Царская немилость

- Государь мой! Федька Басманов ползал на коленях перед Иоанном, лобызал его ноги и рыдал в голос: - Государь мой, солнышко моё ясное! Видит Бог, не замышлял я худого. Я больше жизни люблю тебя! Не губи ты меня! Не губи, пощади! - Что же, Федюша? Говорят, одних царь бьет, других на кол сажает, а своих бережет? Разве это хорошо? - Вспомни, как я служил тебе верой и правдой! Как ни в чем тебе не отказывал! Всякое желание твое выполнял! - Вот и выполнишь… еще одно. А то слишком мягок я был с вами. И приказал строгим голосом: - В подвал его! А ты, Федя перстни-то сними... Не понадобятся они тебе. Полуживой от страха Басманов стал стягивать с тонких пальцев дорогие перстни. - Добро. - Серьги тоже снимать? - Не надо. Пускай позвякивают, народ потешают. «Казнит. Как есть казнит, - думал Федька, дрожа всем телом, - голову отрубить велит. И покатится головушка моя, вот серьги и зазвенят-то…»       А потом Федор не помнил ничего – от страха впал в беспамятство. Только чувствовал, как тащат его в подвал, аки тушу баранью, слышал слова, да смысла понять не мог. - Эк его разобрало. Больно нежный. - Так, ясное дело, царский любимец. - Может, в бочку с головой макнуть? - Еще чего? Очумел ты, Фролка? То вода нужная. Испоганишь, сам с дальнего ключа носить будешь. На голову с ковшика полей – и то ладно. А затем Федор пришел в себя. С кудрей его капало, и сам представлял он зрелище жалкое. - Спасите. Не губите, - шептал он поминутно. В подвал зашел Малюта. Федор бросился к нему: - Григорий Лукьяныч! Вели не пытать сильно! Мы ж с тобой за столом одним не раз сиживали. Вспомни, как чарку подносил тебе всегда уважительно. - Тьфу! - сплюнул под ноги Скуратов. С Федора сняли расшиты золотом кафтан. Закатали рукава рубашки. Басманов, отчаявшийся и почти ничего не видящий от слез, затуманивших взгляд, покорно давал делать все, что требовалось. Тут внесли огромную корзину…. - Принес? - А то! Один к одному. Федора толкнули в бок. - Эй, опричник захордяшный*. Надевай фартук да вымой огурцы. Смотри, чтобы блестели, как яйца на Пасху! Сперва Басманов даже не понял, что обращаются к нему. Но работник Малюты живо разъяснил: - Огурцов в этом году уродилось – видимо-невидимо. А солить некому. Вот и решил государь тебе наказание дать – огурцы солить. Ты мой их, каждый по отдельности, да ополаскивай, да еще раз промой. Чтоб до весны простояли. - Да? И стал Федор, кравчий царский, попавший в опалу, мыть огурцы. Да ополаскивать. Да перемывать заново. Пару раз на огурцах то листик какой налипнет, то травинка. Пришлось переделывать. Затем Федька взбодрился – раз не пытают и не казнят пока, то, может еще обойдется. И стал делать свою работу аккуратнее, обтирать каждый огурец. - Ну вот, давно бы так, - кивнул Малюта. А Федор сердился на себя за недавнюю слабость. «Тьфу! Сомлел, как девица. В подвалы, к Малюте! А оказалось – все не так уж страшно. В подвалах Александровской Слободы огурцы солят».

***

- Что, Федюша? Потрудился на благо государя? Царь довольно посмеивался в бороду. Ишь, опричники, за ногу да через забор. Привыкли к безнаказанности, вот и творят теперь невесть что! Решили, что на мельнице колдун живет. Выпили лишку, и пришло же ума Федьке поехать туда, мол, извести колдуна. Старик выжил – а мельницу спалили к чертям! Долго думал Иоанн, какое наказание назначить своему любимцу. Пока не услышал разговор во дворе Слободы. Мол, огурцов уродилось много, да солить некому. Пропадают на корню. - Потрудился, государь, Иоанн-свет-Васильевич. Басманов уже не падал в ноги. Знал, что простил его царь. Да и как не простить, ведь даже Бог велел прощать. А мельницу давно надо было обновить. - Что, Федя, крепки огурцы нынче? - Крепки, государь. - Ядрёны? - Ох, ядрёны. - Ну, иди ко мне. И царь благодушно притянул к себе любимца, у которого аж губы задрожали от царского прощения и ласки…. - Попробуем огурчик… ядрёный…. А что было далее в царской опочивальне, догадаться не трудно.

***

- Афонька! Ты что же, стервец, творишь? Почто боярин Морозов жалобу на тебя написал? Жена его ничем повода тебе не давала, а ты проходу не даешь, шельма! Вяземский трясся, как осиновый лист. - В подвал его! Живо! Стоявший за троном Федор усмехнулся довольно: - Правильно, государь. А то огурцов нынче мно-ого. Солить – не пересолить.