Глиномесы

      Серега эти пару месяцев окрестил самыми отвратительными на своем веку. А в город ворвалась весна, вскружив его жителям головы, забрав в уютные объятия бесконечной неги теплых вечеров. Листва зазеленела, дороги стали чище, цветы — слаще, ветра перемен — теплее, люди — добрее и красивее, еда — определенно вкуснее. Но Серега неизменно оставался на дне праздника жизни, не вкушая ни один из его плодов. Он тянул с дипломом до последнего, осознавая, какую ужасную ошибку совершил с Добрыниным. Не хотелось чертить, думать, возвращаться к тому роковому вечеру в их отношениях и вообще к чему-либо, что могло напомнить о преподавателе… Серега глубоко уверился в том, что это конец. Убедился и понял, что влюблен по-настоящему, что это не игра больше, что нет здесь и капли ребячества. Он готов был за этого человека все отдать. Но Серый больше не имел никаких шансов, ведь сам оттолкнул Илью Александровича, когда тот потянулся к нему. «Но как он мог, скотина!» — думалось Сереге, когда он уже третий час гипнотизировал страницу в соцсетях Добрынина, где была его восхитительная фотография, но — никаких ссылок или подсказок, на кого же пал выбор богатыря: «Он сказал, что занят, а потом начал меня провоцировать! Сволочь…»       Зайцев продолжал отдаваться работе всем разумом да телом совершенно безотказно. В его душевных мучениях хорошо было одно — слава о татуировщике покатилась по городу и от клиентов не было отбоя. Каждый раз, когда в его темный угол забирались новые люди, он боялся услышать, что они от Добрынина. А когда слышал — почти физически ощущал тяжесть на сердце. Это было немного больше, чем чувство. Оно болело и металось. Серега и не заметил, как минул конец мая, как уже должен был быть закончен диплом, как он отправил его Добрынину, как тот одобрил скупо, как предзащита обняла за плечи и потребовала отчета. Но Зайцев ничего из этого не боялся так же, как и в начале года. Все нипочем было самому отвязному хулигану факультета истории искусств. Жаль только, что даже виноградная жвачка больше не успокаивала.       Люди вокруг радовались, что учеба подходила к концу и впереди их ждал новый этап жизни. Серый грустил, ведь это было еще одно доказательство окончательного краха его несостоявшихся отношений. И вроде бы все хорошо и правильно, поступок благородный, честь свою защитил, — но неспокойно было Сереге. А поговорить не с кем. И даже Олег, которого по окончании своего учебного пути Зайцев терять не хотел, не смог бы облегчить нелегкую ношу хулигана.       — Эй, Серый! Смотри, — позвал его Игонин в один из тревожных преддипломных вечеров. Для приезжих забот теперь было вдвое больше: нужно было не просто выпуститься, но и заранее найти себе жилье в случае дальнейшего проживания в городе. И Серега, и Олег собирались оставаться — и оставаться пока вдвоем: так проще адаптироваться и вести хозяйство, так дешевле. — Вот, я нашел двушку приличную. Небольшую, но двушку. И раздельный санузел, и ремонт недавний, и по деньгам терпимо — окраина… А вот еще одна, поближе к метро, но внутри выглядит не так роскошно. Еще есть однушка, но там комната огромная, хотя это не так хорошо, если девушек домой водить…       — Да ладно, — хмыкнул Серый, нависая над Олегом и задумчиво почесывая затылок. — Можно погулять на улице, или я посплю на кухне… Надо будет туда просто определить какой-нибудь экстренный спальный набор и все. Но да… Давай двушку у метро, может?       — Ну тогда будем делить между собой комнату с диваном и комнату с кроватью. Ты просто посмотри на это. Давно я не жил в квартирах бабушкинского типа! — Олег задорно ткнул Серегу локтем в живот. Тот усмехнулся. — Да и почему вдруг именно ты поспишь на кухне в случае с однушкой? Сам как будто с девушками завязал?       — Я со всеми завязал, Олег, — и Серый вздохнул, готовясь ответить на первую часть вопроса с наименее унылым лицом, на которое был способен: — Ладно, мы разберемся. Надо спросить у хозяина относительно перемен. Может, не будет против ремонта, хотя бы косметического…       — Да чего ты? — смягчился Игонин, поворачиваясь в Сереге. — Ты все из-за Добрынина своего? Да было и прошло… Скоро выпустишься, отвяжешься от него, забудешь десять раз и найдешь себе кого угодно! Хоть бабу, хоть мужика, и гораздо круче. И без странных заебов и детей… Вы и сейчас-то пересекаться перестали! Чего ты грузишься?       — Ну… потому что он крутой. И он мне подарил крутые чашки… — Серега горестно вздохнул и ушел от Олега, забравшись на подоконник с ногами. — Даже не знаю. Не могу выбросить из головы. Хотя он мудак… Дочь у него, к слову, хорошенькая девчушка. Ну, такая… милая, воспитана хорошо…       — Значит, не такой мудак все-таки. Потому что дочь вряд ли сама по себе хорошенькая, раз так тесно с ним общается, — Олег пожал плечами. — Мне кажется, он просто со своими тараканами… И замороченный не меньше, чем ты. А вообще знаешь, я его накануне видел пару раз — ну, в курилке… Он вообще часто начал там появляться, когда ты перестал на консультации ходить. Сидит там с трубкой… Кресло к птице твоей перетащил. Которая на стене.       — Ну значит… Да? Серьезно? — Серый было воодушевился, но тут же скис, устраивая ноги в шарфе. — Это круто. Только он занят. Типа мужика нашел, мутит… Хочу напиться. Серьезно, будет выпуск вот совсем скоро, ужрусь до свинячьего визга. Может, найду приключений на жопу, все и забудется, а?       — Не знаю, с кем он там мутит, Серый, он все время там сидит один и прокрастинирует. Ну я за ним не слежу, конечно… Да и черт с ним. Мыслишь ты верно. После всей этой свистопляски развеяться определенно стоит. Может, и подцепишь кого. И новую хату опробуем… — Олег чуть не замурлыкал. — Я тогда в выходные же созвонюсь с хозяевами, съездим с тобой — если все устроит, то начнем переезжать сразу же. И после выпускного укатимся подальше от этого крысятника. Круто ведь!       — Еще бы, — улыбнулся Серега и отвернулся к окну. А там собиралась гроза. Ветер срывал с деревьев живые листья и с силой бросал о потемневший асфальт.       Все сложилось ровно так, как они с Олегом планировали: квартира подошла, ребята завершили переезд к концу учебного года и выдаче дипломов. Защита оказалась для Серого чем-то легким и непринужденным. Он даже получил похвалы от некоторых преподавателей и одобрительный хлопок по плечу да теплое рукопожатие от Щукина. Ему поставили «отлично». Смешно, конечно, было иметь на протяжении всего учебного процесса жуткие отметки и получить такую высокую оценку за конечную работу. «Это на него так Добрынин повлиял! Вот у кого педагогический талант», — важно отмечали коллеги и завистливо поглядывали в сторону Ильи Александровича. Серый тоже смотрел, но только с иной мыслью: «Глиномес».       С одногруппниками договорились отметить в вечер после выдачи дипломов. Скинулись в общий котел, но даже при этом финансов оказалось немного: хватило только на три ящика разной выпивки и недорогую «закусь» из соседней студенческой кафешки. И на самую простую декорацию — университетский двор. Стоял чудесный июльский вечер, пахло едой и молодостью, весельем и крепким алкоголем. Звучал смех и разные разговоры, в которых каждый был уверен в том, что жизнь повернется к нему нужной стороной и укажет верное направление. Истинное счастье живет среди людей, которым пока нечего бояться. Серега стоял с Олегом бок о бок и запивал водку крепким терпким пивом.       — Серега, я смотрю, план твой работает на всю катушку? — с усмешкой пихался локтем Олег, опрокидывая рюмку. Он, в отличие от Зайцева, не смешивал. Не преследовал цель потерять себя и потеряться. Хотя набирался все равно знатно.       — Определен-но! — протянул Серега, покачнувшись. Безбожно пьяным он себя еще не чувствовал, но выглядел уже прилично. Прилично, если бы это слово означало красный нос, румяные щеки и расфокусированный взгляд. — Так я еще ни разу не мешал. Но я пока еще трезв и соображаю, так что все хорошо.       — Да? Ну-ка, и скажи мне, по какому адресу надо такси домой заказывать? — сощурился Олег.       — Не знаю! — хохотнул Серега и повалился на плечо друга, пошатнувшись. — Ну я ж с тобой поеду. Ладно, я отойду, не скучай!       Зайцев неверным шагом отправился вглубь компании. Сегодня было жарко: Серега натянул на себя джинсы, чтобы выглядеть приличнее, и любимую черную борцовку, чтобы было красиво и не страшно упасть в кусты. Его кто-то окликнул, кто-то задержал и предложил выпить по рюмочке, кто-то толкнул тост. Серый каждый раз честно останавливался, принимал участие, но кое-что внутри давило его, причиняло дискомфорт… И это был мочевой пузырь.       — О, господи, ура… — выпалил Серый, когда остановился в укромном уголке бывшей — теперь-то, после выпуска — курилки. В его одурманенном алкоголем мозгу вдруг четко сверкнула нереализованная мысль: «Ссать я на все хотел! И на тебя, Добрынин!» И Зайцев тут же претворил помысел в деяние. Не самое благовоспитанное, конечно. И не самое очаровательное. Когда ширинка с присущем ей визгом застегнулась, а Серый обернулся, ему показалось, что стало как-то тише. Когда он вышел во двор университета, скамейки уже стояли пустыми, мусора не было, как и ящиков, но Зайцев четко ощущал недавнее присутствие толпы. Но как все могли пропасть, если он всего на пару минут отлучился?..       — Вот суки… Кинули, что ли… — фыркнул Серый. Он чувствовал, как разум его покидает. Веселый угар медленно превращался в болезненное помутнение рассудка. Но догадка выйти с территории учебного заведения на улицу посетить пустую голову успела. — Так… надо такси….       Серый облокотился о крепкий ствол старого дуба, который был здесь еще с основания университета. (Он видел его на винтажных фотографиях в холле.) Зайцев долго рылся в карманах и с облегчением отметил, что кошелек и мобильник на месте. Это было все, что он сегодня с собой взял.       — Так… такси… Номер? Три, три, три… и-и-и-и-и… Блять, — фыркнул Серега, съезжая со ствола вниз, на землю. — Нахуй мне номер, я же не помню, куда ехать… Так… Надо Олегу написать… А вдруг он с бабой? Похуй, друг важнее бабы…       Зайцев справлялся с телефоном и сообщением добрых десять минут, по крайней мере, так ему показалось. На улице стало холоднее, его трясло, но самого ощущения температуры тело не признавало. Как только электронное письмо улетело по адресу, Серый радостно вскинул руки. Мол, молодец, справился с задачей! С одной. А вот с тем, чтобы удержать телефон — не смог. Большая черная «лопата», как называли ее все знакомые Сереги, выскользнула из непослушных пальцев и, перевернувшись несколько раз, упала экраном на асфальт. Зайцев услышал характерный хруст и долго не хотел телефон поднимать. А когда поднял, взвыл:       — Су-у-у-у-у-у-у-у-ука-а-а-а-а-а! Разбил… разбил, теперь не включается… Блять, я совсем не помню, как до дома добираться….       Улицы опустели еще тогда, когда Зайцев себя помнил и осознавал. Потом весь мир поплыл перед глазами. Темный и пустынный. А под дубом трое: Серый, мигающий фонарь и разбитый вдребезги телефон. И судьба могла бы сложиться так, что Серому пришлось бы заночевать в худшем случае здесь — на бульваре недалеко от университета, куда его вынесли неверные ноги. Но вышло иначе. И в тот миг, когда Серега, утопая в монотонном круговороте непослушных мыслей из больной головы, вдруг, не помня себя, вышел на проезжую часть, его кто-то подхватил под мышки и оттащил назад. А перед носом пронеслась ослепительной кометой с жутким воем одинокая машина.       — Ты совсем дурной, что ли?.. Чуть на дорогу не шагнул…       И прежде чем Серега успел ответить — а время его теперь совсем, совсем не слушалось, — он оказался на скамейке. Спаситель сильными руками направлял онемевшее лицо на свет.       — Слышишь меня? Сергей…       — Чего? Ты кто? Не знаю тебя, на хуй иди! — заорал вдруг Зайцев и принялся махать кулаками. Правда, попал по себе же, покачнулся и чуть не упал со скамейки.       — Тихо, тихо… Знаешь. Это я, Илья… Добрынин. Господи, куда ж ты столько пил… — продолжали приговаривать сверху. Знакомый низкий голос убаюкивал мягкими интонациями. А руки Добрынина крепко перехватили его, Серегины. — Тебя домой надо срочно. Давай довезу.       — А я не помню, где живу… Адрес не помню… О-о-о-о, Добрыня… — и Серый на этот раз — не от Ильи, а к нему. Прижался крепко, затих. А алкоголем несло так, что самому нос щекотало и чихать хотелось. — А ты чего так поздно ходишь-бродишь?.. Не ходи, тебя съедят…       — Да не поздно еще. Университет только недавно закрылся… Я в магазин ходил… Ваши раньше ушли… Набесились и сбежали по другим углам продолжать праздновать. Ректор всех пошугал. А то кто ж знал, что у вас там спиртного столько… Бедовый ты, Серега… А если б я тебя не нашел? — Добрыня трепал загривок Зайцева, встряхивал, отстранял от себя. — Адрес не помнишь, значит… И что, предлагаешь тебя к себе везти?       — Не, тут буду сидеть, к тебе не пойду, ты че… — замотал головой Серый. Мир закружился еще сильнее. Стало даже так страшно, что Зайцев схватился за Илью Александровича. — У тебя там мужик, он мне в глаз даст и все… и все, пиздец, — Серый развел руками.       — Нет там никого… Все, я такси сейчас вызову. Потерпи… — выдохнул Добрынин и засветил экраном телефона. Через минуту он уже называл адреса. А потом — сидел, придерживая Серегу и трогая его лоб, спрашивая что-то еще, чего Зайцев совсем уже не помнил и не понимал… Но на тепло рук реагировал однозначно — жмурился, счастливо улыбаясь.       После был только жаркий, пропахший бензином и резиной салон, фонари, повороты, вывески, свет… Качка… Серегу укачивало, а Добрынин прижимал его к себе на заднем сидении, чтобы не трясло и не тошнило. Потом пустота, сон. Еще спустя вечность расслоившегося, растрепавшегося времени — свежий воздух, какая-то улица, какой-то дом, какой-то подъезд. Немыслимо долгий подъем на лифте. Ноги не двигались. Добрыня поднял на руки, втащил в квартиру. В тепло. Снова укачало. Было совсем холодно. Серега не чувствовал тела, но чувствовал пот, градом льющийся по спине. В следующий миг он нашел себя уже над унитазом, и одна чужая рука держала его голову, а вторая — под живот. Так продолжалось долго. Пахло плохо. Трясло сильнее. И еще сильнее. И стыдно было страшно, хотелось рыдать и просить прощения. Серега не понял, может, и рыдал. А когда перестало колотить — было уже тепло и мягко, и носа касалась свежевыстиранная простыня. Зайцев вздохнул сладко, вдруг задумавшись о том, что Добрынин его точно теперь не полюбит. Как можно полюбить того, кто заблевал тебе всю уборную, верно? «Никак», — заключил в пьяном бреду уже бывший студент, обнимая подушку и прижимая ее к животу.       Серега резко открыл глаза. Осознание того, что он просто не представляет, где сейчас находится, сработало лучше любого иного будильника в его жизни. «О-о-о-о-о, твою мать», — взвыл Серый почти в голос. Когда голова меняла местоположение — она болела. Просто зверски болела. Почти рвалась на части. А вокруг было чисто, уютно, тепло… Зайцев ни разу в жизни не был в этой комнате, никогда не видел таких стен или потолка. И чистой кровати, и такого постельного белья на ней.       — А где одежда? — поинтересовался Серый, раскрывая одеяло. Но ответ на вопрос нашелся сам собой — с краю, в ногах аккуратно сложена. Удивительное дело. Напротив — грузный шкаф под дуб с какими-то мелкими деталями, полочками, секциями. Серый не сразу сфокусировался. А когда смог — увидел фотографии. И лица на них знакомые такие. Бородатый богатырь, удивительно похожая на него девчушка, девочка, девушка… — Блин, я у Добрыни… Трандец, что он обо мне думает…       Серега почесал затылок, угрюмо вздохнул, поднялся и попытался пережить приступ головной боли. Пить хотелось страшно. И когда взгляд пошел дальше, то наткнулся на бутылку воды. Серега только после заметил, что стояла она на фоне его же скульптуры с птицами. Ухмыльнулся и залпом убил всю жидкость. Стало лучше, но ненамного. Виноградная жвачка помогла справиться с тем ужасом, что стоял во рту.       — Наверное, я дохлыми кошками закусывал, — усмехнулся Серый еще раз, разжевывая две пластинки вкусно пахнущего драже. Но тут же напрягся, принюхался. Кто тут был? Кто есть? Вдруг он выйдет и встретит человека всей жизни — даже при условии, что им «не судьба» — с другим мужиком? Серый точно для себя определил — такого не переживет. Но когда вышел, вокруг было тихо. За исключением странного повторяющегося звука за закрытой дверью. Серый идти сразу напролом не решился. Хотел найти ванную и привести себя в приличный вид. Да и посмотреть на бесстыжую морду в зеркало не помешало бы. Но, видно, слишком громко он ходил по пустой светлой квартире, потому что очень скоро звук за дверью затих. А еще через мгновение она резко распахнулась, а на пороге возник очень напряженный и взволнованный Добрыня. К счастью, только увидев Серегу и оценив его состояние, он заметно успокоился. Обе руки у него были чуть не по локоть в глине. За могучей спиной открылась картина: наполовину мастерская, наполовину тренажерный зал. Весь пол в целлофане, кругом коробки, ящики, полки с готовой и наполовину готовой глиняной посудой и черт знает чем еще. А в самом конце, за полупрозрачной шторой-сеткой из деревянных бусин — штанга, турник от стены к стене и боксерская груша.       — Ты как себя чувствуешь? — задал Добрынин, очевидно, самый животрепещущий вопрос и почесался носом о внутреннюю сторону локтя. Серега вдруг утоп в этом образе бесконечной маскулинности, силы ремесленника и просто красивого мужчины. Что может быть идеальнее сочетания мускуса и запаха свежего сырья? Или работы, ремесла? Оно определенно пахнет обожженной глиной.       — Очень… плохо… — сообщил Серега, сделав самый бледный вид, на который вообще был способен. И говорил так слабо — почти шепотом. На самом деле он не притворялся, голова действительно болела до искр в глазах. — Ох, прости… простите меня, я ничего не помню с прошлого вечера… Единственное, что… что меня тошнило… и… Теперь вы, наверное, даже рады, что я вам не понравился, ибо никому не понравится тот, кто блюет у него в доме… Простите, Илья Александрович…       Добрынин помотал головой и вздохнул. Взгляд его упал на уровень бедер, отмечая единственную сейчас одежду Сереги, но — видно, из приличия — сразу ушел в другую сторону. Бывший преподаватель показал пальцем на одну из дверей поблизости:       — Открой, пожалуйста. Мне надо сполоснуть руки, а тебе умыться. Полотенце сейчас дам.       Серега вздохнул обреченно и выполнил просьбу Добрынина, пропуская его вперед, в небольшую ванную. И нет бы тому сказать что-то! Ответить, не мучить Серого! Нет же, он был таким ровным, что становилось еще более стыдно. Зайцев сложил руки на груди, упираясь плечом в косяк, и устремил взгляд в Илью Александровича.       — Тебя тошнило куда надо. А я сам напивался так, что себя не помнил. Не единожды в жизни. У всех бывают свои причины, так что не думай, что я стану из-за этого как-то иначе к тебе относиться… Ты остался один, без связи и, кажется, без дома. И был очень плох. Не мог же я тебя бросить… — спокойно объяснил Илья, а потом повернулся к Зайцеву, протягивая ему вынутое из ванного шкафчика чистое полотенце. — И давай перейдем на «ты». Мы больше не связаны учебными отношениями и не разделены никакой иерархией… Называй меня Ильей, ладно? Или Добрыней, если тебе так нравится, — тут он улыбнулся — впервые не просто доброжелательно, но и открыто. Удивительно, но в течение всего нескольких минут, которые Серега видел Илью на его территории, тот выглядел намного более расслабленным, чем даже в ходе их совершенно неформальных встреч в тату-салоне. Он двигался увереннее, иначе работал с мимикой. Добрынин-преподаватель был хорош, но хорош как образ, как профессионал. А домашний Добрынин казался просто другим. И на Серегу смотрел совсем иначе. Без этой надоевшей маски доброго и вежливого воспитателя, который силой взгляда исправляет хулиганов. Он показал Сереге мыло, гель для душа, шампунь: — Вот, это все можешь брать. Я сейчас найду какую-нибудь из своих старых футболок, в которые влезал пару лет назад, накинешь. А потом приходи на кухню. Найдем, чем тебя отпоить и накормить. Да и поговорить нам с тобой надо.       Серега вздохнул еще раз, опустил взгляд и отлип от стенки, переступая порог ванной.       — Тогда буду мыться. А ты можешь подглядывать… Ну, ты знаешь, я же красивый.       Обворожительная ухмылка хулигана сделалась кривой от резкого удара похмелья в висок, но Серега вдруг самым наглым образом выпихнул Илью в коридор. Он действительно не закрыл дверь и даже оставил небольшую щель, надеясь, что за ним осмелятся подглядывать. Послышался шум воды, запахло гелем для душа и распаренным телом. Серега мылся минут сорок. На деле же большую часть времени изучал чужую ванную комнату на предмет лишней щетки для зубов, бритвы, особенных гелей для душа или шампуней для волос другого типа. Но ничего не нашел, кроме явного присутствия девушки. Серега из душа вышел свежим, довольным и умиротворенным. Ему все еще было дурно, тошнило, и мучила вечная жажда… Но теперь не так жрала ревность.       — Ты врун, — настиг коршун-Серега несчастного Илью, да как начал клевать! Прямо в печень. Сразу с места в карьер. — Нет у тебя мужика.       — Нету, — даже не стал спорить Добрынин. Но после добавил: — Но если бы и был, ты бы не нашел его следов в моей квартире.       Он выглядел упрямым и обиженным на самого себя. В глаза Сереге смотреть не хотел. В сторону взгляд отводил. Но будь то даже жестом приличия — футболкой Добрынин все же не разжился. И Зайцев как был в красных трусах, так и стоял. Да и его это совершенно не смущало.       — Зачем соврал тогда? Я настолько тебе противен, что легче мне просто соврать, да? — Серега взмахнул руками и обошел Добрынина кругом. А после уселся на одну из кухонных тумб одним резким движением. Скрестил руки на груди, надулся, словно обиженный кот. — Знаешь, почему я напился? Чтобы найти на жопу приключений и избавиться от тебя. А попал опять к тебе! В беспамятстве. Вот уж магия… или проклятие.       — Ты мне не противен… — Добрынин вдруг поднялся, горой вырос перед Зайцевым. Но бояться было нечего: только для того, чтобы усадить его на табурет одним нажатием на плечи. Тут же перед Серегой возникли чашка крепкого сладкого чая, творожная запеканка на девчачьей розовой тарелке и пара хлебцев. — Просто я боялся и не хотел многих вещей.       Он сел напротив Сереги, задумчиво поглаживая бороду и глядя на его завтрак, словно там и были написаны все ответы.       — Я — взрослый мужик. А ты был студентом, который по-студенчески влюбился и у которого шалили гормоны… Я тебя использовал. И не хотел продолжать в том же духе. Чем дальше, тем больше мне казалось, что ты серьезен, и это меня пугало еще сильнее, ведь я… Я очень давно не влюблялся, Серега. И в этой квартире патологически долго не было никого, с кем я состоял бы в отношениях. На самом деле вообще никогда. Я не знаю, как я должен был воспринимать себя, если не стареющим чудовищем с кризисом среднего возраста, которое мечтает о молодом парне. — Илья мельком глянул на Серегу. Сощурился. Исправился: — Красивом молодом парне. Ты мне нравился, и я старался оберегать тебя от… себя. А еще я знал, что, случись такая интрижка, даже если никто не узнал бы в университете — она мешала бы мне тебя учить. Я и так… испытывал трудности, — Добрынин снова отвел взгляд. Конечно, у него до сих пор были причины стыдиться. Он помолчал. Серый обиженно надулся еще больше, затих, насупился да напрягся. Но Илья заговорил опять. И то, что он сказал, было гораздо красноречивее всех оправданий: — Я скучал. И я рад, что нашел тебя вчера. Подумал… Значит, судьба.       Но тут, вопреки всяким светлым ожиданиям, в Добрыню полетела половина запеканки. И прямо в грудь. Серый задрал подбородок выше и самодовольно фыркнул, когда с большим удовольствием отметил, что попал. Добрыня вздрогнул, сочно матернулся, но на этом все. Он готов был стерпеть маленькую месть — лишь бы не упустить мгновения. Что такое грязная футболка, когда тот, кто ее испачкал, продолжает сидеть перед тобой по-прежнему беззащитным и открытым в своей красоте?       — То есть все это я пережил… просто потому, что надо было подождать, когда я выучусь? И все? — спросил Зайцев.       — Если ты все понимаешь именно так, то — да… Лично для тебя иных препятствий не существует…       — Добрынин. Ты тормоз, — Серега отодвинул от себя тарелку, чтобы картинно рухнуть на стол в бесконечном страдании. — Сказать сразу было нельзя, блять… Студентом, блять… Мне двадцать четыре! Какие гормоны… Я огромный взрослый мужик. Красивый, конечно… — Серый уныло водил пальцем по столу. Повернул голову, перекладывая ее на щеку. — А я страдал, похудел, не ходил гулять, страдал еще, подкидывал тебе ебаные открытки, а после чуть не умер от разрыва сердца с этим твоим «у меня другой»…       — Ты на двадцать лет меня младше! Мужик… А вел себя порой и того хуже, — воскликнул Добрынин, разводя руками. Встал, ушел к раковине скидывать с себя запеканку и оттирать футболку. — Не хотел я с тобой связываться, потому что обидеть не хотел. Думал, ты отстанешь, а я перебьюсь… Я-то считал, что тебе тем паче не сдался.       — Все равно нельзя было так меня обижать. Ведь я еще и маленький! А ты маленького обидел, — тянул свою лямку Серега, не двигаясь с места. И стол ковырял пальцем с таким чувством апатии, что любая актриса драматического театра могла бы позавидовать. — И что, что младше, зато я красивый. Вообще не вижу проблемы… Ну и в смысле «тем паче не сдался»? Я ни для кого в жизни так не старался, не доставал так… Ты че. Да и ты такой… такой… Дух захватывает от тебя. И какой-то студент… Конечно, я бы не смог составить никакой конкуренции какому-нибудь крутому человеку, который на тебя бы позарился… Я бы пытался и дальше! Не хотел мешать счастью… И я защищал твою честь! И работать начал! Да я вообще очеловечился… А ты ничего не заметил, а еще сказал мне: «У меня другой». Вот последнее вообще было обидно…       — Все я заметил, Серега… — вздохнул Добрынин. — Все заметил и ничего не хотел связывать с собой. Пойми ты. Боялся я. И буду бояться. Это у тебя — все. А я и мечтать не смел. Все… Сядь ровно. И ешь…       Не успел Серега отворотить нос в другую сторону, чтобы продолжить играть в маленького, как Илья вырос сзади. Он придвинул тарелку с остатками запеканки, взял ложку, а сам — склонился над Зайцевым, крепко и мягко взяв его за плечо. Ложка зачерпнула творога с кусочками банана, поднялась ко рту двадцатичетырехлетнего мужика.       — Я был не прав. Хотя и хотел как лучше. Просто, пожалуйста, раз винишь меня в своем похмелье — дай позаботиться о тебе.       Голос Добрынина стал глубоким, объемным, вязким — словно тепло дровяной печи. Таким он хвалил Серегу в учебе. Таким — разговаривал с дочерью. Баюкал и ласкал. Нежил и уговаривал. И Зайцев быстро сдался этому теплу после того, как смертельно долго замерзал в лютых холодах безразличия. Выпрямился, запеканку в рот взял и начал активно жевать, словно таким образом сможет показать истинное наслаждение.       — Очень вкусно. И да, именно ты и виноват в моем похмелье. — Сергей выглядел обиженно, но больше не драматизировал. Но и ложку у Добрыни не отобрал, ожидая, что тот будет его кормить.       — А ты — причина всех моих нервных расстройств, Зайцев… — Илья продолжил закладывать за щеки Сереге, а второй ладонью — гладил плечи, затылок. Он будто боялся прикоснуться — и одновременно страшно желал этого. Привык прятаться, но истосковался по близости. Он ведь хотел просто говорить, смотреть, слушать… Вот так ухаживать за отныне своим избалованным мальчишкой, разглядывая разлетающихся птиц на его спине. Серега обладал безупречно гладкой белой кожей, о какой многим и в его возрасте уже приходилось мечтать, прекрасной фактурой тела — и только потому не стоило требовать у него одеться, что можно было вновь пережить это во всей полноте. Когда тарелка оказалась пустой, Добрынин прикосновением заставил Серегу запрокинуть голову, опершись затылком на свой живот — и погладил по щеке, глядя на него сверху вниз.       — Теперь можешь просто уйти от меня, если хочешь, — медленно произнес Илья. — Или остаться, или прилетать ко мне хотя бы время от времени… Тебя я впущу, красавец мой.       Серега вздрогнул и замер. На щеках запылала краска, и он поспешил отстраниться и отвернуться от Добрынина. Смутился.       — Я не твой еще. Ты мне нравишься, конечно, Добрынин… Но я не твой, — когда Серый повернулся, он вновь хитро улыбался, хотя и не смог унять румянца. — А чтобы был твой, ты должен меня завоевать. Ты что, думал, что все так просто и тебе только за бесконечную привлекательность выпишут привилегию? Ага. Хрен там был, — Серый фыркнул и, соскочив со стула, запрыгнул на кухонную тумбу, сдвинул задницей все то, что на ней находилось. — Но и уйти — не уйду. С ума сошел? Я столько бегал за тобой… Даже пинками будешь гнать — лягу вот в пороге и умру там от холода, голода и тоски. Вот и думай теперь, Илья Александрович, как поступить.       — Справедливо, — кивнул Илья. Его взволнованный взгляд тронул крепкие длинные ноги и гладкий торс, выступившие в слегка ссутуленной позе ключицы, гибкую шею; потом быстро поднялся к правильному лицу, убегая от провокации, но и там нашел полные мягкие губы… Добрынин чуть не ударился виском о подвесной шкафчик, обнаружив себя уже возле раковины с пустой тарелкой в руках. Отвернулся, прокашлялся.       «Действительно, и что я буду делать?..» — подумал Илья.       — Давай поступим так, — начал он, углубившись в спасительное мытье посуды. — Сейчас ты пойдешь оденешься и еще раз проверишь наличие своих документов и денег. Телефон ты вчера разбил, но я все равно положил его тебе в карман джинсов. Тебя нужно доставить домой, чтобы ты переоделся и восстановил связь. Тебя ведь ищут, наверное… А потом мы с тобой созвонимся, хорошо? И встретимся снова. Твой номер у меня есть, как меня найти — ты тоже знаешь. И забудь мое отчество уже.       — Нет, Илья Александрович, — Серега скрестил руки на груди и важно выпрямился. — Спровадишь меня и больше не откроешь дверь. Мы уже проходили эти твои внезапные побеги и попытки меня выгнать, нет, не прокатит. Никому я не нужен особенно, телефон я себе и сейчас куплю, если карточку не просрал. (Кстати, надо проверить, на месте ли она, правда что…) А с одеждой и свежестью все решаемо… Либо давай мне залог, — хитрый взгляд вернулся к бывшему преподавателю со всеми его прелестями: легким прищуром, бесами в глазах и смешинкой на лице. — Что-нибудь такое, что тебе обязательно придется вернуться и забрать.       — Не спроважу я тебя никуда… — Добрынин усмехнулся. Потрепал пальцами бороду в задумчивости. — Не упущу больше. А что до залога… идем.       Добрынин махнул рукой, приглашая Серегу за собой. Они вернулись в комнату-мастерскую, где Илья тут же отошел к какому-то шкафчику, где, как оказалось, хранил инструменты. Оттуда он извлек что-то небольшое на цепочке, вроде кулона — и вложил Сереге в ладонь. Но вещь эта имела иной смысл. Зайцев крутил между пальцами латунную печать.       — Это мое клеймо, которое я ставлю на свои работы. Если я его потеряю, другое сделать, конечно, смогу… Но не хотелось бы. Это со мной уже больше десяти лет. Мой талисман. Поэтому можешь быть уверен: без тебя, пока ты его не вернешь, я не продам ни одной работы.       Добрынин выглядел вполне серьезно и прощался с печаткой в заметном волнении. Серега хитро прищурился, улыбнулся и тут же повесил себе на шею необычное украшение.       — Ладно, это неплохо. Хотя я бы лучше предпочел паспорт или кредитку! — засмеялся Зайцев и вышел из комнаты, направляясь переодеваться и собираться.       — Ну прости! Паспорт или кредитка мне могут понадобиться в самое ближайшее время, а я тебе вверяю ключ к делу своей жизни, — крикнул ему вслед Добрынин.       Прощались они как будто впервые тихо и тепло, без треволнений и обид. Добрынин сразу дал свой адрес, проводил Зайцева до остановки, показал, где ближайший магазин электроники — заменить телефон.       — Напиши мне сразу, как только снова будешь на связи, — сказал Илья. Вокруг было людно, и он стоял, спрятав ладони в карманах джинсов и немного ежась в футболке. Этот день выдался не таким жарким, как предыдущие — дул прохладный ветерок, да и район Добрынина богато зеленел липами и каштанами, скрывающими тротуары от солнца. Вот и из мыслей уносило все плохое, душное. Оставалась только легкая тоска и большое предвкушение. — А я закончу со всеми делами, и там договоримся о новой встрече… Ну, давай?       Илья распростер руки. Серый бросился к нему в объятия, даже не позволив себе мгновения на раздумья. Уткнулся носом в теплое тело, вдохнул всей грудью мужественный запах. И тут же оторвался, воровато оглянувшись. Боялся, что их объятия сочтут чем-то большим, нежели дружеские. Такого допустить было нельзя.       — Напишу. Смотри мне, Добрынин, — Серый погрозил ему пальцем. — Если ты меня обманешь, я очень обижусь и съем твою побрякушку. И тебя потом приду и съем.       Серый улыбнулся, махнул рукой на прощанье и порывисто развернулся в сторону магазина с электроникой. Шагал он так быстро, словно смертельно торопился или даже уже опоздал на важную встречу. А на деле чуть ли не бежал за телефоном, едва ли дождавшись зеленого света светофора, не вписываясь в растрепанный поток пешеходов и с раздражением огибая самых медленных из них.