Tha gaol agam ort

Неприкаянные волны плескались о высокий утес, пытаясь коснуться своими мокрыми крыльями неприступной свечки маяка. Каждый хлопок воды по выбеленным солнцем стенам походил на схватку давнишних то ли врагов, то ли любовников: никто не собирался ни отступать, ни подчиняться. Борьба холодного Северного моря и облюбованного редкими лучами маяка Данкенсби будет вечной, и в ней никогда не будет победителя. Только если воды океана высохнут или сам маяк превратится в развалины. Но произойдет это еще нескоро, не на нашем с вами веку уж точно. Дженсен, смотритель маяка, пусть и слишком молодой для работы в таком месте, мечтательно выдохнул, натирая линзы и мечтая лишь о том, чтобы сегодняшняя ночь прошла как можно спокойнее. И проблема была не в том, что мимо полуострова проходило слишком много кораблей. Не об этом он беспокоился. Дженсен боялся, что Джаред больше не прибежит к нему из своего скобяного магазина просто поболтать и выпить по стакану-другому самогона старого Фенигана. Что он больше не будет ему так солнечно улыбаться, что не будет класть свою горячую руку ему на плечо, когда тот будет, стоя на мостике, вглядываться в горизонт в поисках заблудившегося корабля. Будь проклят его дядька, ворчун Ангус, убивший у подножия маяка свою распутную женушку и затем спрыгнувший с утеса, обезумев, но не от горя, а от своей обиженной чести. Хотя проклят старик точно был, и не только он. Две их неприкаянные шотландские душонки продолжали время от времени наводить шороху на маяке и в его окрестностях, пугая случайных прохожих и гостей. Конечно, Дженсен их не видел сам лично, но постоянно чувствовал их присутствие рядом с собой. Странные звуки и скрежет, томный шепот и крики раненой чайки. И это было еще не все. Являясь Ангусу МакНили внучатым племянником, Дженсен пять лет назад переехал в Данкенсби по просьбе своей матери и застрял в нем, влюбившись в неприступный маяк и чудесного, смешного и такого… такого… Джареда. Так вот, когда в первый раз к нему забежал Джаред, занося Дженсену заказ из магазина — немного съестных припасов, спичек да пару бутылок скотча, его почившие родственники устроили настоящее светопреставление. Видимо, пытаясь отвадить чужака от их места вечного пристанища. Вот представьте себе, сидят они за столом, медленно едят печеную картошку с куском ветчины, болтают, Дженсен, как всегда, мечтательно следит за каждым движением Джареда, за тем, как тот подносит ко рту вилку, как облизывает блестящие от масла губы, как улыбается ему и мечтает только об одном — о поцелуе, который он когда-нибудь сможет урвать от своего Джареда. И тут ни с того ни с сего мимо Джареда в воздухе пролетает свиная нога, которая должна была висеть в амбаре и сушиться на морском ветру. И вслед за ногой, будто преследуя свою уже убитую и выпотрошенную добычу, покачиваясь из стороны в сторону, пританцовывая, плывет маленький разделочный топорик. Столько ора Старый Дан слышал только в те времена, когда пьяный Ангус лупил метелкой растрепанную и ошалевшую Дейдру, гонял ее по кругу вокруг маяка, по шаткой деревянной лестнице и вокруг горячих как кипяток линз. Джареду, конечно же, было страшно и немного не по себе. Готовясь прийти на первое свидание к своей зазнобе, не ожидаешь во время обеда чуть не съесть вилку от бешеного куска мяса и одержимого демонами острого топора. Дженсен, бедный Дженсен медленно и доходчиво объяснил ему, что это была абсолютно нормальная ситуация и что бояться было совершенно нечего: родственники — это его родственники, но никак не антихристова родня, и ничего от них кроме мелких пакостей на фоне ревности ждать не следует. Джаред покосился на него с недоверием и, промямлив «как скажешь», отправился восвояси. Ангус и Дейдра тем вечером выслушали много интересных подробностей о себе и себе подобной братии, были немного напуганы фразой о местном священнике и кадиле с шалфеем, обещанием к чертям собачьим заколотить Старого Дана и спалить его до основания. Но как бы им ни хотелось оставить в покое своего племянника и не издеваться над его дружком, они не могли — шотландский характер не позволял. И МакНили под покровом ночи, заручившись поддержкой бессовестного ветра, обсуждали новые шуточки и гадости в перерывах между перепалками и безрезультатными попытками выдрать друг другу «оставшиеся седые пакли» и повыбивать «гнилые от сквернословий, словно кишки демонов» зубы. В следующий раз Джаред появился на утесе недели через две. В маяк он не решился подниматься, и Дженсену пришлось выйти наружу. Джаред немного нервничал, но так и не сказал, что видеться с Дженсеном он отказывается. Вместо этого он предложил Дженсену прогуляться немного южнее, до бухты, окруженной теплыми камнями, в которой можно было искупаться, не боясь отморозить себе все значимые и не очень части тела. Они, как мальчишки, разделись до белья и вприпрыжку бросились в темно-синюю ласковую воду. Наплескавшись от души, парни растянулись на прогретом песке, соприкасаясь руками и ногами. Дженсен лег на живот и, подперев рукой подбородок, внимательно изучал чувственные черты Джареда. Джаред же ему просто улыбался и жмурился яркому северному солнцу. Ветер, уже не такой гостеприимный, принес с собой не только мелкие сиреневые соцветия вереска, но и темные тучи, обещавшие сильную и скорую грозу. Как ни отказывался Джаред, ночевать ему пришлось на маяке, пусть и на кровати Дженсена, немного скрипучей, пахнущей сладкой сосной и самим Дженсеном, который уместился на полу на ворохе старых одеял. Под упоительный мерный стук дождевых капель и нечастых отблесков молний они заснули. Наутро, даже еще не открыв свои глаза, Дженсен почувствовал какой-то скрытый подвох: уж слишком тихо вели себя его родственнички, которые, как всегда по утрам, уже черт знает сколько лет потешались, сгоняя кур с насеста в одной из пристроек. Повернувшись на бок, он увидел, что Джаред уже проснулся и беспомощно смотрел в окно, стараясь не двигаться. В его длинных и густых волосах вальяжно сидела рыжая курица, самодовольно поглядывая на него через свой прикрытый птичий глаз. Ну вот, теперь все ясно. Джаред. Курица. Гнездо. Яйцо. Яйцо? Видимо, мысль пришла Дженсену и Джареду одновременно. Только вот Дженсен успел широко раскрыть рот, а Джаред — резко вскочить и, согнав с себя курицу, спрыгнуть с кровати. Несчастное теплое яйцо шмякнулось Дженсену на голову и разбилось. В этот раз Джаред не орал, он ржал как конь, прижимая одну руку к своему животу, а второй указывая на Дженсена, по лицу которого стекала желтоватая слизь. В тот вечер над кроватью Дженсен приколотил старое медное распятие, нашедшееся в одном из шкафчиков на кухне. Если бы Дженсен знал, как успокоить двух разбушевавшихся и, по-видимому, немного озабоченных призраков-родственников, то он бы уже давно посолил и сжег их богом забытые останки. Но он, к сожалению, этого не знал и продолжал мучиться и мучить Джареда, который старался и близко не подходить к маяку. Если бы вредные МакНили знали, что для них планировал Дженсен, то не решились бы на свой очередной глупый и логичный (логичный ли, если он глупый?) поступок. В тот день, ознаменовавшийся свежей яичницей-глазуньей, Джаред оставил у Дженсена свои запасные брюки, аргументируя это тем, что пусть они лучше будут у Дженсена, чем ему каждый раз таскать с собой сменку на случай незапланированного купания. Лучше возвращаться через практически весь город в сухих штанах, но без трусов, чем в мокрых трусах и мокрых от этого штанах. Железная логика. Дженсен, как очень хозяйственный парень, бережно сложил Джаредовы брюки и убрал к своей одежде в большой и добротный сундук. И там они ждали своего часа. Не очень долго, дней пять, наверное. Собравшись с Джаредом съездить на пароме на другой остров — на настоящее свидание — Дженсен вытащил пару свежих штанов для себя и штаны Джареда и сразу же убрал их в сумку. Они планировали искупаться и только потом спуститься до причала и, заплатив одноглазому Торнтону, полтора часа провести вдвоем в окружении шепчущей воды и кусачего ветра. Когда настало время переодеваться в сухое, Джаред нащупал в своих штанах… третью штанину? Нет, не лишнюю штанину, а дырку в самом интересном месте. Со штанами Дженсена произошла такая же напасть: он, высунув руку через дыру, неверяще смотрел на свою руку. Видимо, крысы постарались. Видимо, дядюшка с тетушкой постарались, присыпав, наверное, крошками или сырными корками верх их штанов. Пьяный от морского воздуха Джаред крутил на руке дырявые штаны и бегал с ними вокруг Дженсена. Было бы очень смешно, если бы не было так грустно. Ехать пришлось в мокрых штанах. И от поднявшегося ветра было холодно и зябко, поэтому они стояли, прижавшись друг к другу, и смотрели на воду. Рука Дженсена коснулась руки Джареда, и пальцы их переплелись. От этого по телу разливалась волна весеннего счастья и волшебного обещания. Все-таки и Дженсен был МакНили, пусть и в тридесятом колене. Поэтому план отмщения он готовил основательный, частенько отвлекаясь на сладкие поцелуи Джареда, его жадные прикосновения, стараясь Джареда хоть как-то убедить, что его жизни абсолютно ничего не угрожало. Никто его не собирался убивать, свежевать или топить. Только немного напугать. Ну а если и так, то Дженсен всегда будет рядом с ним и спасет от всех посягательств и несчастных случаев. Уговорами ли, ласками ли Джаред согласился провести еще одну ночь на маяке, но уже в одной кровати с Дженсеном и при всех закрытых окнах и дверях. Обойдя маяк и проверив, все ли постройки были плотно закрыты в преддверии наступающей ночи и уже чувствовавшейся в воздухе грозы, Дженсен пнул валявшийся возле колючего хилого куста жимолости небольшой мешок с уже окаменевшей солью, принадлежавший когда-то давно старому продавцу-коммивояжеру и оставленный им тут за ненадобностью. Дженсену же он не мешал и отлично прикрывал выжженное пятно, оставленное разлитым год назад керосином. Джаред подошел буквально минут через двадцать, безумно улыбаясь. Он взял Дженсена за руку и без разговоров потянул его за собой в здание маяка. Дженсен запер за собой дверь на ключ и внимательно огляделся по сторонам, выискивая следы присутствия вредных родственничков, не к ночи их имя пусть будет упомянуто. Все было тихо и казалось безопасным. Духи — бестелесные создания, и именно в их воле было решать, показываться живым или нет. Притаившись в углу, хитрая Дейдра прикрывала ладонью рот мужу и качала головой в сторону целующейся у подножия лестницы парочки. Джаред поднимался спиной к ступенькам и с каждым шагом наверх целовал Дженсена. Одна ступенька — один поцелуй: в подбородок, в веки, в щеку, легкий — в губы, едва ощутимый, словно прикосновение крылышек колибри, — в запястье. Пришлось сгибаться ниже и осторожно ощупывать стопами глухие деревянные ступеньки. Сорок шесть ступенек — и они поднялись в комнату. Старый Дан уже как несколько часов горел, освещая путь заплутавшим кораблям и заблудившимся душам. По крыше стучали крупные капли начинающегося дождя, задавая ритм. Где-то вдали, над бескрайним морем, гулко стрелял гром, отражаясь едва слышным звонким эхом от стеклянных окон. Длинные и пушистые молнии опускали свои изящные пальцы в черную воду, освещая ее и даря моменты воссоединения с небом. Пока за окном две стихии сходились в чувственном танце, в теплом помещении маяка на мягких одеялах в одном ритме бились сердца Джареда и Дженсена. Нависая над Джаредом, Дженсен коснулся его носа своим и провел им по щеке почти до самого уха. Лизнув мочку уха, Дженсен прошептал Джареду, наверное, те самые слова, что испокон веков шепчет море маяку. Джаред улыбнулся и потянул Дженсена на себя, широко раздвинув свои ноги. Приглашение было принято. Музыка их тел вторила стучавшему дождю и подпевавшему им ветру. Дженсен медленно двигался в Джареде, выпивая каждый стон, вырывавшийся у Джареда из уст. Сладкая дрожь и жадные прикосновения. Все первые разы, свидетелем которых стали любопытные молнии и стекавшие дождевые капли. С самым громким раскатом грома наступил экстаз, и Дженсен, заглядывая Джареду прямо в душу произнес: «Tha gaol agam ort»*. Джаред повторил за ним эти такие невозможные слова и еще крепче обнял его. Они заснули счастливые и повенчанные морской грозой. А Дейдра дала подзатыльник Ангусу и прошипела: — Ах ты, старый козел! Видел, как нужно использовать растительное масло? А ты «и так сойдет». Хорошо, что ты все-таки скопытился. — Ангус в кои-то веки молча сносил праведный гнев своей старухи. _________________________________________________________________________ *tha gaol agam ort (гаэльский) — я люблю тебя.