Проснуться

Кулак в металлической перчатке разбивает слой кирпичной кладки, гномка взвизгивает и отпрыгивает, пытаясь нашарить откинутый кинжал. — Ты врёшь! — тело Фенриса мерцает в полумраке пещеры, он тяжело дышит и тащит за собой меч, скребя по каменному полу. — Ты безумен, эльф! Я сказала всё, что знаю, я даже её ни разу не видела! Бьянка видит синий отблеск в лезвии кинжала и медленно отползает к нему, не спуская глаза с Фенриса. Эльф был в отчаянье, но умирать за его страдания Бьянка не хотела. Еще немного до рукояти… Голая ступня вжимает маленькую ладонь в пол, гномка уже не кричит, тихо всхлипывает от неожиданности и поднимает голову. Когтистая рука эльфа наливается лазурью. — Говори или я закончу это, — он шипит ей почти в лицо. — Я не знаю где она, ясно?! — Фенрис замахивается с яростью на лице, Бьянка вдруг вырывается с неизвестно откуда взявшейся силой и откатывается под стол, — ВАРРИК! Я знаю где Варрик!!! Смерти не последовало. Она открывает глаза, смотря на сведенные к переносице белые брови и искаженный злостью и удивлением рот, прерывисто выдыхает. — Скайхолд. Он в Скайхолде. Фенрис выпрямляется, что-то обдумывает в голове, напряженно смотря на гномку, после этого разворачивается и уходит. — Если ты мне солгала, я вернусь. *** В такие годы Фенрис был напряженным телом, в котором главенствовали воля, желание и рефлексы. Хоук говорила, что нельзя доверять себя только лишь тому дикому, что сидит в тебе и рвется мстить, убивать… искать. Хоук не было рядом, чтобы ему напомнить. Эльф шел по шестнадцать часов, скрываясь в глубоком капюшоне плаща. Шел по сухим хвойным лесам, по болотным тропам, поднимался на цветущую гору, спускался к пожухлой траве. Хуже всего был снег. На снегу следы не держались долго, к снегу не примкнешь носом, в снегу не росло ничего питательного. По снегу Фенрис шел в полубреду, вздрагивая от холода и тянущей боли в сердце. Хоук. Хоук стала зависимостью, целью, идолом и путеводной звездой. Хоук острым языком и потрясающим умом находила все крючки, за которые нужно дернуть, чтобы механизм заработал — она делала его лучше, то освобождая от прошлого, то отучая срывать злость на всех вокруг или себе. От Хоук зависимость была крепче алкогольной и давала в голову сильнее самого крепкого рома. Жажду Хоук перекрывали только беспорядочные убийства работорговцев. Фенрис разводил костер в пещере, когда ветер усилился настолько, что невозможно было сделать и шага, и все делал с минимальным затратом энергии. Сидел разными сторонами тела к огню, прогреваясь, ел исключительно норму на день, в воде избирал минимум, спал спиной к углям. Как только вой ветра закончился, он открыл глаза и пошел дальше. Хоук была бы недовольна. «Я называю тебя псом, потому что ты преданный, а не животное.» — как-то в сердцах выпалила она. Не совсем то, что она хотела сказать — эльф это понял, и обиды не таил, лишь корил себя за то что становится средством и оружием, когда дело доходит до его цели. Он шел по следу пригнувшись к земле и слизывал чужую кровь с лица; он вырывал сердца и разрывал когтями тела; он оставлял за собой кровавую ленту трупов… он знал наизусть запах кожи Хоук, и звук ее шагов мог выследить в рыночной толпе. Как животное. Андерс как-то спросил хорошая ли Хоук хозяйка и Фенрис сломал ему нос, оставив помимо этого на лице четверку синих вмятин с кровоподтеками. Но когда она сказала остановиться и сесть — он это сделал в ту же секунду. Андерс смеялся через текущую по лицу кровь. Был ли он прав? Эльф часто сидел у нее в ногах, в ее тоне часто сквозили приказные нотки, она флиртовала с каждой встречной девушкой, он терялся, когда нужно действовать просто так — без глобальной цели. Но всё же Андерс был завистливым и ревнивым глупцом. Хоук снова научила выстраивать границы, которые не заканчивались вырванным сердцем. Она подталкивала принимать решения и принимала их сама, когда видела, что это причиняет Фенрису боль. Она нашла другие способы отводить скопившуюся ненависть и злость, она прижимала его к себе ночами, когда сны о тех годах снова выбивали крик из горла. Она целовала ему руки и заплетала тугие косы на отросших волосах — Хоук любила его, не владела им. …Эти мысли помогали оставаться на ногах сегодня и каждый вечер, в который желание жить уменьшалось. *** Снега в тот день было по бедра. Скайхолд Фенрис заметил еще два часа назад, но крепость была в прекрасном расположении — просто привести к ней войско оказалось бы самоубийством, наверное. Эльфа узнала стража — он не был этим доволен, но зато точно знал, что Варрик тут был или есть наверняка. И даже найти его проблемой, конечно, не оказалось. Проблемой был слишком тяжелый меч и слишком холодный воздух. — Где Хоук, дворф? Варрик вздрагивает. Голос Фенриса невозможно перепутать с кем-то, он немного изменился за столько лет, но все еще до костей пробирал этот страх, от рычащих нот становилось не по себе — особенно со спины. Рука потянулась к арбалету. — И почему я должен знать, если наша героиня — твоя пассия? — он смеется в привычной манере, пытаясь посмотреть за плечо. Видит неактивированные метки на его ладони, слышит тяжелое дыхание и хмурится. — Потому что свои пропажи она всегда доверяет тебе, — Фенрис шипит, опираясь на меч. Он злился на всех них — они все оставили Хоук. Все, кого она любила и к кому протягивала ниточки, что связывали с ней. — Послушай, Фенрис… Эльф пропускает удар сердца, его руки холодеют и становятся влажными. В глазах темнеет, он трясущейся рукой закрывает глаза и садится на стул возле Варрика. Он знал этот тон, он слышал его сотни раз. — Где она. — Она и леди Инквизитор… ушли искать Страуда, пару дней назад ушли. Не было никаких откликов, Лелианна ничего не сообщала. Но она вернется, ты же знаешь Хоук. Фенрис знал. Легендарная Защитница Крикволла, наследница знатного рода, потрясающая магиня и женщина с морщинками у уголков губ и глаз — обладала невероятной способностью к выживанию и будто неиссякаемым запасом ресурсов. Она влезала и в каждую мелкую грязную драку и в операцию по спасению равновесия вселенной, она успевала всё и оставалась собой — дерзкой и острой, но способной сгладить все углы одной шуткой. Фенрис не был уверен, что достоин её, Хоук раз за разом повторяла, что он лучшее, что с ней случалось в жизни. И он боялся её потерять сильнее всего на свете. Страх ледяным шипом проколол его сердце. Варрик видел, как эльфа бьет дрожь, видел его красные глаза и как тяжело ему нести собственный меч. Фенрис определенно был болен и давно — это было удивительно. — Я знаю, как ты к этому относишься, но можно я потрогаю твой лоб? Фенрис не отвечал. Тошнота от страха, кажется, подкатила к глотке, а под волосами взмокло от напряжения. Варрик все же прикоснулся к его лбу — Фенрис к тому времени совсем не отвечал и даже не смотрел осмысленно. Кажется, как только первая его цель была достигнута, организм решил не мобилизировать ресурсы и сдался. — Да ты очень рад меня видеть, друг! Но я не могу ответить на твое горячее предложение… Варрик слушал злой бред, пока вел его к врачу (смотрелось довольно комично, но выносить из таверны бревна в полусознании дворфу было не впервой), лекарь был из храмовничьих — он удивился виду Фенриса, но сразу взялся за дело. Варрик привел и магов, которые подробно рассказали, как повезло этому странному эльфу, что он все еще жив. Фенрис едва ощущал себя единым целым, а не маслом, растекшимся по шелковой простыне. Дышать он мог только ртом, просыпаться, только чтобы пить воду, говорил только о горящей боли в груди. Стук сердца постоянно отдавался в ушах, животе, груди и шее — так отчаянно, что иногда Фенрис представлял, как кровь прорывает артерии и он, наконец, сможет отдохнуть от этой лихорадки и боли. Иногда приходил Варрик, подолгу сидел за столом и скреб пером по бумаге. Подходил, трогал лоб, вздыхал, бормоча «что же скажет Хоук…» и снова садился писать. Эльфу после этого удавалось поспать — зная, что если Варрик говорит о ней, значит, она жива. В бреду он часто слышал ее голос, ее смех, звук ее шагов, иногда чуял запах, как от её подушки в Киркволле, но такое возбужденное состояние мигом очищало разум и наваждения пропадали. Температура отпустила его через четверо суток — в тот вечер Фенрис проснулся, чтобы скинуть верхний плед. Сердце все еще билось о грудь, словно в два раза выросло в размерах, голова гудела от беспробудного бредового полусна-полуобморока, дышать все еще приходилось себя заставлять. Но телу явно стало легче — эльф смог убедить себя встать и дойти до окна; потому что мозг ни на секунду не забывал о том, что Хоук обязательно в опасности, её нет с ним уже много недель, а если она умрет… В глазах темнеет, тошнит (чем?), ноги подкашиваются и очень уж хочется улечься поближе к земле, а лучше проспать еще пару суток… Фенрис снова залезает в огромную кровать, сжимая зубы от своей слабости и невозможности повлиять хоть на что-то. Но Хоук всегда учила не бояться признаваться себе в том, что ты не всемогущий, а еще лучше — просить помощи. Хоук мудрая женщина, её нельзя подводить… и умирать нельзя… Лихорадка больше не возвращалась. Эльф все равно спал сутками из-за бешеной слабости и боли, которую целители пытались заглушить. В один день Фенрис вдруг почувствовал, что ему трудно говорить — челюсть слушалась плохо, мысли плыли и странная апатия, будто принесенная извне, хотела заставить его молчать об этом. Но он сказал Варрику. Попытался. Целители теперь дежурили и ночью, а Варрик почему-то очень испугался, начал запихивать в эльфа еду по пять раз в день, самолично водил (или нес, что больше было похоже со стороны) дышать на балкон, просил рассказывать что-то хорошее. Фенрис всегда говорил о ней. Она вытащила его к морю, ходить босыми ногами по теплому берегу и дышать соленым воздухом. Хоук тогда поранила ногу о какую-то ракушку и эльфу пришлось нести её в город на руках, от чего она была довольна как тысяча богатых дворфов, и после того дня Фенрис часто таскал ее даже не смотря на то, что Хоук всегда была выше и тяжелее эльфа. Её всегда это веселило — держаться за шею и болтать ногами, как ребенок. Хоук часто ест руками, Хоук любит крепкий холодный чай, у Хоук родинка на четвертом ребре справа, Хоук водит пальцами по губам, когда нервничает. Хоук не могла умереть, она всегда возвращается. *** Прошли девятые сутки, когда Фенрис ощутил голод впервые с того времени, как спустился с гор. С помощью мальчишки-помощника целителя он смог впервые нормально поесть и даже принять ванну самостоятельно, хотя даже между обыденными движениями приходилось делать перерывы, чтобы мышцы перестали вести себя так, будто между ними набилась вата. К его приходу снующие шустрые эльфы уже приготовили новую одежду и поменяли постельное белье в странной огромной комнате, которую теперь он, кажется, будто видел впервые. Украшенная канделябрами и коврами, она чем-то напоминала дом Хоук, но думать об этом не особо хотелось. Снова хотелось спать. Во сне Фенрис снова видел чистый и пахнущий зеленью Верхний Город, слышал смех Варрика и шаги Защитницы. Видел стражников, которые с усмешкой наблюдали за «его» поместьем и светлое утреннее небо. В воздухе стоял сладковатый запах кондитерских пряностей и пыли — так пахнет кожа Хоук, особенно утром в теплой постели. Она тяжело просыпается, всегда говорит что-то вслух из остатков своих снов — это всегда очень смешно и невозможно не подыграть ей в её полусонном спектакле. Под пальцами слишком явно чувствуется её кожа — сухая и теплая на плечах, которую, если невесомо гладить, можно услышать тихий смешок от щекотки — Хоук очень сильно ее боится. Отросшими ногтями чуть ощутимо Фенрис ведет по ее шее, отчаянно борясь с тем, чтобы остаться во сне… — О нет, — Хоук тихо хихикает, — не надо, это месть такая? Эльф открывает глаза, смотря в чуть сощуренные от утреннего света голубые глаза Защитницы, она улыбается, осторожно нажимает пальцем на его нос. — Ты улыбался во сне. В груди снова заболело, и сердцебиение ускорилось в считанные секунды, как сбилось и дыхание, Фенрис был уверен, что на его лице очень живописное выражение. Он приподнимается на руках, смотря на Хоук, которая, очевидно, наслаждалась его удивленным видом — у нее синяки на скуле и плече, кровоподтеки на шее, под глазами мешки больше, чем у Варрика, но она — теплая и живая, была здесь, в этой кровати, пахнущая булочной и дорогами, с извечной ухмылкой на лице. Фенрис сгребает ее в охапку (возможно, вместо с простынями и одеялами), прижимается губами к ее щекам, шее, лбу, волосам — Хоук тихо посмеивается и гладит эльфа по спине. — Варрик сдал мне тебя, — Защитница перебирает волосы Фенриса, вновь привыкая к приятной тяжести чужого тела на груди, её голос заговорщески-пакостный, — я всё~ знаю. Эльф хмыкает, сжимая губы. — Я горжусь тобой, — мягко улыбается она, — я рада, что ты нашел в себе силы переложить свои страдания кому-то еще. Ты не один, Фенрис. Но если бы ты умер, я бы обязательно нашла способ тебя найти и укусить. За нос. Фенрис бормочет «мне очень жаль, что я лишил тебя удовольствия наблюдать, как дворф пытается накормить меня и вынести на улицу», но смеется так, как умеет, и молчит.