Демоны прошлого

Длинные костлявые пальцы перебирали в воздухе, словно к кончикам их были привязаны ниточки кукловода. Чай из кружки в виде темного котенка гонялся за своим хвостом, пытаясь его ухватить. Наконец, маг расслабляет ладонь, встряхивая ее, и котенок рассыпается ароматными каплями обратно в кружку. Лавеллан залпом её осушает, фокусирует взгляд на носу мага и льёт новую порцию. — Сделай ещё, — с горящими глазами просит она. — Ты же можешь сама, — смеется Солас, все же поднимая из кружки жирную чайную жабу. Лавеллан весела, ей комфортно и она чувствует себя в безопасности. А смотрит больше на его пальцы, чем на чайных созданий — и в эти моменты у нее теплеет в груди и сохнут губы. Тогда это началось, значит. Удивительно, что именно она первой что-то почувствовала, а он совсем не заметил. Это странно. И глупо. Он слышит глубокий бархатистый смех за спиной, морщится, снова вставая на известный маршрут. От нее всегда пахнет то ли скошенной травой, то ли свежим дождем — наверняка из-за магии, которую она использует. Когда он в первый раз начал принюхиваться, Лавеллан очень странно на него посмотрела и принюхалась в ответ, изображая то ли кошку, то ли волчицу. «От тебя пахнет, как от цветущих болот.» выдала она и ушла, возвращаясь к бумагам, которые читала. Солас смотрел ей вслед. Здесь ей стыдно и боязно — маг-отступник нравится инквизиторке, и эта ее попытка пошутить… она закрывает лицо пергаментом со свежими чернилами. Солас так и не побывал на цветущих болотах — он наступает по колено в вонючую зеленую жижу, уже почти не обращая внимания на знакомый смех у уха. С того, что вместо неба, капает дождь. Здесь особенно ярко впечатались её эмоции — это было тут, в Тени. Ей сушит губы и сводит низ живота, она впервые так яро хочет кого-то просто ощущать телом и ладонями — потому целует его, просто от горячей головы… Солас поддается настроению Лавеллан, будто заразившись отчаянным желанием не отпускать. Понятие реальности размывается и будто душит — она смотрит зелеными глазами с золотистой сердцевиной, непонимающе, но радостно. Демоница заливисто смеется снова, Солас смотрит в её золотисто-зелёные глаза со смесью отвращения и боли, и идёт дальше, опираясь на посох. Холод. Холод и боль. Внутри что-то сломано и болит, на снег рвет кровью и желчью. Ноги сами идут куда-то вперед, на призрачный ориентир, на запах цветущих болот. В голове её нет мыслей, лишь страдания и боль — во все стороны снежной пустыни, приманивая охотников за чужим горем. Солас видел лишь момент, когда она без сил падала на снег, едва ли уловив хоть чьи-то лица. Она холодная, кончики ее ушей и носа синеют, изо рта все еще течет кровь. Концентрация боли инквизиторки давит физически на горло — Солас кладет свою теплую ладонь на ее живот, в попытке помочь лекарям, и Лавеллан тут же хватает ее своей ледяной рукой. Ее глаза едва приоткрываются, но вряд ли она видит хоть что-то. Холодные руки касаются его пальцев руки, но маг одергивает ладонь, сжимая ее в кулак. Демоница за его спиной громко хлопает крыльями, нагоняя сильный и холодный ветер. Солас хмурится, сжимая челюсть с силой, но идет дальше молча. Все, кто впервые видят Лавеллан, удивляются, как нескладная, угловатая и сутулая эльфийка может быть целым символом и харизматичной лидеркой. Те, кто видели её в бою — удивляются, как ей удается быть настолько смертоносной. Солас тоже удивлялся, пока не разглядел лучше. На утренней зарядке инквизиторка почти достает пальцами ног до своего носа, выгнувшись в спине, умеет стрелять из лука, стоя на руках. Лавеллан была гибкой, как кнут, особенно в руках Соласа. …Она гнется как змея, каждая мышца жилистого тела отвечает на прикосновение — инквизиторка любила долгие и неторопливые прелюдии, теряла голову, когда маг целовал её бедра и всегда просила говорить, если становится слишком громкой. Солас не говорил. Возможно, в нем просыпалась ревность, когда взгляды обращались к ней — харизматичной, мудрой, прекрасной… Он часто ловил её на улице Скайхолда, чтобы просто поцеловать — его отвращало такое поведение в себе, но он делал это снова. «Ты подкрашиваешь чем-то губы?» — Солас проводит рукой по своим губам, вглядываясь в красные пятна на пальцах. Лавеллан булькающе кашляет, с её рта стекает кровь, в глазах испуг и боль, она падает на колени. Смех демоницы помогает выйти из наваждения. Солас трет свои губы с остервенением и не видит крови на пальцах — выдыхает. — Уже сложнее отличить правду от лжи, Солас? — сердце болезненно сжимается от голоса инквизиторки, мозг не хочет больше бороться с самозванкой, лишь остаться здесь. Остаться там, где она жива. — Отдай мне её, — его голос спокойный, но усталый. — О чем ты, глупый маг? Я и есть она. Или ты так и не можешь поверить, что та, которой ты причинил столько боли, захотела, чтобы ты страдал? — каждый шрам на ее смуглой коже тот же, что и у нее. Каждая морщинка в уголке глаза, каждая незаживающая ранка на губе — всё то, что он видел каждый день и впитывал. — Отдай, — упрямо повторяет Солас. Демоница хохочет и взмывает вверх на потрепанных крыльях. Боль, дыхание выбивает из груди, тело уже осознало предательство и ложь, но мозг еще нет. Она пытается оправдать, пытается найти ниточку, которая всё объясняла бы. «Венан…» Злость. Крови потеряно так много, что стоять на ногах невозможно, в глазах черными пятнами пляшет смерть. Боль, выжигающая руку, почему-то притупляется. Лавеллан рычит в пустоту, глаза жжет от непрошенных слез — то ли ярости, то ли отчаянья. Пустота. Солас сидит на коленях, опираясь на посох — пахнет скошенной травой и дождем, демоница касается ледяным пальцем его подбородка, поднимая голову — смотрит золотисто-зелеными глазами, неловко обкусывая сухие и раненые губы. Что-то говорит на эльфийском своим обычным, родным, мягким голосом, её плечи опущены как у ребенка с плохой осанкой — она всегда так сидит и ходит, впрочем, тоже. Солас тянет ладонь и гладит инквизиторку по щеке, эльфийка чуть улыбается и оборачивается, целуя его теплые пальцы. — Ma melava halani, — шепчет Лавеллан с теплой улыбкой, — Ir abelas, ma vhenan. Она тянется за поцелуем — как всегда быстро и близко, обвиваясь, словно змея. Солас чувствует привкус крови во рту и темноту, мягко укрывающую его с головой.