Дай мне руки для молитвы

— Сколько мы уже друзья? Шесть тысяч лет? Азирафаэль прилагает все усилия, чтобы удержать спокойное выражение лица. Действительно, как давно лёгкая настороженность и непонимание, которые предполагались между ними, переросли в дружбу? Можно ли считать началом их дружбы тот момент в Эдеме, когда они впервые заговорили друг с другом по-настоящему, а не мимолетно окинули друг друга взглядом, как во время нескольких стычек Ада и Рая перед этим? Тот момент, когда один из них впервые спас жизнь другому? Момент, когда они впервые разделили между собой хлеб, работу, дом? Азирафаэль не имеет ни малейшего понятия, какая из этих вех, по мнению Кроули, была началом всего. Впрочем, и сам ангел не знает, что именно из всего этого назвал бы он: в какой-то момент Кроули нахально вошел в его жизнь и умудрился стать там константой, и сейчас вспомнить время, когда это было иначе, нелегко даже с почти идеальной ангельской памятью. Может быть, и не было времени до этого? Его крылья, находящиеся в другом плане реальности, в очередной раз еле подергиваются от ощущения слежки. Он не знает, что на этот раз заставило руководство Сверху обратить пристальное внимание на его работу на Земном фронте, но это не могло быть ничем хорошим в любом случае. — Друзья? Мы не друзья. — Азирафаэль недоуменно поднимает брови и чуть ли не молится о том, чтобы Кроули оставил эту тему (каждая деталь, которая может заставить Рай сомневаться в верности Азирафаэля — еще одна причина для его вызова Наверх, а он не может терять драгоценное время — только не сейчас, когда потерянный Антихрист в любой момент может начать сеять хаос, и его не захочет остановить никто из тех, в чьих бы силах это было). — Мы ангел и демон. У нас нет ничего общего, ты мне даже не нравишься. — Ангел на секунду прикрывает глаза, надеясь, что этих слов хватит — он и так уже наговорил достаточно того, что никогда не сказал бы в любой ситуации. Несомненно, до Кроули уже должно было дойти, что что-то не так. — Нравлюсь, — Кроули парирует с ноткой возмущения, а у Азирафаэля все силы уходят на то, чтобы не закатить глаза и тем самым выдать себя с головой. Действительно, на что он надеялся, если одной из немногих вещей, что он понял за шесть тысяч лет общения с Кроули, было то, что, несмотря на его обычную способность мигом осознавать что-либо, иногда демону требовалось время, чтобы разобраться в ситуации? Взять, к примеру, тот их спор вскоре после Соглашения, когда Кроули предложил еще один подход для рассмотрения вопроса только спустя три года. Азирафаэль пытается отмахнуться от мысли о том, что это качество развито у него так же сильно, как у Кроули — жить на Земле было не самым простым занятием даже для представителей эфирных или оккультных сил. Он продолжает машинально отвечать Кроули, в то же время продолжая перебирать и в конце концов неизбежно отбрасывать каждый вариант действия. Внезапно у него мелькает неожиданная мысль, которая не кажется такой же провальной на фоне остальных, но перед тем, как Азирафаэлю удается точно сформулировать её, чтобы запомнить, слова Кроули прерывают его размышления. — Мы на нашей стороне! Азирафаэль разрывается между желанием нервно рассмеяться и расплакаться. Наша сторона? Что вообще может это значить сейчас? (Раньше “наша сторона” означала “я возьму твою работу на себя”, “ты и я против всего остального мира”, “ты единственный, кому я могу доверять то, что не доверил бы никому другому”, “я знаю, что ты не идеален, но тебе и не нужно быть таким”, “я скорее всего никогда не скажу тебе этого, но у меня никогда не было друга ближе, чем ты”.) Сейчас пресловутая “наша сторона” звучит насмешкой над тем, что было между ними. Всё буквально в нескольких днях от того, чтобы рассыпаться как карточный домик. Какая “наша сторона”, зародившаяся в условиях мира и доверия, может пережить надвигающийся шторм? — “Нашей стороны” не существует, Кроули. Больше не существует, — Азирафаэль повторяет свои мысли. Если его голос чуть срывается, что ж, нельзя сказать, что хоть кто-то это замечает. — Всё кончено. Кроули делает глубокий вдох, словно собирается говорить дальше, но в какой-то момент передумывает и только молча продолжает изучающе смотреть на Азирафаэля так, словно видит того в первый раз. Ангел не может терпеть повисшей тишины дольше минуты, поэтому разворачивается на каблуках и идёт — идёт, куда его несут ноги, не обращая внимание на окружающий мир и надеясь только на одно — наконец сбежать от этой непривычной атмосферы неловкой тишины и непонимания. Азирафаэль чуть ли не спотыкается, когда видит в парке Гавриила, и в душе у него загорается огонёк надежды — архангел бывал на Земле почти каждую сотню лет, гораздо чаще, чем все остальные ангелы. Кто из Рая, если не он, сможет понять, что начинать войну и разрушать Землю не имеет никакого смысла (по крайней мере, в ближайшие несколько тысяч лет, пока с планетой и людьми все не так уж плохо, как могло быть)? Гавриил смеется и легко отмахивается от слов Азирафаэля, словно прогоняет непрошенного шмеля. Без войны не будет победы, а тогда к чему были все упорные приготовления и грандиозные планы? Конечно, без Земли будет не так интересно, но раз того хочет Бог, кто мы такие, чтобы спорить? Азирафаэль, извиняясь, переспрашивает, не веря собственным ушам. Неужели вся Земля, полная жизни и любви, люди которой менялись к лучшему все эти тысячи лет, сейчас не больше, чем шахматная доска для игры Рая и Ада? Как Бог вообще может- Азирафаэль моментально обрывает себя — такие мысли близки к святотатству, а как бы он ни был сейчас против политики Рая, идти наперекор Высшему начальству все же не хотелось. “Не стоит подвергать сомнениям непостижимый план” на протяжении всех этих лет было одним из немногих непоколебимых убеждений, которые, казалось бы, будут с ним всегда. Азирафаэль не впервые не соглашался с позицией Рая по какому-либо вопросу (ангелу казалось, что косые взгляды от начальства он стал получать с того времени, как открыто выступил против казней египетских (потому что, несмотря на то, как поступал фараон, народ Египта не должен был нести ответственность за его проступки)), но это разномыслие было настолько существенным в первый раз. Осознание этого выбивает у него воздух из груди. Азирафаэль останавливается как вкопанный и чувствует себя так, словно впервые за тысячелетия может вдохнуть полной грудью. Определившись с курсом действий, он направляется в сторону своего книжного. У него лежит ещё непрочитанная книга пророчеств, а за эти годы на Земле в одной вещи Азирафаэль был убеждён на сто процентов: как бы ни были продуманы планы (человеческий ли, непостижимый), люди могут успешно разрушить их, даже особо не прикладывая усилий.

***

— Перекусишь? — Азирафаэль, не отрывая глаз от газеты, аккуратно перебрасывает Кроули яблоко из тарелки рядом. Тот гипнотизирует его взглядом, словно надеясь, что на блестящей алой поверхности возникнут видения будущего, которые покажут, что можно было ожидать вообще и, в частности, что можно было ожидать от начальств после Апокалипсиса-которого-не было. — Перекусишь? — эхом отзывается он, и через секунду продолжает немного возмущённо: — Мы буквально только что чудом избежали Армагеддона, а тебя волнует то, хочу ли я перекус-с-с-сить? — Если ты не замечал, дорогой мой, меня всегда волновало твоё состояние. А что насчёт Армагеддона, то зачем волноваться о прошедшем? К тому же, Адам сказал, что все будет в порядке, и сейчас я склонен ему доверять. — Волновало моё состояние?! — Кроули драматически всплескивает руками. — Ты ускользнул в свой магазин после того, как заявил, что мы не друзья и нашей стороны никогда не существовало. Все это не особо говорит о беспокойстве о моем состоянии, и... — В парке за мной следил кто-то с Небес, — Азирафаэль перебивает Кроули, и тот вопросительно смотрит на ангела с выражением «потрясающе, а раньше об этом предупредить что, возможности не было?». Азирафаэль уже собирается возмущённо отвечать, но, как только ловит себя на этой мысли, концентрируется на более важной сейчас теме (в конце концов, объяснения могут подождать ещё немного): — Так, хорошо, я чуть переиначу фразу «волновало твоё состояние» и скажу так, чтобы ты понял точно,— Азирафаэль мягко усмехается. — Мы с тобой вместе уже так долго, ты для меня – свет солнца, и я хочу, чтобы ты знал, что мои чувства искренни: я действительно тебя люблю. — Он поднимает взгляд и улыбается: — Ты мой лучший друг, Кроули. — Ты… ты что, только что перефразировал мне в лицо строки Queen? Поверить не могу! — Азирафаэль безуспешно пытается подавить смешок. Конечно, с Кроули, как фаната, станется сначала обратить внимание именно на это. — Ну, я передал свою точку зрения вполне понятно, разве нет? Как говорят люди, с кем поведешься, от того и наберешься, — фыркает Азирафаэль, но, чуть же посерьезнев, продолжает: — Ты научил меня быть человеком, Кроули. Я не уверен, что смогу когда-то в полной мере отблагодарить тебя за это. — Ты же знаешь, что я могу сказать то же самое насчёт тебя? — Кроули снимает очки и тщательно протирает их, словно старается не встречаться с Азирафаэлем взглядом. Азирафаэль благодарен этому, потому что сейчас ему кажется, что он выглядит так, словно его только что ударило молнией. Ангел пересаживается на софу, аккуратно забирает очки из рук несопротивляющегося Кроули, перекладывая их на столик. После минуты неловкого, но почему-то все же уютного молчания, он, собравшись с силами, мягко берет руки Кроули в свои. — Я мог только надеяться. Спасибо, дорогой.