Дни без солнечного света

Прошло не так много времени перед тем, как Мисаки снова смог ощутить возможность контролировать свои конечности. Внезапно он услышал робкий стук в дверь, и голос молодого человека сказал что-то, как посчитал Мисаки, на португальском. В тот момент он несметно жалел о том, что так плохо понимал иностранные языки. Но вскоре после этого он услышал, что этот же голос уже произнес слово "завтрак" на английском с очень сильным акцентом. Мисаки пулей вскочил со своей койки, как только увидел слабый луч света, мигающий из-за щели. Поднос с едой был аккуратно помещен в камеру через специально отверстие около основания двери. Удивительно страшно есть что-то, содержимое чего вы не знаете и даже не можете разглядеть еду из-за кромешной темноты. Также удивительно тяжело, как и есть со связанными руками, без столовых приборов и без посуды. Мисаки понимал это и не смотря на голод, отодвинул поднос в сторону. После того, как похититель впервые подал еду, Мисаки переместился ближе к двери и стал ждать, пока наступит время следующего прием пищи. Леденящая дрожь проносилась по телу Мисаки не столько по причине того, что камера была холодной и непривычна ему после жаркого климата Бразилии, сколько из-за слов Коровина. Он беспокоился о том, что его похититель мог наблюдать за всеми его движениями с помощью камер, невидимо следящих за ним. В следующий раз, когда специальное окошко для еды было открыто, Мисаки ловко просунул свою руку через эту щель и схватил за запястье того, кто передавал ему пищу. "Пожалуйста, помогите мне!" - Мисаки буквально задыхался собственными слезами, говоря на ломаном английском. Однако, как только мольба о помощи слетела с его уст, он отпустил руку и человек по ту сторону баррикады немедленно отступил. Сердце Мисаки колотилось как бешеное от ужаса того, что он только что сумел разглядеть в тусклом свете, пробивающимся через щель. Рука принадлежала молодому человеку, чья кисть по размеру была чуть меньше, чем его и на ней виднелось отсутствие двух пальцев, а верхняя часть руки была изуродована лабиринтом из шрамов. С ужасом, Мисаки отметил, что не понимает, сколько времени прошло с тех пор, после того как он увидел эту руку до того, как он услышал голос Коровина. Темнота давила на него своей монотонностью, бесконечностью. Гнетущая, она окутывала каждую частичку его тела, намекая на то, что времени здесь не существовало. "Такахаши, закрой глаза", - приказал Коровин. На этот раз Мисаки подчинился немедленно. Ослепляющий свет снова заполнил камеру, он мог ощущать это через закрытые веки. Не успел он осознать, что дверь с противным скрипом открылась, как его повязка была сдернута с глаза и заменена новой, а грубые руки дернули его вверх с того места, где он притаился. Его резко вывели из камеры, почти вынесли. Он чувствовал, как истираются его босые ноги о бетонный пол, когда его тянули по коридору. Но как только он попытался сопротивляться, то его толкнули со всей силы и он рухнул на землю. Все его тело застыло, как только до него донеслись звуки расстегивающегося кожаного ремня и клацанье металической пряжки. (это были те звуки, которые он мог легко распознать после долгой жизни со своим любимым кроликом). Это заставило его запаниковать еще больше, и он попытался было резко встать, когда почувствовал тяжелый сапог на своем бедре. От бессилия и невозможности сопротивляться, его руки поддались и он снова упал на землю. Мисаки вскрикнул, когда почувствовал хлесткий удар на своих ягодицах. "Я посоветую тебе вести себя хорошо." Ледяной голос Коровина разрезал его слух также сильно и резко, как звук ремня о его тело. После этого Мисаки попытался взять себя в руки и все-таки сосредоточиться на том, куда его тащили. Однако, он снова начал паниковать, когда почувствовал, что его отвели в другую комнату и его худое тело ударилось о твердую, длинную и плоскую поверхность. Ремень был быстро пристегнут вокруг его узких, обнаженных бедер, а связанные руки запрокинуты за голову, где были намертво прикованы к металической конструкции. Мисаки пытался сопротивляться, когда ощутил, что чья-то рука обхватила его лодыжку. После его жалких протестов последовал сильный удар по животу, который заставил его взвыть от боли и свернуться от следующего удара настолько, насколько ему позволяло его положение. "Пожалуйста"- всхлипывал Мисаки, как только смог сделать полноценный вздох. "Ах, Такахаши..." - в голосе Коровина прозвучали печальные нотки. "Сколько еще правил ты собираешься сегодня нарушить?" Большая рука снова начала блуждать по телу Мисаки и в этот раз крепко уцепилась за согнутую ногу, прикрепляя её к плоскости, на которой находился юноша. После этого Мисаки ощутил, что толстая тканевая повязка была снята с его глаз. Он тут же повернул голову, чтобы разглядеть похитителя, что, возможно, принесло бы ему хоть какое-то ощущение контроля над происходящим, если бы не яркий свет, который полностью ослепил юношу. Как только его зрение адаптировалось к свету, он смог разглядеть человека, который являлся причиной его нахождения здесь. Бледные, водянистые голубые глаза смотрели на него сверху. Губы похитителя были искажены в зловещей ухмылке. В испуге Мисаки мельком осмотрел окружающую его обстановку. Комната была похожа на кабинет врача, а он, словно новоиспеченной пациент был привязан к одному из столов для осмотра. Вдруг он заметил, что Коровин опустил поднос с приборами около его стола. Как только японец увидел содержимое подноса, с его уст сорвались новые отчаянные всхлипы. Они усилились после того, как Коровин вальяжно поднял один из инструментов. Это был скальпель. "Пожалуйста, Коровин - сан, что вы от меня хотите?"- умолял Мисаки. Хоть он и понимал, что чувствует себя униженным и никогда в жизни не смог бы позволить себе такое сказать, будь то другая ситуация, другое время, другие условия, но фраза все-таки слетела с его губ:" У меня есть знакомый человек, у него есть деньги. За меня могут отдать выкуп, если вы отпустите". "О, я прекрасно знаю о твоем возлюбленном, Такахаши", - ухмыльнулся Коровин. "Я наблюдаю за вами на пляже уже больше двух недель; за тобой и твоим знаменитым писателем, Усами Акихико." Он не смог сдержать своего радостного, безумного смеха, когда заметил, как расширились глаза Мисаки после этой новости. его охватывала небольшая гордость за то, что он смог остаться незамеченным. "Нет, у меня достаточно денег и у меня нет абсолютно никакого желания или нужды отправлять тебя обратно к нему". "Совсем нет... Нам с тобой будет очень весело, Такахаши, ты знаешь?" Коровин провел скальпелем от груди юноши вниз к вздымающемуся животу. Он был обескуражен, восхищен, когда он заметил, как дернулся от боли его подопытный. "Но прежде, чем мы начнем, ты должен научиться вести себя получше. Сколько правил ты собираешься нарушить сегодня?" "Зачем же ты говорил, когда я вроде ясно выразился, что запрещаю тебе говорить без моего разрешения!? Да еще и к тому же попытки сопротивления... Так-так, это целых три нарушения!" "И конечно, чтобы предотвратить рецидивы в поведении и следующие попытки нарушить МОИ правила, я покажу тебе пару вещей, которые случаются с теми, кто эти правила нарушает.." Мисаки был в ужасе от этого человека, он ощущал, как лезвие щекочет его плоть в нижней части живота. Его разум охватило негодование: он не знал, что будет наказан за правила, которые не были даже оглашены. Не смотря на свой гнев, Мисаки молчал. Он ощущал, что скальпель был повернут и теперь касался острым лезвием его гладкой, молочной кожи. "Знаешь, Такахаши, я должен быть очень осторожен с этим предметом, потому что я всегда держу их в безупречном состоянии. Они настолько острые, что иногда я даже не понимаю, насколько глубоко я режу." - взгляд Коровина заворожено рассматривал безупречный торс пленника. "Это очень плохо, Такахаши... Я так надеялся трахнуть тебя, пока на тебе еще нет "отметок".." Мисаки ахнул не сколько из-за грязных слов Коровина, сколько из-за странного ощущения проникновения скальпеля, который оставлял красную дорожку на его бедре. Он был настолько острым, что сначала даже не чувствовал, а через несколько мгновений начинал ужасно жалить. "Одно нарушение моих правил - это один надрез. Где мы оставим следующие, скажи мне, Такахаши?" Коровин считал, что он проявляет милосердие, дав юноше самому выбрать место. "Что.." Мисаки замер, боясь отвести взгляд от человека, стоящего перед ним. "В..Вы.. Вы шутите?" "Если ты мне не скажешь сам, то мне придется выбрать самому.",- произнес Коровин. В молчании, скальпель опускался ниже, слишком близко к сморщенным гениталиям. Коровин слегка приподнял инструмент, готовясь нанести еще одну рану. "Хорошо! Ммм... Моя рука!" Произнести эти слова было намного болезненней, чем ощущать жжение все еще кровоточащей раны на его бедре. Кровь скатывалась с его ноги, оставляя дорожку боли на его нежной коже. Произнеся эти слова, Мисаки снова всхлипнул, это было так больно. Улыбка на обезумевшем лице похитителя расширилась. Коровин слегка отошел от стола, на котором располагался Мисаки и обошел его сбоку, двигаясь к изголовью. Его грубая, мозолистая рука нежно касалась влажных волос с потного лба его нового мальчика. Мисаки отвернулся настолько сильно, насколько мог. В эту минуту он обрадовался, что отказался от пищи: прикосновение Коровина вызывало у него рвотный рефлекс и он понимал, что с минуты на минуту его могло бы вывернуть. Рука мужчина сползла со лба и схватила его за подбородок, поворачивая к себе лицо юноши. Похититель терпеливо ждал, пока Мисаки поднимет на него свои глаза, наполненные болью и еле сдерживаемыми слезами. "Интересный выбор.. О, Такахаши, нам будет так весело вместе.. Лишь ты и я." - издевательский смешок Коровина. Но последнее его действие полностью ввело в ступор Мисаки, когда он наклонился и впервые поцеловал ничего не подозревающего пленника.

***

Мисаки был разбит. Он сидел в своей темной камере, отчаянно рыдая. Он понимал, что рано или поздно он сдастся. Самая жестокая часть всей этой игры заключалась в том, что "Док", как просил называть его Коровин, давал ему выбор, в то время, как на самом деле этого выбора не существовало. Как тогда, когда он решил наказать за нарушение правила, о котором не было сказано. Плечи Мисаки дрожали с каждой минутой все сильнее. Его тонкое тело содрогалось в такт его судорожным всхлипам, когда он понял, что никакого выбора на самом деле не было. Это был фарс, игра, жестокая, безрассудная манипуляция, чтобы просто посмотреть, как долго он продержится. Неосознанно Мисаки провел рукой по порезу, который распластался от его плеча до запястья. Во всяком случае, сейчас оно не чешется так сильно. Мисаки пытался нащупать все три своих пореза, один из которых, последний, располагался по все длине его ключицы. Всеми силами он пытался отвлечься от этих мыслей и сосредоточиться на чем-то более приятном. Последнее время, находясь в этой камере, он бороздил по своим воспоминаниям, надеясь запомнить только хорошие воспоминания. Он вспоминал те моменты, когда он проводил время вместе с Усаги-саном, удивляясь тому, как хорошо он мог концентрироваться на воспоминаниях, перестав реагировать на окружающую действительность. Те мимолетные детали, на которые он никогда не обращал внимания, такие как легкая щетина на лице Усаги с утра, когда они вместе просыпались, или особый способ, которым мужчина держал свою кружку, внезапно приобрели первостепенное значение. Он просто не мог бы вынести даже мысли о том, что он может забыть какую-то деталь того человека, которого он так любит; человека, которого он знал, которым он был и человеком, который никогда не перестанет его искать. Он надеялся. На самом деле, Мисаки просто обязан был поверить в это. Это единственная вещь, которая все еще держала его в здравом уме. Без света не предоставлялось абсолютно никакой возможности понять, сколько времени прошло. Он пытался отследить продолжительность своего плена, основываясь на колличестве приемов пищи. Юноша не мог быть уверенным, хотя чувствовал, что время приема пищи было достаточно неравномерным, но ему было больше не на что опираться. Согласно его подсчетам, в плену он находился ровно 21 прием пищи. Скорее всего, прошло 7 дней, если его кормили 3 раза в день, а если 2 раза, то уже 10. Хоть у Мисаки совсем не было аппетита, он заставлял себя есть. Он просто понимал, что ему необходимо сохранять силы для того, чтобы выжить. Мисаки пытался быть сильным, но тьма побеждала, она давила и сказывалась в постоянной, мучительной головной боли. Ведь единственное освещение, которое хоть как-то давало проблески надежды в этой комнате было тогда, когда ему приносили пищу. Из того небольшого пространства в двери. Тело Мисаки содрогнулось, когда он вспомнил последнее, что сказал ему Коровин, оставляя кроваво-красные следы на его бледной коже: "Я собираюсь трахнуть тебя, Такахаши. Но я не насильник. Я возьму тебя только тогда, когда ты сам будешь умолять меня об этом." Мисаки почувствовал, как его изумрудные глаза снова наполнились слезами. Было удивительно, что не смотря постоянные судорожные рыдания, у него все еще остались слезы. "Пока ты не согласишься, я буду ждать. Но только потому, что у меня множество других "проектов", не думай, что ты - особенный." "Хотя, должен признать, твои большие зеленые глаза производят на меня впечатление. поэтому, когда ты отдашься мне, я буду мягче." Как только эти слова были произнесены, Мисаки почувствовал, что его тело было освобождено от оков и его снова повели в темную камеру. Сейчас, нервно дыша, он пытался прогнать эти воспоминания. Для него сама мысль о предательстве Усаги-сана была смертельной, хотя, честно говоря, он не знал, сколько еще этой тьмы и изоляции он сможет вынести, не теряя своего ума. "Сможет ли Усаги-сан понять меня, если я заключу такую ужасную сделку? Если... Я имею ввиду... когда он найдет меня, сможет ли он простить меня за предательство? Смогу ли я простить себя?" На этот вопрос новая волна слез нахлынула на Мисаки и он почувствовал себя потерянным в абсолютно новой для него темноте.