till death do we part

***

Я узнал бы его и в смерти, и в конце времен. Отныне это не лишь праздные, ничего не значащие слова. Я почувствовал, что уверенность в них растет в момент радости; поверил, что они подступают ко мне в момент боли, а теперь подтверждают себя в холоде вечности. Но как я могу говорить, что его руки холодны в моих ладонях? Мы не расставались с того мига, как нашли друг друга и, казалось, никогда не сможем это сделать. Ахилл горячо шепчет извинения, словно в страхе, что я могу исчезнуть прежде, чем он сможет меня удержать. Мы бродили повсюду, совершенно без цели или назначения, лишь ради того, чтобы занять себя чем-то во время обсуждения всего, что было необходимо обсудить. Ахилл держал мою руку, словно привязывая к себе. Я говорил ему, что он прощен, что то решение, которое в итоге прокляло меня, являлось моим собственным желанием. Но я все еще видел горе в его глазах. Я бы хотел, чтобы Брисеида не была так сурова с ним, ведь это лишь подтолкнуло его к обнажению скорби, к исполнению того, что было ему уготовано судьбой. О, Брисеида. Во время нашей прогулки мы пришли к единому соглашению насчет того, что его сын был чем-то вроде бесчувственной оболочки, которая даже не помышляла о любви, о тех мягких вещах, которые уравновешивали Ахилла. Мы сели под тем, что напоминало очертаниями дерево, наши уста искали слова для того, чтобы простить, чтобы извиниться. Его голова лежит на моих коленях, руки путаются в траве, мысли находятся где-то далеко. Его волосы свободно рассыпаются из-за отсутствия шнура, чтобы связать их; золото локонов — солнечный свет в том скоплении тьмы, куда мы погрузились. Мои пальцы пробегают по ним, ритм напоминает, что он здесь, что мы вновь одно целое. Что здесь нет ни единого существа, живого или мертвого, которое могло бы разделить нас. И впервые с того момента, как я узнал ее, я чувствую благодарность к его матери. Она совершила последний акт милосердия, когда я увидел ее в последний раз. Что, я абсолютно уверен, было для нее очень тяжело, потому что ее натура далека от сочувствия. И все же, она позволила нам вспомнить друг друга, помогла моей душе сделать последний шаг к покою. Я благодарен. Когда наши души встретились, я почувствовал, что все беды и разочарования, которые принесли мне прошедшие годы были столь незначительны, что их можно было сравнить с одинокой снежинкой, оказавшейся в жаркой пустыне. Все напряжение, которое я испытывал и по личным причинам и из-за Ахилла, растаяло, когда он обхватил мою шею своими руками и прижал губы к моим с отчаянием тонущего человека. Теперь я улыбался, проводя руками по его волосам. Это ощущение легкости распространилось в моей груди, угрожая уничтожением, если я не смогу принять его. И я не мог отказаться, я принял его с радостью. Ахилл поднял руку к моей, останавливая ее, удерживая. — Знаешь, Брисеида была права. Я издал вопросительный звук. — Оказалось, что я люблю тебя после смерти даже больше, чем при жизни. - его голос напрягся, а руки сжались. - Мне очень... очень жаль, Патрокл. Ты заслуживал звезды, принесенные тебе в дар, но за те однообразные десять лет войны я обнаружил, что начал забывать то, что для меня означало знание о том, что ты жив, что ты счастлив. - он оборвал фразу и я осознал, что чувствую дрожь его тела. Сердце никуда не исчезло, я все еще ощущал его присутствие за ребрами. Я наклонился и прижался щекой к его груди, пропуская через себя всю ту боль, с которой мы успели столкнуться. Мой голос был хриплым и тихим, когда я заговорил. — Разве у тебя не было предназначения, а я не обещал оставаться на твоей стороне, несмотря на все те события, которые происходили во время войны? В ответ он лишь прижал мою ладонь к своей щеке. — Филтатос. Отныне и навеки, Патрокл. Я закрываю глаза и моя улыбка — боль и радость, далекая от того, чтобы разделить эти две эмоции.