бойся штиля

Белые кристаллы сахара быстро кружили в высоком прозрачном стакане, растворяясь в бескрайнем море чёрного чая без следа. Лишь самые стойкие крупинки оседали на дно и старались держаться до конца, будто бы противясь своей незавидной судьбе. Гранулы таяли в своём красивом вихре. Японский чай, при правильном заваривании и разбавлении имеющий прекрасный янтарный цвет. Толис считал чай своим хобби и увлечением, если даже не отдушиной, и в глубине души мечтал выращивать чай на больших собственных плантациях. Свой, уникальный аромат каждого сорта и подвида, точнейшее взвешивание граммовки, знание особенностей применения того или иного чая.. Да, Лауринайтис искренне и по-доброму сам называл себя "чайным задротом". Эдвард же с этим не был согласен, пусть даже и в ранге шутки, и каждый раз поправлял Толиса — "ценитель". Хоть и сам даже близко не разбирался ни в чае, ограничиваясь умением отличать чёрный от зелёного, ни даже в кофе, который очень уважал. Фон Бок предпочитал относиться к кофе именно как к терпкому и, прежде всего, бодрящему напитку, расчётливо используя как довольно приятное средство для поддержания своих потребностей. Дома стояла кофемашина, а возле работы стояла небольшая кофейня — в обоих случаях Эдвард предпочитал американо и только американо. Эспрессо сильно било по сердцу и нервам при хорошо знакомых недосыпах и часто сбитом режиме, а латте и прочие вещи с добавлением молока Эд за кофе не считал и вовсе. Наблюдая за тем, как Толис с каким-то трепетом всматривается в вальс сахара и самых крошечных обрывков чайного листа, Эдвард тихо, с улыбкой полу-усмехнулся, заставив Толиса отлипнуть от действительно увлекающего зрелища и чуть виновато пожать плечами, улыбаясь в ответ. — Говорят, добавлять сахар в коллекционные сорта — чистое кощунство. Но ничего до сих пор не могу с собой поделать. Может я и изверг, но мне так больше нравится вкус. — Нашёл за что себя винить. — Эдвард тщательно вытирал руки кухонным полотенцем. — Чай с сахаром действительно лучше, чем без. Ты не должен следовать правилам. И никого никогда не слушай. Удивившись слишком уж радикальным напутствиям от обычно невероятно сдержанного и умеющего даже оскорбление подать очень мягко, осторожно и многозначительно, литовец вскинул тонкие брови в проявлении неподдельной эмоции. — Надо же. А ты мятежник, фон Бок. — А то как же, родной. Из-за этого меня и погнали с должности учителя. — И из-за меня. Ты был в паре лет от гранта лучшему молодому преподавателю, я помню. Эдвард немного изменился в лице. Лёгкая, спокойная улыбка превратилась в чуть поджатые в несогласии губы, а взгляд метнулся в сторону. Опять во всём себя винит. И искренне же. Не для красного словца или чтоб пожалели. Он до сих пор верит в то, что якобы обрубил звёздный путь к до тряски желанной "медальке". Да никогда в жизни Эд не был фанатом карьерных карабканий вверх, и не мечтал о лишнем упоминании себя, пусть даже в превосходной степени. А чего он не хотел ещё больше, так это чтобы и без того достаточно нервный и неискоренимо неуверенный в себе Толис зазря считал себя виновным в чём-либо. Особенно относительно Эдварда. Эстонец осторожным, медленным жестом поправил очки на переносице, и вернул взор своих светло-голубых глаз к заметно поникшему сожителю, который явно разворошил прошлое относительно того случая больше положенного. — Толис, пожалуйста, послушай меня. — негромко, но увренно начал Эд. — Я не стремился к этой награде, и не старался работать лучше всех. Достойно для своего, в те года, возраста знал свой предмет. Дети, хоть и старшеклассники, не были плюсом в моей работе, потому я не был влюблён в свою работу по уши. Этому способствовала и сама по себе школа, включая множество факторов. Моей отдушиной в то время стал ты, причём стал категорически и безоговорочно, а раз уж так, то ради того, чтобы побыть с тобой рядом, я был готов поставить под сомнение необходимость всех предписаний. Только.. — эстонец уже подошёл практически вплотную к шатену, аккуратно укладывая ладонь на его предплечье под свитером оттенка корицы, — только в моих просветах анархизма себя не вини, пожалуйста. Ладно? И Эдвард вновь мягко улыбнулся, лишний раз подтверждая, что нисколько и ни на что даже не думал сердиться. Ни тогда, ни сейчас. Зелёные глаза оттенка не то юной мяты, не то сочного яблока, выдали то, как Толис услышал, правильно воспринял и наконец-то вышел из этого крошечного, но опять созданного своими руками стресса, вызванного хоть и не специально. И тело, самую малость напряжённое, расслаблялось под прохладными ладонями, чью пониженную температуру не пропускал к коже хоть и тонкий, но всё-таки свитер. — Чёртовы камеры, да? — литовец обнял своего успокоителя за талию. — Чёртовы камеры. Зато именно благодаря этим самым камерам Эд сейчас мог заниматься своим любимым делом и настоящим призванием без малейших раздражителей. Работая, по большей части, из дома, он выполнял обязанности некоего "фильтровщика контента", работая не то модератором, не то кем ещё. Точно знал Толис лишь о дипломе по информационной безопасности. Чувствуя, как длинные пальцы ласково ворошат макушку, повышая градус комфорта и уюта в дополнение к любимому чаю, литовец закрыл глаза и опустил голову на плечо блондина. — Не поверишь, кто сегодня мне дозвонился. — прозвучало от разморенного лаской Толиса спустя где-то пару минут тишины и чистого кайфа. — Кто же? — Дядя Андриус. — Какие люди. — после пары секунд молчания тон эстонца заметно поменялся, открыто демонстрируя не самые светлые эмоции. — Надеюсь, на этот раз он не стал врать о том, что случайно перепутал и нажал не туда в телефонной книжке. Дядя Андриус — одиозная фигура. Страшно представить, что семейство Лауринайтисов, такое кроткое, интеллегентное, хорошо воспитанное и приятное, под стать Толису, могло родить на свет божий такого вот человека. Католик в худшем смысле, преданный своей религии до пугающего фанатизма и опасно конкретных трактований, дядя Андриус с самого детства мордовал Толиса почём зря. Видите ли, племянник предпочитал чтение детективов и игру на скрипке, нежели в свободное время ходить с дядей в храм. Удивительно. Нечего было бить ремнём и ставить на горох. Спустя годы, заимев доступ к социальным сетям выросшего племянника, строгую цензуру не прошли фотографии Толиса с высоким блондином в очках. Благо, Толис всегда свято верил в "счастье любит тишину" и фотографий в общем доступе было мало, но зоркий глаз ультраверующего дядьки разглядел, кем именно для племянника являлся этот блондин. Естественно, происходя из консервативной Литвы, Толису хватало ума не делать свою ориентацию общественным достоянием, и дядя Андриус мог довольствоваться только своими подозрениями. Но, слыша в редких разговорах, как Толис всегда старается осторожно переводить тему, вместо того, чтобы ответить на подозрения чёткое "нет", в сухом остатке сам всё прекрасно понимал. — Пытался сохранять дружелюбие, но врать он не умеет. Голос был очень напряжён. Спрашивал, не хотим ли мы свою свадьбу провести в Литве. Эдвард прикрыл глаза и нахмурил брови. Длинные руки обняли Толиса чуть крепче. — Не восприми это как совет, но.. — конечно же, это был самый настоящий совет, и чуть ли не требование во имя спокойствия самого Толиса, — ..может, стоит заблокировать его номер хотя бы на время? — Не могу, Эд. Не могу. Это моя семья.. Даже он. Я и так давно не рядом с родными. А он их доканает. Если ещё каким-то чудом этого не сделал. Человек без своей жизни. Я поэтому и не злюсь на него практически. Но, хоть это была и мерзкая шутка — знаешь, я счастлив был бы выйти за тебя замуж именно в Литве. На родине всегда по-особенному. Толис окунался в тоску по родным краям редко, но метко. Руки Эдварда, выставляя острые костяшки, сцепились в замок на его талии. Снова взгляд глаза в глаза, но уже без тени улыбки с обоих сторон. Это серьёзная тема, которую нельзя оставлять в ранге мечты, уткнувшейся в тупик. — Мы можем рискнуть. — Солнце, не злись впустую. — тонкие руки литовца осторожно легли на плечи блондина, пытаясь сразу затушить пожар, на самом деле, довольно привычной Эду вспыльчивости, — Там нас всё равно никогда не распишут. Я знаю свою страну. "Никогда" прозвучало с особенной интонацией, и упёртость эстонца усилилась во сто крат. — Значит, хотя бы отпразднуем. Мне стыдно, что я, боясь непонятно чего, ни разу не был в родных тебе местах. — Родная тебе Эстония тоже очень хороша. Главное — что мы планируем расписаться. А там уже не столь важно, где. Ты много думал об Италии, и это хороший выбор. Давай просто выпьем чай и прикинем, какой бы хотели видеть церемонию. Присаживайся, — Толис быстро чмокнул будущего супруга в щёку, — я налью тебе Идзумо, пока он не остыл. Дымка свежезаваренного чая Идзумо, мягкого, с фруктовым ароматом и совсем не имеющего терпкости кофе, медленно поднималась от простой белой кофейной чашки. Литовец очень любил чай и очень не любил проявлений злости. Эстонец совсем не был фанатом чая, а вспыльчивость и неуступчивость являлась неотъемлемым в его характере. Именно поэтому Эдвард редко первым заговаривал о планируемой свадьбе, а Толис, положа руку на сердце, не хотел бы привозить его в Литву. Когда их чувства из яркого пламени перешли в медленное тление, обоим стало понятно, что следует по окончательному истлению. От этой безысходности оба и старались свернуть, отвлекаясь на другие мысли и другие темы. И на чай. — Вкусно? — Не разбираюсь в чае, как ты знаешь, но — да. И сахар к месту.