегда исходил от его одежды. Когда накрыли на стол, на кухне на какое-то время наступила относительная тишина, лишь иногда мне задавали вопросы о драконах и Голосе. Я смущенно отвечала, что во всем этом нет ничего особенного, но, кажется, мои племянники загорелись этой идеей, и после этого называли меня только Довакином, и никак иначе. После вопросы стали задавать и Мьол. Ее спрашивали о том, как мы повстречались и достойный ли я воин. Она же, по обыкновению, рассказывала все в подробностях, нередко приукрашивая, но все же не перевирая. А Элла сидела все так же молча, и ее понимающая улыбка, не лишенная грусти, была одной из тех вещей, что поддерживали меня в тот вечер. После ужина все успокоилось, все разошлись по своим комнатам, а Мьол выделили отдельную кровать. И мы с отцом остались наедине. И я рассказывала. Рассказывала так много, что он часто переспрашивал, не запоминал деталей, но внимательно слушал. Я боялась говорить о многом. Боялась говорить об изгоях, о рудниках, о Темном Братстве, и я молчала об этом, понимая, что некоторые вещи должны остаться лишь в моей памяти, и ни в чьей больше. И отец обижался, что я не пригласила его на свою свадьбу, и по нескольку раз спрашивал, достойный ли мужчина мой избранник, храбрый ли воин, силен ли духом. Я понимала, почему его интересовало это, но на некоторые вопросы отвечала с трудом - мне было неловко и отчасти стыдно. Он много спрашивал об Алдуине, а в мой рассказ о Совнгарде он поначалу не поверил и просил рассказывать как можно подробнее, потому что боялся, что даже после смерти останется слепым и не увидит всего того, что видела я. И я боялась. Боялась его смерти, боялась того, что мы можем так и не увидеться в Совнгарде... Я не сказала ему о том, что я оборотень, но поведала о том, как излечила Вилкаса от ликантропии. Это казалось мне тем, о чем действительно стоит говорить, и мне не хотелось расстраивать отца вещами, к которым все люди относятся с предрассудками. Я рассказала ему о Партурнаксе, и мой старик долго молчал, а я боялась, что он, как и Клинки, не смог принять моего выбора. И все, что он сказал мне, было лишь: "Последствия есть у каждого поступка, Арнея. Надеюсь, это тот случай, когда последствия не влияют на судьбу". Мы сожгли так много свечей за эту ночь, а я исписала так много бумаги, сохраняя слова отца, что наутро я проснулась от привычного недовольства мачехи. Она ворчала на то, как дороги сейчас чернила и ругалась, собирая остатки свечей. В этот момент я осознала, что ничего не изменилось, и наверняка не поменяется и спустя много лет. Некоторые вещи действительно не меняются. Такие вещи, как Брума, как люди, живущие здесь, и как запахи родного дома. Лишь Скайрим все время менялся, то вырастая до великолепия Совнгарда, то падая в самую низину, из которой всегда было очень трудно выбираться. Я надеялась, что пока живу я, Скайрим не изменится, но изменения происходили всегда, незримо, неожиданно. Мой дом навсегда останется тем местом, что не поменяется, пока в нем живут люди, которых я люблю. Пока живет отец, пока живет мачеха и мои племянники-сорванцы. Пока живу я. Он останется таким, как этим утром и вчерашним вечером, потому что я запомню его именно так. Я больше не вернусь. И это то, что сказать не было сил. Мой старик, ты спросил меня о том, что значит быть Довакином, и я не сказала тебе всего. Довакин без Скайрима - ничто. Нигде больше не поверят в его силы, нигде больше не признают его. Скайрим проживет без Довакина в мирное время. Довакин уже не сможет без Скайрима. Когда я состарюсь, лишь тогда разорвутся эти узы. Но ты, отец, уже покинешь меня. И я буду помнить твои слова. Каждое твое слово, произнесенное в тот вечер. "Ты стоишь не больше, чем местные воришки" - и ты был прав, отец. Здесь я никто, даже со всеми своими силами. У Сиродила много других героев. А я отдам свою жизнь Скайриму. И тебе, мой старик.