котики.

— Хён, а там скоро, вообще-то, котики появятся. — Воншик на него смотрит пытливо, на столе чуть полностью не разложившись, а Хакён лишь вздыхает, и снова пинает его легонько ногой, попав прямо по носу. Он смеётся, трёт нос, и всё-таки встаёт со стола, удаляясь из кухни, и напоследок всё же говорит «Хён, котики.» Хакён ещё раз кивает, и провожает его взглядом. В голове каша, что никак не может собраться в кучу, расплываясь в голове на тысячи маленьких комочков. Он что-то шипит, проклинает самого себя за эти мысли, а после встаёт со стула, и смотрит на чистую посуду, что совсем недавно вымыл Хёк. Подходит к тарелке, и проводит по ней большим пальцем, после чего зажимает, и слушает тихий скрип. Что же, теперь его не надо ругать за снова плохо вымытую посуду. Он выходит из кухни, и долго-долго всматривается в стену. Что-то внутри не даёт ему просто так продолжать жить, ему нужна маленькая перезагрузка от всего этого. Плюс, совсем скоро будет армия, это плюс ещё одна причина для загруженного состояния. Как потом привыкать к этим громким голосам, крикам, спорам? В армии тоже такое будет, но…не такое. Не такое родное. А потом, когда он выйдет, что будет тогда? Тогда уйдёт кто-то другой. И ещё раз уйдёт. И ещё один. Хакён не знает, что ему делать. Он просто зависает на одном месте, мимо него проходит Тэ, и неловко тыкает в него, остановившись при виде растерянного лица хёна. — Всё хорошо, хён? — Тэгун заглядывает к нему в глаза, и когда тот нервно кивает по пять раз, переводит взгляд на него, и отходит на пару шагов назад, он наконец тоже прекращает откровенно пялиться на него. — Тебе стоило бы немного отдохнуть, ты так не думаешь? Хакён кивает, и заходит к Воншику в комнату. Она не заперта, а даже немного приоткрыта. За ней сидит Ким, весь сосредоточенный, брови слегка нахмурены, и он шепчет самому себе иногда то, что только что написал на бумаге, заучивая. Слыша тихий скрип двери, он отвлекается от бумаг, и смотрит на Хакёна, выжидая хоть каких-то слов. Тот неловко мнёт низ свитера, и тихо-тихо шепчет — Котики, да? Там котики цветут. Воншик расплывается в улыбке, встаёт, и складывает всё в аккуратную стопку. Он, если честно, даже не думал, что правильный, и придерживающийся традиций хён позволит себе прогулку поздним вечером, чуть ли не ночью. Смеётся, и бежит к нему, хотя он думает, что лишь ускоренно идёт. Останавливается у двери, и кивает. — Котики. Пошли. Будем смотреть на котиков.

***

Они прогуливаются уже где-то около часа в поисках котиков. Тусклый свет фонарей лишь портит зрение, поэтому при виде знакомого дерева включают фонарики на телефонах друг-друга, чтобы сразу не разряжать лишь один. Почти все котики уже распустились, или имели не тот вид. На Хакёне уже лица нет, но Воншик лишь тянет его дальше, и совсем скоро, где-то у самого конца побережья видят два нетронутых дерева. Котики большие, пушистые. Вон, увидев это, потянул парня за шею, довольно крича «А ты не верил, пессимист ты херов!» Хакён лишь отмахивается, и подходит к одному из деревьев. Тусклый свет придаёт ему какого-то ночного шарма, что открывается лишь при этом свете. Возле него летает какая-то жизнь, но совсем не мешает виду, а лишь «говорит», что ты всё ещё в реальности, и это не простая фотография. Хакён берёт телефон, и, немного прировнявшись с ракурсом, фотографирует. Одна фотография, вторая. Он фотографирует действительно много, так как хочет поймать «то самое». Наводит камеру на свет, ловля яркость, и снова фотографирует, наконец добившись желаемого результата. Смотрит на Воншика, ухмыляется. — А я сфотографировал. — Я вижу. — Хочешь посмотреть? И даже не дожидаясь ответа, показывает. Множество удаляет на глазах у Рави, а жаль: если присмотреться, даже смазанные фотографии получались хорошими. Ничего, Воншик сможет «достать» все фотографии. Хакён улыбается, пряча телефон в карман, и смотрит на круглосуточный магазин. Что-то внутри вырывается, хочет пробраться наружу, кричит. Воншик не может понять, он кажется наблюдателем. Даже в эти моменты Хакён не может просто отпустить своё лидерство, даже сейчас он сам берёт всё в свои руки. Сам указывает, что они будут делать. Сам оплачивает, не слушая восклицания Воншика. Сам. Всё сам. Воншик просто наблюдатель.

***

— Погуляли? Тэгун пытливо смотрит на парня, улыбаясь, и подставляя кулак под подбородок, лёжа на кровати у хёна. — Да, погуляли. Но это почти ничего не дало. — Да ладно? Неужели ты не расслабился? Хён, — Тэгун цокает, и пристаёт на локтях, смотря прямо в лицо друга, — так нельзя. Ты себя в могилу сведёшь, если будешь продолжать. Хакён отворачивается, смотрит так, словно он и правда виноват. А он себя таковым не чувствует. Просто снова, когда он расслабился, он почувствовал, что снова сделает какую-то ошибку. Стоит всё время держаться своего образа, выходить из него крайне редко. Особенно сейчас. Особенно тогда, когда всем тяжело. Он поврачивает голову к любопытному ребёнку, и вздыхает. — Ты не Джехван, или Санхёк. Ты — Чон Тэгун. Так почему ты смотришь на меня так, словно ты кто-то из них, словно ты можешь спускать себя с крючка? — он невольно сжимает кулаки и хмурит брови. Смотрит долго, пытаясь понять, что же Тэгун прячет от него. Но он чист, и никаких домыслов у него нет, что сильно сбивает с толку. Он встаёт с кресла, и быстро направляется к двери, как слышит тихое: — Перезагрузка вне движения должна быть всегда, иначе процессор сгорит. И почему-то, Хакёну хочется просто заплакать от этих слов.

***

Санхёк тянет его на улицу, у них наконец выдался тёплый день. Хакён долго отказывался, но под взглядом Воншика всё же сдался. Идя по аллее, он молчит, слушая Хёка. Тот говорит достаточно много, ожидает ответа, и когда он получает короткий кивок, простое угуканье, то продолжает, словно специально набирал для этого кислород в лёгкие. Но Хакёну хочется явно не этого. Он приходит скоро, улыбается каждому, а Воншик опять замечает это лидерство. Поэтому совсем скоро он заходит в комнату: без стука. Усаживается на кровать, и достаёт клубничное мороженое, протягивая её удивлённиму хёну. — Зачем? — Дети любят сладкое. — он хмыкает, распаковывая свою пачку, и смотрит на недоумевающего парня. — Просто съешь это, ладно? — Воншик прижимает так и не распакованную пачку к груди Ча, на что тот даже пытается возмущаться, и начинает есть мороженое. Едят они в будоражащей тишине. Воншик убирает все пачки, и смотрит на Хакёна. Опять. Он пытается прочитать что-то тайное в его глазах, но всё так просто. Это снова сбивает. Воншик выдыхает, и тихо шепчет: — Почувствуй себя не лидером. Губы невольно поджимаются, но Хааён лишь отмалчивается.

***

Один раз Воншик продолжал сидеть над бумагой, пытаясь испепелить её. Подпалить, уничтожить, сделать что-то ещё. Его раздражал этот идиотский текст. Дверь в комнату открывается, но он не замечает. Зато замечает появившегося рядом Хакёна. Сонного, в большой, и нелепой одежде, с принтом динозавриков. Он смотрит на текст, и улыбается. Смотрит на Воншика, и на щеках разливается еле видный румянец. Он просто обнимает его, как когда-то папу в детстве. Молчит. Смотрит на колени, смеётся глупо, а Воншик не возражает, лишь немного убирает его руки с синяков. Смотрит на Хакёна, и тоже приобнимает. В какой-то момент Хакён начинает плакать, и Воншик искренне рад. потому что добился.