О массаже и его последствиях

Все это мелькало в мыслях Алана, пока он ждал Слингби на одной из городских улиц. Иногда они тратили свободное время на такие прогулки: пройтись среди живых, ощутить себя частью толпы, выпить какао, съесть кусок мясного пирога с лотка разносчика... В таких случаях жнецы пользовались полумаскировкой: люди видят тебя, осознают присутствие, но почти сразу забывают, стоит им отвернуться. Удобно, если не хочешь инцидентов. Алан искренне считал, что такой досуг помогает ему дистанцироваться от живых, "лечиться" от излишней жалости: на лондонских улицах встречалось всякое — иногда забавное, но чаще малоприятное. Зачем это было нужно Эрику?.. Возможно, он просто любил гулять. А возможно, все еще боялся отпускать напарника одного. Или опасался мести Михаэлиса, кто знает. — Давно ждешь? Извини, снова прихватило, распаривать пришлось. Хамфриз радостно обернулся, но тут же озаботился: — Спина?.. На боли в пояснице Эрик жаловался уже с неделю — после эпического сражения с двумя шустрыми демонами у него "что-то хрустнуло, да так и зажало". Алан, а с ним и жнецы-медики никак не могли понять, как это произошло, если физически такое невозможно. Слингби потирал копчик и огрызался: "Почему это?! Я ведь ем, сплю, это... в уборную хожу. Пиджак на чем-то держится, значит позвоночник есть, верно? Вот он и болит!". Врачи пожимали плечами и рекомендовали побольше сна, физиотерапию и массаж. Но в Департаменте массажиста по понятным причинам не было, а сдаваться костоправам из мира смертных Слингби отказался наотрез. Хамфриз несколько дней слушал шипение и сдавленные проклятия, сгорая от сочувствия, а потом, когда Эрик чуть не сорвался с карниза во время задания, плюнул на возможные последствия для гордости напарника и предложил свою помощь. И, к своему немалому удивлению, сразу же получил согласие. Видимо, Эрика совсем доконала больная спина... Алан не привык тянуть и сразу же внес в мысленный список дел пункт "приобрести массажное масло". Сейчас же, увидев очередное подтверждение тому, что поясница и не думает выздоравливать, он сходу потянул Эрика в присмотренную заранее аптекарскую лавку. Внутри просторного помещения с низким потолком клубилась целая смесь запахов: камфора, спирт, касторка, мята, что-то еще едкое и сладковатое. Средних лет усатый аптекарь в фартуке лениво поднялся навстречу Алану, решившему заодно прикупить запас трав для своих чайных сборов. Эрик же залип на экспозицию "подлинных уродцев и чудес природы" под стеклянными колпаками — двухголовые кролики и прочие экспонаты были восковыми, залитыми подкрашенной водой, но выглядели весьма эффектно. Алан проконтролировал, все ли пакетики с травами подписаны как должно, и окликнул вернувшегося было на свой стул аптекаря: — Еще, будьте любезны, двадцать унций масла. — Какое изволите? Лавандовое, розовое, гвоздичное, бегеновое? — М-м... — замялся Алан, — пожалуй, самое простое, по возможности без запаха. Аптекарь, возившийся со склянками, почему-то усмехнулся и подмигнул: — О, джентльмены намерены весело провести время? И за какой же срок вы планируете израсходовать такое количество масла? Вопрос был странноват, но Хамфриз решил, что он как-то связан со сроком хранения продукта. Задумался, прикинул и ответил: — На пару недель должно хватить. Немного растерялся, услышав ответный хохоток продавца и яростное сопение напарника над ухом. Эрика он придержал за рукав — мало ли, чего тому в голову взбрело. Расплатился, забрал свертки и бутылку с маслом, сухо поблагодарил. Аптекарь еще раз подмигнул ему, осклабился и явно хотел сказать что-то еще, но благоразумно заткнулся. Они вышли из лавки и завернули в проулок. Эрик все еще сопел, негодующе фыркая. Алан удивленно глянул на него: — Слушай, а какое отношение масло имеет к весель... И тут до него дошло. Бутылку Эрик все-таки успел поймать. Пакеты с травами рассыпались по камням, из одного вывалились, отчаянно благоухая, стебельки лаванды. — Надо все-таки было ему в морду дать... — пробурчал Слингби, становясь на колени и подбирая покупки. "Спокойно, — сказал себе Алан, — это просто ерунда, глупый человек и тупая ситуация, надо отреагировать достойно и сдержанно". Лицо неумолимо заливал жар. Эрик посмотрел снизу вверх, растерянно, смущенно и виновато. Но — не удивленно, совсем не удивленно. Хамфриз не выдержал, развернулся и позорно сбежал с места действия. ...Когда в дверь осторожно постучали, Алан успел окончательно извести себя. Весь вечер проклятое масло упорно не шло из головы. Надо же, поставить себя в такое неловкое положение... Но Эрик, Эрик! Он же явно воспринял как должное, что их приняли за... За пару. И кто! Даже не жнецы-коллеги, а посторонний человек, аптекарь из мира смертных. Можно подумать, все на свете считают, что у них теперь отношения, кроме самого Алана. Нет, это надо решительно пресечь. За дверью оказался, конечно же, Слингби. Хозяин молча впустил его в квартиру, взял из рук пакет и ушел готовить чай. В пакете обнаружились травяные брикеты, печенье и злополучная бутылка. Алану тут же захотелось выкинуть ее прямо в окно. Но проблема со спиной никуда не делась — это было заметно по движениям Эрика, осторожно присевшего за кухонный стол. Значит, массаж тоже никто не отменял. — Алан... — сдавленно начал напарник. — Да? — отозвался Хамфриз, смешивая тимьян, кипрей и рубленые корни шиповника. К Эрику он стоял боком, искоса поглядывая на него. — Ну, я, это... Извини. — За что? — Алан залил кипяток в заварочный чайник и накрыл его полотенцем. Принялся протирать чашки. — Да надо было по морде съездить! — Эрик стукнул кулаком по столешнице, так, что кругом задребезжало. Алан пожал плечами. — Эдвардсу ты тоже в морду дашь? А Сатклиффу? А мистеру Спирсу?.. — Им-то за что? — не понял напарник. — Они считают примерно так же, но иначе воспитаны и не отпускают шуточек. Хотя насчет Грелля я бы не был так уверен. — С-сатклифф. Голову отверну, — Эрик помрачнел, взял со стола ложечку, принялся вертеть в пальцах. Алан сел напротив, подпер голову руками. — Послушай. Нам с этим нужно как-то разобраться. Возможно, встречаться пореже. Или хотя бы на работу по одиночке ходить... Ложка, звякнув, упала на пол. Эрик побледнел и зачем-то вскочил, но видно, слишком резко — тут же, зашипев, согнулся. — Прихватило? — сменил тон Хамфриз. — Так, пойдем, разомну тебя прямо сейчас. Чай потом попьем. ...Через десять минут Алан готов был проклясть все на свете и первым делом — тех демонов, что коварно напали на Эрика из подворотни, став причиной больной поясницы. Ух, с каким бы наслаждением он искрошил бы их своей верной натой, на фарш бы порубил... Но вряд ли это было возможно, любимая пила Слингби наверняка уже справилась на отлично. Проклинать хотелось и коллег, и аптекаря, и вообще всех подряд, только бы отвлечься от ощущений под руками, под бедрами, от всего этого безобразия, творившегося в голове и ниже. Рассудочный, строгий, запретивший чувствам донимать его Хамфриз стал жертвой собственного тела; оно решило взять реванш и показать хозяину, что вообще происходит и кто тут на самом деле прав. Скользя руками по блестящей от масла коже, изо всех сил пытаясь думать о самых возмутительных, вызывающих злость вещах, Алан решил, что напарник заслуживает своим поведением отдельных проклятий. Пока он сам закатывал рукава и распечатывал бутылку, Эрик зачем-то разделся догола, улегся ничком, укрывшись по пояс простыней, и сделал вид, что так и надо. Протесты отклонил: мол, масло же, костюм пострадает, не отчистишь потом. Это было резонно. Но спросить, зачем Слингби снял еще и трусы, у Алана просто не хватило духу. Обнаружилось, что стоять у кровати, массируя спину, совершенно неудобно. Опираться на одно колено — тоже. Требовались одновременные нажатия обеих рук, чего никак не получалось добиться. — Алан, да сядь ты мне на задницу уже. Не раздавишь, — не выдержал Эрик. И снова оказался прав — так массаж делать стало намного сподручнее. Хамфриз приноровился, немного успокоился, размял спину и дошел до поясницы... И тут напарник начал постанывать. Тело и разум внезапно, резко встали на дыбы — и в переносном, и частично в прямом смысле. В голове словно щелкнуло, истина ворвалась туда непрошеной, заполошной птицей в тесную комнату, заметалась. Прикосновения. Кожа под пальцами, красиво очерченные мышцы на спине и плечах — прямо перед глазами. Напряженные ягодицы, на которых он сидит верхом. Тихие редкие стоны. Эрик. Абсолютно голый Эрик в его постели. Эрик. Голый. Проклятье. Проклятье на демонов, на масло, на слух, на зрение, на осязание, на всю эту дурацкую ситуацию!.. В голове мелькали, как кадры пленки, события недавнего прошлого: вот напарник ведет его, обессиленного болью, в графский особняк, и его руки, предупредительные и ласковые, поддерживают, обнимают, не дают упасть. Они же заботливо укрывают его, засыпающего после приступа. Вот Эрик смотрит на него, испуганного и измученного, запутавшегося в своем одиночестве и такого эгоистичного в нем, смотрит яростно, немного обиженно... жадно? Вот он тянет руки в момент, когда Алан решает снять очки, словно хочет обнять. Вот — прижимает к себе, не веря, что все закончилось благополучно, стискивает до боли, до хруста. Вот он рядом, всегда рядом, днем, а потом все чаще и ночью. Опека. Надежная защита. Желание помочь. Приступы ревности. Неужели Алан был... так слеп? "Я. Просто. Помогаю. Лучшему. Другу", — отчаянно говорил себе жнец, вминаясь ладонями в скользкую поясницу. "Это. Всего лишь. Дружеская. Помощь". Не помогало, и Алан знал, что уже не поможет; его сердце забивалось где-то у горла, пижамные штаны топорщились совсем не по-дружески, дыхание удавалось контролировать с трудом. Нарастала паника. — Все, Эрик, хватит, — шепотом сказал Алан, делая осторожную попытку слезть. Слингби резко перевернулся под ним, что вызвало новую волну ощущений в нижней области. Сел, оперся на вытянутые руки. Алан обнаружил себя сидящим лицом к лицу — тесно, недвусмысленно... непристойно. То, что он сам был одет, ситуацию не спасало. Эрик смотрел прямо, немного угрюмо, потемневшими блестящими глазами. Облизывал приоткрытые губы. Щурился. Алан все ждал, когда он заговорит, — боялся сказать что-то первым. Да и что сказать? "Эрик, отпусти меня?" Но ведь его никто и не держал... Внизу, под бедрами, вздрогнуло, напряглось сильнее, чем раньше. Алана бросило в жар так, что на лбу и висках выступила испарина. Дальше так продолжаться просто не могло. — Э-эрик... — У тебя штаны лишние, — тут же хрипло отозвался Слингби. — Но... — Тс-с-с... — широкая ладонь прижалась к его губам, — слишком светло, да? Алан кивнул, начиная привставать. Предлог "потушить свет" — это ведь хорошее обоснование удрать? А там пойти на кухню, заново заварить чай, сесть друг напротив друга, разобраться в себе, поговорить, как взрослые люди... Тело под ним пружинисто согнулось и разогнулось. Меткий бросок тапка по выключателю мгновенно обеспечил нужный уровень комфорта; свет падал только из прихожей. Достаточно, чтобы разглядеть шальную белозубую улыбку Слингби. — Близкие друзья, Алан?.. Он кивнул. — Самые близкие? Алан набросился на него первым. Прихватил губы губами — тело отчаянно желало целоваться, изучать, трогать, угадывать чувствительные места. Простыня сползла на пол. Рубашка и "лишние" штаны последовали за ней. Эрик восхищенно шептал что-то неразборчивое, приподнимая Алана за бедра, заставив выгнутся назад и опереться спиной о его колени, прошелся поцелуями по животу, склонился совсем низко, лизнул промокшую ткань. — Можно?.. Алан сказал "да", совершенно не ведая, на что именно соглашается. И трусы Эрик на нем просто аккуратно порвал по внешним швам, на корню задушив возможные претензии: он снова наклонился, сложился вдвое, и его губы сомкнулись вокруг головки, а язык дотронулся точно по центру, мягко облизал... Тут застонал уже Алан, мигом забыв о бесславно погибшем белье. Напарник действовал ртом упоенно, сладко и точно, оторвавшись только раз — дотянуться до стоявшей рядом с кроватью бутылки масла. — Отличная штука, — бормотал он, смазывая пальцы, Алана, себя, и, похоже, проливая часть прямо на кровать, но кому до этого было дело? — Отличная, хотя за две недели — это все-таки перебор... Пальцами он действовал очень осторожно, продолжая ласкать губами — так долго, что Алан в конце концов почувствовал, как горло осипло и все может завершиться, не успев толком начаться. Сам снялся с руки Эрика, отвел ее в сторону, сам направил его в себя. — Погоди, Алан, ты уверен... Тут уже Слингби зажали рот ладонью. Алан замер, помотал головой, часто дыша и стараясь привыкнуть к боли. Потом обнял напарника за плечи и решительно двинулся вниз, чувствуя себя крепко насаженным, соединенным, связанным... Целым. — Давай. Ну же? Ну!.. — Ала-а-ан! Пульс зашкаливал, глаза застилала сладкая пелена. Пальцы цеплялись за все еще скользкого после массажа Эрика, срывались. Потеряв опору, чувствуя, как опускается на член почти до основания, Алан вскрикивал, приподнимался, старался держать ритм, но колени дрожали от непривычных усилий, он снова цеплялся и снова соскальзывал... Эрик постанывал на каждом вдохе — тогда, когда не шептал его имя. Искал и руками, и ртом все новые и новые точки приложения сил на его теле, следил за реакцией, находил, изучал... Застонал громче, откинулся назад, оперся на один локоть. Крепко прихватил Алана за талию, уложил на себя. — Не... не прекращай меня... целовать. Хамфриз послушался, ощущая, как напарник напрягает и приподнимает бедра, движется в нем — все быстрее, быстрее, резче, слаще, безумнее... — Э... рик... Тепло. Тишина. Бездумное движение пальцев в волосах — немного слипшихся от вездесущего масла. Жесткое плечо под щекой; похоже, Алан в полубеспамятстве сполз с Эрика, оставив одну ногу перекинутой через живот. Все места соприкосновений скользили. — Вымыться, — пробормотал Хамфриз, сдвигая руку напарнику на грудь и обнаруживая там все то же масло, — тебе нужно срочно вымыться. Мне. Нам. И постирать... И полы помыть, наверное... — Omne animal post coitum triste*... — хрипло отозвался Эрик. Алан молча сунул ему кулаком под ребра. — Ох! — Слингби с хохотком перекатился, на мгновение подмял под себя, накрыл телом. — Извини, Алан, это я о себе. Не хотелось бы сейчас мыть полы — поясница, понимаешь. А вот помыться, да еще и вместе... Он легко оттолкнулся от кровати, одним движением вскочил, потянулся по своему обыкновению — запрокинув голову и широко разведя руки. Алан вставал намного осторожнее; резко двигаться сейчас было совсем не в кассу. Пригляделся к напарнику. — Эрик! У тебя точно все еще болит спина? Слингби удивленно обернулся. Пощупал себе поясницу. Наклонился в стороны, вниз, достал ладонями до пола. — Ты знаешь, а нет! Не болит. Прошла. Массаж помог, Алан! Хамфриз, бредущий по направлению к ванной, прижимая ради приличия к паху растерзанные трусы, хмыкнул: — Смотря что считать массажем... Ох, Эрик, знай я тебя не так давно, решил бы, что ты специально притворяешься. Его догнали, поддержали за талию: — Вот еще, опускаться до вранья. Держись за меня. Теперь моя очередь тебе поясницу парить. Сейчас как воду погорячее включим!.. — Значит, потом будешь мыть полы, animal triste, — безжалостно припечатал Алан, стараясь ухватиться за скользкое плечо. В час, когда порядочные жнецы, не желающие опоздать на работу, уже дисциплинированно спят, они все-таки сели пить чай. Алан поставил на стол чашки и печенье и неловко застыл, не зная, куда сесть — напротив, рядом? О чем говорить? Что должна изменить смена статуса?.. Есть ли какой-то регламент, протокол касательно превращения близкий друзей в... нечто большее? Эрик, по своему обыкновению, оборвал его замешательство просто и решительно: сгреб напарника и усадил к себе на колени. Придвинул его чашку к своей. — Во. Как же я давно хотел так с тобой посидеть, а ты такой тугодум, Алан Хамфриз... Здорово же, да? Тугодумом Алан себя не считал, но сейчас молча признал справедливость определения. Расслабился. Потянулся за печеньем. Эрик мазнул губами по его щеке и с удовольствием вдохнул травяной пар из чашки. — Люблю все-таки твои чаи. Хоть раньше и не привык пить кипяченый веник. — Ничего, привыкнешь. Привык же я к печенью с изюмом, а когда-то терпеть не мог. — Почему? — поднял брови Эрик, откусывая от его куска. — Вкусно же! — На тараканов похоже... — признался Алан. — И не ешь из моих рук, у тебя свои есть. Слингби расхохотался. Накрыл его кисть своей, откусил сразу полпеченья. — Не вредничай, мини-Спирс. Видишь — не свои, а наши. Но Алану больше и не хотелось вредничать. Настоящее наконец-то догнало его, прочно утвердило в этом моменте, он ощутил правильность и наконец-то разрешил себе быть с тем, кто был с ним уже очень давно. Остатки одиночества, которого он так долго боялся, булькнули и растворились, как кусочек сахара в чашке "кипяченого веника". * "Каждое животное печально после соития (После соития всякая тварь грустна)" — лат.