Вторая жизнь вещей

Долгожданное свидание состоялось в том же доме, что и обычно. Незамужняя подруга Сервилии владела небольшой уютной виллой и охотно сдавала ее внаём, не спрашивая лишнего. Едва увидев любовницу, Гай забыл обо всем и заключил ее в объятия прямо на пороге. Сервилия ответила поцелуем на поцелуй, но неохотно, ибо смутилась. Она верила, что солнечный бог осуждает измены, а богиня луны их поощряет. В сумраке кубикулы* она оказала Гаю куда более радушный приём, и воодушевлённый трибун тотчас попытался превратить любовную схватку в сражение. Но Сервилия мягко отстранила его со словами: — Подожди, Цезарь! Сначала поговорим о серьёзных делах, чтобы затем без помех предаться любви! — Что может быть серьёзнее моей любви к тебе? — возмутился он, с трудом отнимая ладонь от нежной груди возлюбленной. Гай два дня тому назад прибыл в столицу и жаждал касаться Сервилии в самых запретных местах, но она пока позволила поцеловать лишь губы и плечи. — Я внемлю, лукавая Венера, не томи. — Раз я Венера, ты, стало быть — Марс, — усмехнулась Сервилия, намекая одновременно на многое. Глаза её, необычайно глубокой, грозовой синевы, сияли Цезарю на погибель. Ни до, ни после Сервилии женщины не пленяли его столь основательно, ей одной удался этот маневр. Как — было известно одной лишь Гекате. — Я снова беременна, — заявила любовница. — И Децим что-то подозревает. Ворчит, что я не родила ни одной дочери, похожей на Юниев. Цезарь прокомментировал новость, не раздумывая: — Если он пожелает развод, я сразу... Сервилия не дала ему договорить, запечатав губы страстным поцелуем. — Это всё, что я желала услышать! — прошептала она, отстранившись на мгновение чтобы глотнуть воздуха, и продолжила целовать его еще жарче. Вот и прекрасно! Гай не стал медлить и с наслаждением занялся тем, к чему так стремился последние месяцы. Вулкан их страсти потух нескоро, но всё же это случилось. Любовникам принесли воду и вино, завязалась беседа. Гай раскинулся на ложе, прислонившись спиной к изящной фреске с павлинами и гранатами, а Сервилия бросила поперёк его ног большую шёлковую подушку и возлежала на ней в позе утомлённой вакханки. Трепещущий отсвет масляных ламп скользил по нежному лику чужой жены, делая его иным, сумеречным, непохожим на дневной. Игра теней позволяла ненадолго забыть о том, что им с Сервилией не суждено быть вместе. Это было печально, но Гай не желал думать о дурном в такую славную ночь. Он хотел быть пьяным от любви красивой женщины и от хорошего вина. И намеревался преподнести Сервилии дары. Не самые роскошные, но уж какие добыл. Случай заговорить о подарках представился не сразу. Сначала любовница пересказала Гаю все свежие столичные новости, затем расписала новые успехи своего ненаглядного сына Брута (или всё-таки их сына? Гай не был уверен) и лишь потом начала расспрашивать о восстании рабов, которое и послужило поводом к долгой разлуке. Гай, вопреки природной красноречивости, отвечал скупо. Воспевать героические деяния Красса не хотелось, а о себе рассказать было нечего. Ведь он всего лишь собирал новобранцев, пока другие прореживали стадо взбунтовавшихся гладиаторов и клеймили их мечами. — К слову, казнили не совсем всех, — Гай подал незаметный знак Поске, раб кивнул и испарился. — Не всех?! — Сервилия удивленно подняла брови и отпила чуть больше вина, чем собиралась изначально. Тонкая винная струйка устремилась от губ вниз, по излучинам и долинам. — Как ты к этому причастен, позволь узнать? Гай самодовольно усмехнулся. Вместо того чтобы ответить, стер пальцем винный ручеек, а потом указал Сервилии, куда посмотреть. Любовница изящно повернула головку и увидела приведенных Поской гладиаторов. Бывших гладиаторов, разумеется. Красс выставил непомерную цену за этих двоих. А потом — мерзавец! — добавил, что если Гай не располагает нужными средствами, он, так уж и быть, может взыскать с него натурой. Цезарь вспылил сперва, но... Денег действительно не хватало. А угодить Сервилии очень хотелось — она с детства была неравнодушна к мунере* и мечтала владеть труппой отборных гладиаторов. — Думаю, ты хорошо помнишь вот этого, — Гай тряхнул головой, отгоняя прочь воспоминания, и указал краем золотой чаши на белокурого наглеца. Отмытый от грязи и крови, он был очень недурен собой. А уж что творил на арене в былые времена! Слава рудиария Ганника гремела на весь Рим, пока этот сын шлюхи не примкнул к армии Спартака. — Чего ему не хватало? — покачала головой Сервилия. — Фортуна дала тебе всё, — обратилась она к гладиатору. — Почему ты бунтовал? — Милая, он уже никогда не сможет ответить, — разочаровал ее Гай. — Всех пленных полагалось распять. Красс поступил так даже с собственной любовницей. Не мог же он допустить, чтобы стало известно о небольшом исключении из правила! Рабы болтливы... — Да, правда. А кто она? — Сервилия с восхищением рассматривала второй дар. — И чем хороша? Любовница уже вовсю прикидывала, какие удовольствия сможет извлечь из новой собственности. Холодный блеск ее глаз то умилял Гая, то заставлял задуматься. — Ее звали Саксой, как я понял. — Звучная кличка. — Те, кому удавалось спастись с разорённых вилл, говорили о ней с ужасом. Женщина-демон, белокурая горгона. Прекрасно понимая, что речь о ней, «горгона» тем не менее вела себя смирно. Попав в плен, она бесновалась как дикая львица, рычала и скалилась, но люди Красса были слишком обозлены первыми поражениями, чтобы церемониться. И львица стала ручной. — Что ж, я насмотрелась, — мурлыкнула Сервилия, перекатываясь на спину. Гладиаторов по ее знаку увели. Гай был доволен — лицо любовницы сияло, приятные слова в его адрес лились с ее губ, как мёд. — Ты поступил как истинный римлянин, Гай. Вещам нужно давать вторую жизнь, если они еще не отслужили свое. Так и наживаются состояния. — Увы, — развёл руками истинный римлянин. — Многие видят в моих поступках одно лишь бесполезное милосердие. — А я вижу щедрость. Ты подаришь мне эти трофеи? — Конечно... — Гай неспешно погладил точеное плечико — как раз там, где остались следы от его поцелуев. — Но помни, что такие подарки опасны, содержать их нужно в строгости. — А то что? — Сервилия развратно расхохоталась. Ей это очень шло. — Боишься, что рожу Дециму курносую белокурую дочку? Хм. Может быть. Кельт хоть и животное, но красивое. Как маленький лев. — Львом его уже не назовёшь, дорогая Венера, об этом я позаботился в первую очередь. Своего рудиуса* он не лишился, нет, но семени не произведет. Так что, — Цезарь притворно вздохнул, — Децим может спать спокойно. В отличие от меня. — Бывай же в столице чаще, Гай... — шепнула в ответ Сервилия и притянула его к себе, нежно гладя по плечам и груди. — Не давай мне поводов тосковать по... рудиусам. Глаза любовницы приказывали тотчас исполнять ее просьбу, и Гай повиновался без промедления.