(Не)свобода

      Хибари открывает дверь в подвал и с интересом заглядывает внутрь: прилетит ли в лицо трезубец, проткнут ли живот острия? Сегодня его не пытаются убить, и это Кёя оценивает на «удовлетворительно» — очень плохо, но может быть ещё хуже. Раньше у пленника возникало желание помахать, как окрестил ГДК действие, оружием, был запал, а сейчас его нет. Хитростью решил взять? Или после объявленной голодовки силы бережёт…       Хотя какие там силы? Если кормить человека вливаемыми в вены эмульсиями, а после побега он ест через раз, точнее, через день, то понятно, откуда лезет злость, недоверие ко всем, слабость и разбитость. Если мир поворачивается каждый день не самой приятной частью, то поведение логично, напоминает себе Кёя. Надо отложить насильственные методы (куда не входит удержание, ведь это на благо), стараться впихнуть побольше еды в отощавшее тело, создать комфортный микроклимат и чего-то там ещё, что советуется в учебниках по гигиене и внутрибольничному уходу. Хибари смутно представляет себе, как он всё обеспечит, «микроклимат» он всегда делает сам по своему усмотрению, и туманник бы согласился с ним, но он не специалист, так что приходится действовать по указке.       Ничего, сегодня всё поменяется.       Кёя пододвигает стул ближе к кровати и усаживается рядом, не на постель — это последний островок личного пространства, куда вторгаться нельзя. Лежащий на ней иллюзионист медленно приоткрывает глаза, вяло реагируя на то, как отбрасывают отросшие волосы в сторону, особенно тщательно с шеи, проводя ладонью по ней. Отодвинуться бы, но за спиной стена, а сил уже нет. Рокудо отказывается даже от воды.       — Надо было тебя убить, — тянет Мукуро: испытывает терпение его, Кёи, пытается раскачать — или теряет контроль над собой. Голодовка тянет за собой и такой побочный эффект, но не выбивать же упрямство. — Надо было переломать тебе все кости, чтоб ты мучился, поставить на колени, а я поверил, что ты не имеешь отношения к мафии!       — Не имею, — беззлобно улыбается Хибари уголками губ, — к этому бедламу с недотёпой и его репетитором. — Он смотрит сверху вниз, и иллюзиониста трясёт от ненависти. После Эстранео власть над Рокудо имели только Вендиче, которые охотно — в обмен на что-то, разумеется, не задаром — могли обменять одного заключенного на другого. И ему сейчас в лицо нагло врут, что человек не из преступного мира спокойно договорился со стражами? Его держит взаперти гражданский? Который настолько быстро научился противостоять Путям Реинкарнации?       Слишком наглая ложь. Мукуро, сбегая от тех, столкнулся с Кёей лицом к лицу, пустил в ход пламя, противодействует которому только сила другого пламени. Рокудо пришёл в замешательство лишь от одной непонятной ему мелочи: противник исчез, стоило Туману поползти, искажая реальность. Шагнул вперёд и пропал, растворился, словно сам был иллюзионистом.       Потом перед глазами всё смешалось в кучу, померкло, а очнулся неудачливый претендент на место Хранителя Тсунаёши (тут не поспоришь, ему с детства не везло, приходилось счастье строить, выбивать и выгрызать своими умениями) в подвале у врага. Комнату обустроили так, что можно было в ней принимать гостей и тех бы ничего не смутило, кроме отсутствия окон, однако вида неба в такой неволе не хватало. Один плюс — цепи не использовали. Хотя Мукуро прилагал все усилия, чтобы вывести Хибари из себя.       — И кто же ты тогда? — стараясь не шипеть, иллюзионист всё же придвинулся ближе к стене, уклоняясь от руки, невесомо проводящей по волосам.        Ещё Рокудо выбешивал тот факт, у кого он сидел взаперти. Вендиче не были справедливы, однако они воспринимались безликими, что не так задевало гордость, как сейчас. Хибари не давил нарочно на больные точки, не пытался задеть, но отсутствие опоры, неясность будущего, непонимание целей, что преследовал этот ненормальный, не облегчало положение.       Кен и Чикуса наверняка обыскали весь город, стражи с ненавистной Вонголой перевернули каждый камушек, однако проверят ли того, кого считают врагом Мукуро? Никому в жизни в голову не придёт мысль зайти в дом ГДК. Никто не усомнится в этом человеке. Поддержание порядка в Намимори стоит далеко от похищения и удерживания недруга.       Во рту сухо, в теле слабость, от голода мутит, реальность периодически плывёт, поэтому удлинившиеся клыки Хибари Рокудо воспринимает как должное. Ему просто кажется. И то, как ощупывают бьющиеся артерии на запястье и шее, ничего не значит. Вроде Кёя недоволен, говорит про желудочный зонд и капельницу, угрожает прибить, но, если б захотел, давно бы сделал, а не болтал. Надо же, вроде изучил этого человека, наблюдая за ним в драках, только здесь тот открывается совсем с иной стороны — отвратительно-подлой.       Нужно взять себя в руки. Как и у Хибари, у Мукуро есть своя гордость, он не сдастся. Воспоминания об уничтоженной лаборатории придают силы, Вендиче тоже не смогли его сломить, по сравнению с ними то, что происходит сейчас, полная ерунда. Лишь мутит и тошнит от голода, ресурсы организма на пределе, неужели оттого он невольно злится? Порочный круг. Рокудо не опустится до того, что выпустит из-под контроля иллюзии, однако так велико искушение сдаться. Будь Кёя настойчивее, применил бы силу — было бы намного легче сопротивляться вопреки. Это знакомо и уже пройдено. Хибари же то ли подавляет желание, то ли и в самом деле не стремится конфликтовать. Заделался неумелым психологом, словно в семнадцать лет повидал жизнь.       — Зачем я здесь? — рискует зайти с другой стороны Мукуро, раз на первый вопрос ему не отвечают.       Когда он снова обдумывает своё положение, то совершенно перестаёт понимать противника. Держать в плену, чтобы ухаживать за тем, кому проиграл? Мало того, что не ненавидеть, так ещё и влезать в личное пространство, почти в душу, уговаривать поесть, приводя краткие, но аргументы, которые, правда, разбиваются о стену гнева, озлобленности и холодного бешенства. Честное слово, подобное было бы характерно для Савады Тсунаёши, или Кёя решил пойти учиться на врача, а сейчас тренируется на образце пациента психиатрической больницы?       — Мне так захотелось, — скупо откликается Хибари. Свет на его лицо не падает, Мукуро машинально отмечает, что радужка глаз из серого цвета меняется на красный.       На секунду сердце пропускает удар и возникает ощущение, будто его облили ледяной водой: реален ли мир вокруг или уже нет? Может, он видит бред? В это вписываются и невероятные действия врага. Как объяснить то, что Кёя продолжает гладить и цепляться за волосы?       Всё кажется. В Аду мифических существ из легенд он не встречал, кроме демонов, по жестокости соперничающих с людьми.       — Я убью тебя и выйду отсюда, — выталкивает слово за словом из себя иллюзионист.       — Вао, какой подробный и логичный план, — насмешливо отвечает Хибари.       А потом наклоняется и до боли стискивает шею, не давая пленнику возможность вжать голову в плечи, наваливается, чтобы удержать руки. Адреналина не хватает даже при виде удлиняющихся, острых клыков, Рокудо брыкается и пытается сбросить с себя вампира, но безуспешно. Такими зубами легко рвать мышцы, не то что прокалывать стенку сонной артерии. Кёя обхватывает кожу губами, и тут Мукуро замирает: одно движение — и кровеносный сосуд будет перерезан, тогда точно спастись не получится, можно сразу спускаться обратно в Ад…       С каждым глотком нарастает слабость, на лбу и висках выступает холодный пот, пальцы леденеют, но это мелочи. Хуже ощущение охватившей сердце кисти, что сжимает и давит; иллюзионисту плохо, страшно, паника накрывает удушающей волной. Смерть нависает поверх Хибари и смотрит пустыми глазницами, ждёт. Вампир милосерден лишь в одном: боли совсем нет — в остальном он безжалостен, продолжая выпивать кровь, как бы ни отталкивал его Рокудо.       Внезапно враг останавливается. Вылизывает шею, стараясь, чтобы рана поскорее затянулась, однако алые струйки бегло стекают и пачкают простыню, и проходит ещё время, прежде чем туманник понимает, что всё закончилось. Только отяжелевшая голова раскалывается на множество частей, а если бы не ком в горле, его бы стошнило. И мир уплывает, растворяясь цветным пятном.       — Либо борешься за жизнь, либо пускаешь всё на самотёк и умираешь, — доносится откуда-то сверху. — Не сможешь даже отомстить мне… А оно, впрочем, и не нужно, я всё равно не отпущу тебя, — Кёя склоняется обратно к Мукуро. Пятьдесят на пятьдесят, что блеф сработает. — Поторопись с выбором, гипоксия для мозга очень опасна.       Когда Рокудо предлагают воду с сахаром, он жадно пьёт её до дна без остановки, уже не отказываясь. Хибари, поддерживая его за голову, не может отвести взгляд от сведённых к переносице бровей, заострённых черт лица, синяков под глазами. В груди теплится чувство, удивительно похожее на то, что он испытывал раньше исключительно к животным и маленьким детям.       План срабатывает, несмотря на все опасения и риски, и с осознанием этой мысли гора падает с плеч.       Собирая капельницу для инфузионной терапии, Кёя гадает, насколько быстро Мукуро оклемается, чтобы мог спокойно поговорить или попытаться врезать — и то, и другое успокоит больше, чем все показатели на мониторе. Наверняка у того много претензий и по поводу «лечения», и по способам решения проблем в чужой жизни. Похищение, конечно, экстраординарный метод. Ничего, они оба сильные и понимают только такие изощрённые приёмы, да и иллюзионист не раз манипулировал, чтобы добиться своего.       Осталось только его окончательно привести в порядок