Бишайн

      Хорошо я раньше бегом занималась. Это хоть частично помогло мне не сдохнуть при беге — правильное дыхание через нос, медленный темп, как я держала корпус. И не сказать, что тело было слабым, да оно так-то посильнее моего в лучшие времена, когда я готовилась к сдаче нужных нормативов.       Рёхей благосклонно бежал рядом со мной, подстраиваясь под бег, и всячески приободрял:       — Давай, Цуна! Во-о-от! Ещё немного! Мы уже близко!       Я улыбнулась, пыхтя через нос, как паровоз, но благоразумно промолчала. Если сейчас заговорю — дыхание собьётся.       И правда, не соврал Рёхей. Мы бежали по хорошо знакомой мне улице. Сколько раз я в собственных фанфиках прописывала путь до дома семейства Савада? И ни счесть! Но чем узнаваемей была улица, тем сильнее меня било обухом осознания по голове. Мечтать я мечтала и о приключениях, попаданиях всяких, но… На деле радости не было, лишь усталость и сонливость.       — Цуна, ты экстремально меня поразила! — когда я мёртвой хваткой повисла на воротах перед домом Савад, прогремел Рёхей. Мне же приходилось заново учиться дышать, вспоминая, каково это — не хрипеть, точно сифозная. — Я от тебя в экстремальном восторге!       — А-ага… — просипела я.       Пальцы впивались в ворота, я держалась на удивительной силе рук, которую таило в себе это девчачье тельце. Дыхание приходило в норму, эта своеобразная передышка помогла мне прийти в себя. Я нехотя отпустила холодную дверцу и встала на ноги.       — Спасибо, что проводил, — поблагодарила я Рёхея.       — Да не вопрос, Цуна, — он показал мне большой палец, — я даже был рад. О тебе говорят всякое, но всё это брехня. Ты классная девчонка.       — Вот уж… спасибо, — сглотнув, вновь поблагодарила я. Не то чтобы я удивилась, но видуха этой Цуны говорила сама за себя. Мало того, что волосы крашенные, так ещё и татуировок куча. Японцы не любят татуировки, на подкорках с ними у них в мозгах сидит связь с якудза, а эта дурында набила себе много татуировок, которые мне ещё предстояло изучить. — Правда, Рёхей, спасибо тебе, — от души заулыбалась я. — Если честно, меня всегда поражала твоя бешеная энергия, бьющая через край. Ты как воплощение солнца — яркий, тёплый. Всегда хотела тебе это сказать.       Ага, аж целых девять лет — с тех пор, как увлекаюсь «Реборном».       Последнее, чего я ожидала, так это того, что Рёхей вспыхнет, как свечка. Его лицо, шея и уши стали красными. Он залился румянцем.       — Ты это… — Рёхей потёр шею, — поосторожней с такими заявлениями.       Я прыснула.       — Буду иметь в виду.       — Тогда… Я пойду? — всё ещё смущаясь, замялся он, показывая рукой в ту сторону, откуда мы прибежали.       — Иди, — всё ещё улыбаясь, кивнула я.       — Тогда я пошёл… То есть, побежал… То есть…       — До встречи, Рёхей, — подмигнув ему, я повернулась к нему спиной и демонстративно сняла с плеча сумку, разыскивая ключи. Ему ничего не оставалось, как скрыться прочь с улицы.       Я вздохнула. Не знаю, сколько лет этому Рёхею и Сецуне, в теле которой я сейчас пребываю, но Нат… Весело было дразнить парнишку? Девка двадцати четырёх лет дразнит парня помладше. И ведь я знала, что его это смутит, но всё равно сказала ему. Просто из принципа, да, Нат?       Думая о том, что из меня получилась плохая взрослая, я откопала в первом отделении школьной сумки ключи и, перебирая связку, нашла открывашку от ворот, за которыми красовались кусты с цветущими японскими азалиями цуцудзи. Когда я оказалась в саду, то мне показалось, что это маленький Рай. Нежные белые цветки благоухали, радуя глаза. Но стоило мне налюбоваться виденными сотни раз в аниме и манге кустарниками, как я залипла на лужайке из сибадзакуры. Нана, эта чудесная женщина, поражала меня своим усердием. Сад усеивали пятачки с нежно-голубыми, розовыми, сиреневыми и белыми цветами, похожими на сакуру. У меня дух захватило.       Я ещё раз похлопала юбку, надеясь, что телефон при Цуне всё же был, но чуда не произошло.       Я вздохнула. Ладно, потом сфотографирую. Цветы никуда не денутся.       С мрачной решимостью я зашагала по вымощенной из камня дорожке прямо к дому, уже предвкушая втык, а иначе и быть не могло. Остановившись у двери, вставила ключ в замочную скважину. Петли чуть скрипнули. За распахнутой дверью меня встречала прибранная прихожая. У приступки стояли мальчишеские кроссовки, мужские узконосые туфли и пара тапочек.       Что ж, вперёд, навстречу «приключениям».       Я закрыла за собой дверь и разулась. Игнорируя тапочки, которые трепетно ненавидела всю мою сознательную жизнь, я миновала приступок и зашагала в коридор, выходящий в уютную гостиную. Пара диванчиков располагалась перед выключенной плазмой. На одном из них, уронив голову на плечо, спала Нана, а на втором сидела Бьянки, уткнувшись в телефон.       — Маман ждала тебя всю ночь. Только недавно задремала. — Оторвавшись от телефона, меня одарили весьма колючим взглядом, вот только на меня он не подействовал. До моей маман Бьянки ой, как далеко.       — Спасибо, что была с ней, — сказав это, я подошла к Нане и дотронулась до её плеча и потрясла её. — Мам?       Нана, женщина, которую мне было непривычно звать своей мамой, подскочила на диванной подушке. В следующий миг меня стиснули в крепких объятиях. От Наны пахло чистящим средством, молоком и выпечкой.       — Цу-чан, я боялась, что ты не вернёшься! Прости меня! — навзрыд завыла Нана.       Не знаю, что уж там произошло у Наны и Цуны, но наверняка виновата последняя. Подростки — они такие. Я сама когда-то была школьницей с прущими изо всех щелей гормонами.       — Мам, и ты меня прости, я была не права. — Я похлопала Нану по спине так, как всегда касалась моей мамы при ссорах. — Пожалуйста, успокойся. Я вернулась, всё хорошо. Ладно?       — Ладно, — всхлипнув, Нана отпустила меня и промокнула глаза платком, после чего посмотрела на меня. — Где ты была? Мы нигде не могли тебя найти.       — Давай потом? — Я зевнула, по привычке прикрывая рот ладонью. — Я очень устала и хочу спать.       — Опять не пойдёшь в школу? — недовольно встряла в разговор Бьянки.       «Опять», да? Плохое слово. Нет, я и сама много прогуливала в своё время, пропустив почти максимальные до попадания на учёт учебные часы, так что не мне осуждать Цуну.       Немного подумав над ответом, ловя на себе выжидающие взгляды, я сказала:       — Только сегодня. Очень тяжёлый день. Мне нужно всё хорошенько обдумать.       — Не врёшь? — не сдавалась Бьянки, буравя меня взглядом. — Маман вообще-то беспокоилась за тебя!       — Бьянки-чан! — воскликнула Нана, но я прервала их выставленной вперёд ладонью. Бабские пререкания я всегда пресекала на корню.       — Только сегодня. Завтра я пойду в школу и стану вести себя хорошо. Только сегодня, правда. Мне нужно. — И, не дожидаясь ответа, я зашагала к лестнице. Ступив на пятую ступеньку, я остановилась и обернулась, глядя на женщин сверху вниз: — И купите краску для волос, ладно? Две упаковки, пожалуй.       — Какую, Цу-чан? — тут же подхватила Нана, радостно всплеснув руками.       Я коснулась собранных в высокий хвост волос, расчёсывая их пальцами.       — Они в основном красные… Пожалуй, для начала чёрную. Две пачки. Одной может не хватить, — сообщила я из своего богатого опыта покраски волос.       — Хорошо, я куплю, — улыбаясь очаровательно, мило-мило, Нана смотрела на меня любящим взглядом. Мне стало не по себе, и я поспешила наверх.       На втором этаже располагался коридорчик. Справа было две двери, как и слева. По прямой виднелась смежная комнатка, но туда я не пошла. Моё внимание привлекли две рядом расположенные двери с табличками с катаканой: «Цуна» и «Кёхей». Ясно, брата-близнеца зовут Кёхей, иероглифы «мир» и «счастье». Увлекалась аниме-культурой я давно от слова очень, худо-бедно японский я понимала на уровне ученика младшей школы, что значительно мне помогло при разговорах с Рёхеем, Наной и Бьянки. Вот если будет что-то сложное — тогда я «поплыву».       Я провела рукой по табличке брата. Какие они с Цуной близнецы? Монозиготные или гетерозиготные? Какие у Цуны и Кёхея отношения? Они ладят?       Но к ответам я пока была не готова, а потому открыла дверь в свою комнату, и только когда дверь закрылась позади меня на замок, то позволила себе сползти вниз и уткнуться носом в колени.       Попадание? Серьёзно? Может, это сон? Пожалуйста, пусть это будет сном. Я хочу проснуться, ну же! Просыпайся! Просыпайся, кому сказала!       Но я не просыпалась.       Ноги разъехались в разные стороны, а я откинулась на дверь спиной, разглядывая комнату. Заправленная кровать у стены, рядом же платяной шкаф светло-бежевого оттенка. Расшторенное окно, через которое палило солнце; белые шторы из плотной ткани с изображёнными на них алыми камелиями развевались на ветру. Слева — книжный шкаф, заставленный ровно стоящими книгами корешок к корешку, и письменный стол со стационарным компьютером, над которым нависла полка с учебниками и тетрадями.       Вдохнуть, выдохнуть.       Я поднялась на ноги и подошла к платяному шкафу, решительно распахивая его. Как и ожидалось, на внутренней части створки было зеркало во весь рост. Я стянула через голову джемпер, бросая его себе под ноги. Туда же полетела ленточка-галстук. Пуговица за пуговицей я расстегнула рубашку и сбросила её с себя, оставаясь в вычурном чёрно-красном кружевном лифчике. Дёрнув молнию вниз, вышагнула из юбки. Трусы шли в комплекте с лифчиком — такие же кружевные, почти ничего не прикрывающие. Подумав, я потянулась к крючкам за спиной. Лифчик мешал разглядеть татуировочное безобразие в полной мере.       — Пиздец, — устало констатировала я.       Телосложение у Цуны было почти таким же, как и у меня самой: такой же низкий рост около ста пятидесяти восьми — ста пятидесяти семи сантиметров, небольшая грудь размера первого, подтянутый живот, крепкие руки и ноги. Проблема была в татуировках. Замысловатые узоры покрывали руки полностью, витками идя по линии шеи слева до самой щеки; правое бедро было изуродовано чуть меньше — всего-то до середины; рёбра и под грудью покрывало тельце бабочки с усиками, расправляя крылья у меня за спиной — на лопатках.       Да о чём эта дура вообще думала?! Такая раскраска смотрелась бы дико и у меня в стране, а в Японии и подавно! Если щёку ещё можно замазать тоналкой при особом усердии, то всё остальное…       Захлопнув створку шкафа, я на ходу стянула гольфы, зашторила окно и стремительно нырнула под покрывало и одеяло, накрываясь ими с головой.       Я не просила об этой новой жизни и родственниках. И тело новое я не хотела. Верните всё так, как и было… Мама, мамочка… Папа… Мася, Масяня, Пухлик мой, котеечка…       Стиснув зубы, я сжала подушку, утыкая её себе в лицо. Всё внутри горело адским огнём. Передо мной крутились образы моей семьи, друзей, мест, в которые я теперь никогда не попаду. Всё утекало, как вода сквозь пальцы. От рыданий содрогалось моё тело. Я бешено кусала зубами ни в чём неповинную подушку, будто она во всём виновата.       Когда глаза нестерпимо болели, а пресс заболел так, будто сделала шестьдесят подъёмов, я не справилась с тяжестью действительности и позорно потеряла сознание.