Быть собой

      Вокзал изменился. Светло-бежевые стены словно раздвинулись, вдохнули жизнь в здание, маленькие ларечки прижались друг к другу, отхлынули к углам, и опустевшее пространство в центре заполнил механический голос десятка железнодорожных отправлений. Даже в нашем захолустье — поезда грохочут и гудят, люди перекрикиваются, встречаются и прощаются. Пахнет беляшами, курицей и солью, адской смесью цветочных духов и пива. Я скучала по этой маленькой, бесполезной суете.       — Честно, ожидала большего ужаса. — Яра чешет щеку со следами подушки. Ресницы в углу левого глаза слиплись от туши, светлые, пшеничные волосы топорщились во все стороны, пытались разорвать резинку. — Не Мухосранск, будь спок. Миленько. Если город такой же, я бы приезжала на выходные отоспаться.       Я улыбаюсь: Яра всегда говорит прямо, эмоции не скрывает. Понравилось — значит, понравилось. Не то чтобы я хотела ее впечатлить, но на душе стало теплее. Воспоминания рисовали все в серо-черных оттенках, маленьким, сжатым, но теперь застывшая картина рушилась. Яра сжимает ладонь. Оглядывается по сторонам, задев волосами мое лицо, и чмокает в щеку. Невидимый для остальных поцелуй лижет нос ароматом малины.       — Идем. — Яра подхватывает сумку и тянет за собой. Автоматические двери тихо разъезжаются, я прищуриваюсь, когда солнечный зайчик скользит по глазам.       Город почти не изменился: все те же узкие улочки и неуместные гирлянды, которые никогда не работают по ночам, замазанные граффити на стенах домов и юркие маршрутки. Шум, гам и шансон в тошнотворном количестве. И вместе с тем цветы: на подвесных клумбах и вокруг памятников, на плакатах и в руках девушек. Город тоже вдохнул, встал на цыпочки и задумался о том, что пора проветрить голову. Теперь я понимаю ностальгию матери. Прикрываю глаза и улыбаюсь. Я дома.       — Куда нам? — вырывает из размышлений Яра. Она с любопытством вертит головой по сторонам, неприлично пялится на людей — разве что пальцем не тыкает — и пританцовывает от нетерпения.       — Отсюда недалеко, — вспоминаю я карту. — Дорогу перейти и во двор. Просили же не в центре, вот Адель и расстаралась.       — Дешево и сердито, — довольно фыркает Яра. — Кровать и стиральная машинка — больше мне для счастья ничего из материального не нужно!       Я улыбаюсь. На самом деле мы сняли обыкновенную квартиру со всеми удобствами, пусть и маленькую. Правда, дешево. Все равно только на выходные приехали: встретиться, поздравить, провести романтическую ночь на набережной под надрывный крик внутреннего голоса об опасности подобных прогулок из-за воров, убийц и насильников, которые обязательно найдут именно нас. Сделать все то, чего давно хотелось.       — Хоть познакомлюсь, наконец, — чешет затылок Яра, зевает и удивленно приподнимает брови на презрительный взгляд проходящей мимо женщины: — Я очень страшная?       — Самая красивая! — искренне выпаливаю я.       Яра светится счастьем.       Мы доходим за ленивые пятнадцать минут. Старушка-божий одуванчик без лишних вопросов вручает ключи и оставляет одних. В углах проскальзывает запах нафталина, а в прихожей тянет ванилью. У кого-то из соседей ворчит телевизор, до нас долетают невнятные эмоциональные фразы, капает кран на кухне, а в зал через распахнутое окно заглядывает лето яркими солнечными лучами и переругиванием воробьев. Наши нехитрые пожитки умещаются на двух стульях и новенькой, стеклянной, полочке в маленькой облезлой ванной комнате. Запакованные подарки ждут у двери.       Яра тут же кидается чистить зубы, я растягиваюсь поперек на низком диване. Ноги упираются в спинку, голова касается пола. Внутри блаженная пустота. Я дрейфую на границе сна и реальности, как вдруг пиликает телефон. Со второй попытки поднимаю трубку.       — Привет столичным! — радостно кричит Олег. На заднем фоне шум офисной жизни: отрывистые фразы людей, скрип принтера, гул кондиционера. — Как добрались? Все в силе?       — Хорошо. — Я едва удерживаюсь, чтобы не вскочить и пуститься в пляс: чужая квартира, мало ли. Не думаю, что тут есть камеры, конечно, но все же. Дома наверстаю. — В силе. Даже не думай от нас отделаться! Адель все твои грехи рассказала.       — Каюсь, каюсь. Откуплюсь Турцией, — фыркает Олег. Кто-то окликает его, тона сзади повышаются. — До встречи.       И отключается. Не самый долгий наш разговор — но и не самый короткий. Взрослая жизнь преподнесла сюрпризы, к которым мы оказались морально не готовы.       — Легендарный Олег? — Все еще растрепанная, с блестящими каплями воды на лице, Яра замирает на пороге в зал. — Ты сейчас щеки себе порвешь. А я ревную.       Я мотаю головой и пытаюсь убрать улыбку. Яра прыгает на диван рядом и щекочет меня под мольбы о пощаде. В потолок стучат, я кашляю, но Яра визжит за двоих и хитро поглядывает на меня. И я себя отпускаю. Выросший город — выросшая я. И день в самом разгаре.       Думаю, эту квартиру нам больше никогда не удастся снять. Стены сотрясаются от воплей, кактус на подоконнике сжимается от страха, но нас не остановить. Мы словно перезагрузились — даже открытая Яра обычно держит себя в руках. Точнее, не позволяет вести себя совсем уж дико, как сейчас. Конечно, что-то виснет, что-то открывается ненужное, но я ясно понимаю: можно не ремонтироваться. Просто быть.       — Спасибо, что взяла с собой, — шепчет на ухо Яра. Я жмурюсь от мурашек и выгибаюсь. Позвоночник хрустит, и из горла вылетает неромантичное кряканье. Я краснею.       — Наконец пожму руки достойным людям. А потом свои не буду мыть. Ты же меня не выгонишь из-за такой мелочи?       — Это я ревную, — хриплю я. — Правда, пока не решила, к кому.       — Мы с тобой не очень умные, да? — вздыхает Яра. — Пойдем гулять? Покажешь любимые места.       — А покажу!       Яра первой оказывается у двери.       Небо синее-пресинее, безоблачное, солнечные лучи добираются до ядра Земли, и от асфальта идет жар. Воздух плотный, его приходится заглатывать, как желе, проталкивать в горло и легкие. Хочется снять босоножки и идти босиком, айкать из-за острых обжигающих камешков и коварных стыков плиток, избавиться от одежды, или прямо в ней — в воду. Как в тот день.       — Пошли на пляж. Хоть у берега побродим.       Я веду Яру почти таким же маршрутом, знакомым до боли. Понимаю, что с того самого раза не заглядывала даже в парк. Понимаю и принимаю: ужасающая узкая тропинка между скрюченными деревьями в кишащем чудовищами лесу из воспоминаний оборачивается обыкновенной асфальтной дорожкой, по которой каждый день ходят десятки и сотни обыкновенных людей. Как и сейчас: родители с детьми, парочки, компании. Все на улице, смеются и ругаются, чавкают и сопят. Я улыбаюсь и тихо комментирую:       — В детстве очень любила Орбиту, но с института кататься на ней не могу: тошнит. А эти ракушки поставили уже после моего отъезда. Фонтанчик раньше работал, его то закрывали, то открывали, но чаще мы пили, чем нет.       — Как вы остались после этого живы: он весь плесневый! — фыркает Яра и грустно провожает глазами кабинку Форсажа, из которой а весь город разносится радостно-испуганный крик. — Давай купим сладкую вату.       — Если хочешь, я подожду.       — Поэтому: нет.       Яра отпрыгивает от ограды Форсажа, делает вокруг меня круг. Волосы светятся золотом, штанины брюк-кюлот раздуваются от ветра.       — Вата, вата! — скандирует она.       Я фыркаю, и мы покупаем вату: Яре розовую, мне синюю. По вкусу они практически одинаковы. Запах хот-догов и кукурузы пытается склонить нас уже на свою сторону, но мы мужественно сбегаем с поля боя, показывая руг другу окрашенные языки. Листва свисает с веток, поглаживает головы, когда мы несемся по неширокой аллейке к живительной речке.       Пляж забит так, что не то чтобы яблоку, смородинке некуда упасть. У грибочков устроились старушенции в очках и с кроссвордами, места под большими навесами заняли компании великовозрастных оболтусов с пивом и семечками, новенькие горки облюбовали мамаши с детьми. Везде циновки, полотенца, коврики и ковры, пройти между которыми может разве что акробат. Вместо рыбы в воде люди: в лягушатнике галдят мелкие, от их ярких купальников и плавок рябит в глазах, молодежь резвится около буйков с надувными матрасами, а за ними проплывают моторки и байдарки.       — Ничего себе, — изумленно бормочет Яра. — Вот что значит отсутствие тяжелой промышленности — и чистая вода.       — Просто мы неприхотливые, — разбиваю ее мир я и тащу за собой.       Кое-как под возмущенные возгласы мы пробиваемся к реке. Ступни обжигает холодом, Яра взвизгивает, а я едва не выпрыгиваю на берег. Но проходит несколько секунд, и мы уже вовсю топчемся и брызгаемся. Вся одежда в мокрых пятнышках, капли застревают в волосах и на кончике носа. Вода освежает, переизбыток населения на квадратный миллиметр больше не раздражает.       — Мама, мама! — Какая-то девочка кидается к берегу и врезается в меня. — Ой!       — Простите, — раздается сади голос. Я оборачиваюсь, чтобы успокоить, и застываю. В небе сгущаются тучи.       На меня во все глаза смотрит Алеся.       Я много раз проигрывала в голове нашу возможную встречу, прикидывала, что скажу, как повернусь. Дыра внутри меня затянулась тонкой пленкой, но так и не исчезла, и в самый ясный, самый прекрасный день вдруг накатывали воспоминания. Я могла плескаться в ванной, смотреть сериал, биться над багами в программе — и вдруг возникало ее лицо. Я вела мысленные диалоги, оправдывалась и обвиняла — с ней, неведомым собеседником, самой собой. Прошлое притаилось, и никогда не отпускало до конца.       Реальность оказалась проще. Я просто замерла. Никаких криков, драк и провокаций: мы молча стояли друг на против друга, старые знакомые, которые всего лишь давно не виделись и растерялись. Для окружающих дальше должны последовать радостные возгласы, обнимания и клятвенные заверения встретиться еще раз. Я сглатываю и вцепляюсь в Яру, кажется, даже царапаю ей руку.       — Ма-а-а-ам! — тянет девочка. Звонкий, чистый голос разрушает оцепенение.       У мелкой такие же ясные глаза и широкая, искренняя улыбка, как и у той Алеси, которую я любила. И явно такая же непоседа: не может спокойно постоять и секунды. А волосы от Макса: жесткие, непослушные. Интересно, какой он сейчас? Сама Алеся постарела. Не знай я ее возраста, решила бы, что как минимум сороковник: морщины на лбу, потухший взгляд, обвислая кожа.       — Давно не виделись, — выдавливает она. — Какими судьбами?       Дочка дергает за руку, и она раздраженно выдергивает ее, шикает. Все внимание состредотачивает на мне. Яра кладет руку на плечо, я благодарно киваю и выдыхаю:       — К Олегу приехала. В родной город. С девушкой, — последнее говорю тише, почти бормочу, и тут же оборачиваюсь к Яре. Она ободряюще улыбается.       — Так никто и не позарился? Говорят, фрилансишь, работу найти не можешь? А я замужем. Дочка вот, как видишь. В офисе работаю, машину за наличные купила. — В глазах опасный огонь. Так смотрят камикадзе перед отчаянным решением.       Она врет. Я знаю даже не потому, что Олег рассказывал, как все на самом деле, а по этому безумно-безысходному взгляду. Именно так она смотрела на меня: сначала кажется, что честнее ничего быть не может, а копнешь — бесконечно падаешь вниз. Взгляд честных людей теплее. Спокойнее. Им не надо доказывать, что муж тебя любит, что ты счастлива дома, что ребенок радует успехами.       — Я счастлива, — словно не я произношу я.       Мне все еще больно, но больше не страшно. Только плакать хочется: выплеснуть остатки гадости, которые так долго хранила в себе. Для Алеси это самый страшный удар, но мне не хочется даже злорадствовать. Просто... уйти. Просто поставить точку.       — Ма-а-а-а-а-ам, — снова начинает канючить ребенок.       Алеся резко разворачивается, хватает ее за руку и тащит за собой. От размашистых шагов на моих ногах оседает несколько грязных пятнышек песка.       — Пошли быстрее, это плохая тетя, — доносится до меня.       Мир не рушится, птички не замолкают, солнце на тухнет. Я цела. Дышу, думаю, чувствую. Смотрю вслед постаревшей раньше времени несчастной женщине. Смаргиваю слезы. Обнимаю Яру. На языке то слово, которое очень долго ждало своего часа. Пора отпустить — и я выдыхаю:       — Сожалею.       — Тебя надо канонизировать, — смеется Олег и крепко обнимает.       — Меня надо накормить и уложить спать, — бурчу я и стараюсь не сломать ему ребра от переизбытка чувств.       — Нет, я все-таки ревную больше, — хмыкает Яра, мы все смеемся и, наконец, отпускаем друг друга и рассаживаемся по местам.       Кафе новое, декларируется экологическим, что бы это ни значило, и весьма уютное: вокруг оттенки зеленого, звуки природы мурлыкают на фоне, а посуда ярко-рыжая, дизайнерская. Из приоткрытого окна прокрадывается прохлада, сидеть на двухместных диванчиках мягко, я откидываюсь на спинку, смотрю на детские гербарии в рамочках на стене и прикрываю глаза. Тело тяжелое, ноги ноют — надо было хоть чуть-чуть отдохнуть, но мы не сообразили, пока организм в парке не отказался подниматься со скамейки.       — Не спать! — рявкает Яра и одним глотком всасывает чашку кофе. — Мы сильнее своих желаний!       — Да, да, — бурчу я и возвращаюсь в бренный мир.       Мы мусолим общие темы: растягиваем удовольствие от общения, от того, что видим друг друга в живую. Современные технологии, конечно, помогают поддерживать отношения и на расстоянии, но встречу лицом к лицу не заменит ничто. Я замечаю морщинки у Адель: в уголках глаз, у губ. Ей идет. Олег возмужал, расправил плечи. Думаю, Адель с ним как за каменной стеной — как и я в свое время. Как и…       — Девочка? Мальчик? — все же не выдерживаю я.       — Решили не узнавать, — пожимает плечами Адель и кладет руку на пока что небольшой животик. Улыбается тепло, глаза блестят.       — У Юли второй, она говорила?       — Такое ощущение, что она Дарину троллит: мол, хочешь, не хочешь, а все равно с детьми, пусть и не своими, сидеть придется.       — Ее мать в восторге, — ляпаю я и ойкаю. Смущенно смотрю на Олега с Аделью. Нельзя расслабляться: мозг тут же отправляется в путешествие.       — Все в порядке. Видишь? — Адель протягивает левую руку. На безымянном пальце небольшое кольцо с зеленым камнем. Чудом вытаскиваю из памяти слова Олега о том, что такое кольцо купила его мать для будущей невестки. — Не скажу, что все сразу стало легко, но по крайней мере нас пригласили на следующий день рождения. Маленькими шажками, — кивает сама себе Адель.       — Простите, — все же бормочу я. Некоторые темы мы стараемся лишний раз не поднимать. Хотя бы не в дни, когда договорились отдыхать от проблем.       — А как вы? — быстро переключает наше внимание Олег. — Как там, в свободном мире? Люди уже летают на собственных самолетах?       — На двух, — фыркает Яра. Она наконец-то может включиться. Не то чтобы она не знала, кого мы обсуждали до этого, но все же те люди для нее оставались чужими, неинтересными. — Но это бедные. Все давно на телепортах       Мы смеемся. Разговор выправляется. Полощем косточки еще нескольким знакомым, фантазируем о жизни в столице и переходим к подаркам. Шуршат пакеты, шелестят обертки, стол завален ленточками. Мельком бросаю на всех взгляд — лица сосредоточенные, от любопытства разве что языки не высовывают. Немного напрягаюсь: очень хочется, чтобы понравились. Я не сильна в выборе подарков, на все праздники откупаюсь деньгами, но сейчас они не в тему.       — Вау, — произносит Олег и засовывает Паркер в карман рубашки. — Чувствую себя боссом!       — Ты будешь лучшим боссом за всю историю существования твоей компании, — чмокает его в щеку Адель и собирает волосы новой заколкой. Тоже с зелеными камнями — информационное поле. — Спасибо.       Нам с Ярой достаются Гриффиндорские шарфы и шоколадная лягушка. Я не фанат, но вещь качественная, теплая, под куртку зимой подойдет. Буду ходить довольная и согретая. Яра так вообще чуть в обморок не падает от восторга. Крутит шарф в руках, обматывается им, снова снимает. Вдруг успокаивается и серьезно смотрит на Адель с Олегом.       — У меня еще есть. Только не смейтесь.       Лезет в пакет — я думала, он пустой — и вытаскивает рамку. Глубоко вдыхает и поворачивает. Даже зажмуривается изо всех сил, аж щеки краснеют. На нас смотрят нарисованные Олег и Адель, обнимающиеся друг с другом. Я узнаю фотографию, одну из многих, что они нам присылали, но одну из любимых. Зима, и они растрепанные, красноносые и до неприличия счастливые. Улыбаются в пол-лица, Адель машет рукой, а Олег уронил перчатку, и она свисает с его ботинка.       — Я еще учусь, так что, извините, если что. — Яра впихивает портрет изумленному Олегу. — Это «спасибо». Я… я рада, что вы оказались рядом, и что поддержали, и что все хорошо закончилось.       Яра едва не светится красным. Удивительно, как такой открытый человек может смущаться в присутствии близких людей, закрываться из-за паники. Я сжимаю ее ладонь. Яра — Ярослава, продолжательница славного рода — сильная, она перенесла не меньше меня, и хорошо понимает, что значит поддержка.       — Спасибо, что могу быть собой, — выдыхает Яра.       В ответ Олег лишь заказывает чай. Мы словно возвращаемся в детство: пряный, горячий, чай укутывает нас, восстанавливает силы. Я радуюсь волшебному моменту, с наслаждением вдыхаю аромат и понимаю: мы есть друг у друга. Мы есть у себя. Просто и без изысков.       Поезд набирает ход.       — Пока, пока, — кричит Яра, высунувшись едва не по пояс из окна.       С перрона машут Олег с Аделью. Уезжаю я с легким сердцем.